БОРИС И ГЛЕБ — нареченные во св. крещении Роман и Давид, св. мученики-страстотерпцы, князья российские, по времени — первые в сонме святых русской церкви. — Иаков черноризец в «Сказании о страстотерпцах св. муч. Бор. и Гл.» и преп. Нестор в «Чтении об их житии и погублении» — писатели XI—XII в. — представили в лице этих первых рус. св. мучеников некоторые возвышенно-идеальные черты «князя-христианина» в его «семейственности» и «государственности», как бы в решительный противовес царившему еще тогда языческому строю жизни, с постоянными княжескими междоусобиями и раздорами, и подробно рассказали об их мученической смерти от руки родного брата Святополка, заклейменного в народной памяти, под влиянием их же рассказов, позорным прозвищем «окаянного». — Бор. и Гл. в числе двенадцати сыновей великого кн. Владимира св., рожденных от разных жен, были самыми младшими и происходили от матери «болгарини» (Иак. черн.) или, по некоторым известиям, от «царевны Анны», двоюродной сестры греч. императоров Василия и Константина (Иоакимовская и Тверская летоп.) и, таким образом, если допустить последнее — родились уже по принятии Владимиром христианства и от матери христианки. Среди других сыновей Владимира, из которых каждому он дал для управления по определенному княжескому уделу, Борис и Глеб, по словам Нестора, «сияли, как две светлые звезды» во мраке — своими прекрасными качествами, служили истинным утешением и усладой его старости, подобно Иосифу и Вениамину для Иакова, и потому Владимир и любил их предпочтительно пред другими. С раннего детства неразрывная братская любовь соединяла их. Так, когда Бор. и Гл. оба были еще в детском возрасте — «ѥдиначе дѣтска бѣста» (Нест.), — но Борис был все-таки значительно старше летами, а Глеб еще «вельми дѣтескъ»‚ — они тем не менее постоянно проводили время вместе — в чтении, молитве и в делах милосердия. Борис был уже научен грамоте и читал книги — «жития и мучения святых», молясь и проливая слезы при этом чтении, — Глеб же, не умевший читать, «сидел подле него и слушал», постоянно, день и ночь был вместе с ним. Отец их премного был «милостив» ко всем нуждающимся, сирым, болящим, повелевая развозить по городу нужное и потребное для всех таковых: так и сии св. Бор. и Гл., «видяща блаженная отца тако творяща, утверждастася на милостыню», подавая нищим, помогая вдовицам и сиротам. Отцу нравилось такое поведение их, потому что в этом он «видел на них благословение Божие». Самые имена, полученные ими при крещении (Роман и Давид), по словам преп. Нестора, служили предуказанием того конечного страдальческого подвига, который, по благословению и соизволению Божию, долженствовал увенчать их жизнь и прославить в потомстве, так как в житии св. муч. Романа и в борьбе Давида с Голиафом он усматривает черты, сходные с тем, что случилось и с ними, и этим очевидно хочет показать, что на них «во всем почивало благословение Божие». — Вступив в зрелый возраст, Борис, исполняя желание и волю отца, женился: «се же блаженный, говорит преп. Нестор, сотвори не похоти ради телесныя, — нет, не буди тако; но закона ради цесарскаго и послушания ради отча». Вслед за этим Борис получил свой удел — Ростов (по Иакову черн., у Нестора не называется, какой именно удел), Глеб же остался при отце, который не хотел с ним расстаться, но затем, когда узнал, что Святополк злоумышляет против них, намереваясь погубить всех своих братьев, чтобы «всю страну покорити и владети единому»‚ — Владимир призвал к себе и Бориса, «блюдый, да некако пролиет (Святополк) кровь праведнаго». Борис и Глеб, таким образом, остались жить при отце, по прежнему пребывая «в поучении Божиих словес» и милостыню творя нищим, убогим и вдовым. Так рассказывает преп. Нестор. По Иакову чернор. оба — Борис и Глеб получили от отца уделы, Борис — Ростов, Глеб же — Муром, и уехали в эти города; но возможно, что Глеб, хотя и получил свой удел‚ все-таки оставался при отце, особенно после того, как распространился слух о коварных замыслах Святополка, что может быть заставило вызвать назад и Бориса, или же Борис, узнав об этих замыслах, сам, без особого зова, прибыл к отцу из Ростова, о чем и говорится у Иакова черноризца. Владимир был уже стар и впал в болезнь, между тем на Русь совершили набег печенеги: Владимир выслал против них Бориса с большим воинством и вскоре умер (в 1015 году). Святополк воссел на великокняжеском престоле в Киеве и немедленно принялся за выполнение своих преступных замыслов относительно братьев и прежде других — относительно св. Бориса и Глеба. Он был женат на дочери польского короля, католика Болеслава, сам принял католичество, и возможно, что в своих планах единовластительства в русской земле находил поддержку как со стороны тестя, так и в содействии и подстрекательстве римско-католического духовенства, питавшего надежды на распространение через него латинства на Руси, как этого добивались римо-католики со времени принятия русскими христианства. Во всяком случае Святополк задумал погубить братьев и, заняв княжеский престол в Киеве, подговорил и послал убийц к Борису, который в это время возвращался из похода против печенегов и остановился на реке Альте, под Переяславлем: здесь нашли его убийцы. Борис уже знал о смерти отца и горько сетовал, что он умер и похоронен без него, получил он также известие и о том, что Святополк вступил на киевский престол. Дружина, бывшая с Борисом, советовала ему поспешить в Киев и самому воссесть на «отчий стол», потому что «его все желали» — за него было войско, его желали киевляне. Борис, как истинный христианин, охраняя святость братских отношений и прав старшинства, отверг предложение: «не могу поднять руки на старшего брата, — сказал он, старший брат будет мне вместо отца». Тогда дружинники покинули его — разошлись. По Нестору, Борис сам распустил их по домам, не желая, чтобы они гибли в междоусобной войне его с братом и собираясь лично отправиться к нему, чтобы установить и сохранить истинно братские отношения; по рассказу Иакова черноризца, дружинники сами разошлись — бросили его, потому что он не согласился на их предложение — «не захотел служить выгодам Русской земли», «общеземскому делу» (Забелин). Борис остался один, с немногими «отроками» — слугами. Он, по-видимому, не знал, что к нему уже посланы Святополком убийцы, хотя ожидал и готовился к этому (так по Иакову, по Нестору — он был извещен об отправлении к нему убийц и потому готовился христиански встретить и перенести мученические страдания); убийцы прибыли к его шатру глубокой ночью, выждали когда он, проснувшись рано утром, молился за утренним богослужением, ворвались в шатер и, «как звери дивии», набросились на него и закололи копьями. — Иаков черноризец так описывает эту мученическую «страсть» св. Бориса... «Внутри шатра пламенно, до изнеможения сил, молился св. князь до позднего вечера, затем возлег он на одре своем и горько плакал, сон бежал от его очей, а убийцы лютые уже приближались. Наступало утро — время заутрени. То был воскресный день... Блаженный князь велел находившемуся при нем священнику служить заутреню (в списке XII в. — «заоутрьнюю», XIV в. — «оутренюю»), сам же встал с постели, надел обувь, умыл лицо и начал молиться Господу Богу. Посланные Святополком убийцы пришли еще ночью, скрывались и теперь только показались перед княжеским шатром, в котором «блаженный страстотерпец сам пел псалтирь заутреннюю»; его известили о приближении убийц, он продолжал пение псалмов (шестопсалмие): «Господи, чьто ся оумножиша сътоужающии; мнози въсташа на мя»... «Господи, Боже мой, на Тя уповах, спаси мя» (по сп. XII в.), засим канон и, кончив утреню, начал молиться пред иконой Господней, прося сподобить его «прияти страсть», а когда услышал подле шатра «топот» (по сп. XIV в., в сп. XII в. — «шпътъ»), затрепетал, заплакал и воззвал к Богу: «Слава ти Господи, яко въ свѣтѣ семь сподобилъ мя еси зависти ради пріяти горькую си смерть, всепострадати» (в сп. XII в. «престрадати») любве ради и словесе Твоего (в сп. XII в. и — нет). Не всхотѣхъ бо взыскати княженія (слова этого в сп. XII в. нет) себѣ самъ; ничто же о себѣ изволихъ, по апостолу: любы все терпитъ, всѣму вѣру емлетъ и не ищетъ своихъ си. И пакы: Боязни въ любви нѣтъ, съвершенная бо любы вънъ (вонъ) измещеть боязнь (1 Кор. 13, 7; 1 Іоан. 4, 18). Тѣмъ же, Владыка, душа моя въ руку Твоею выну, яко закона Твоего не забыхъ. «Яко Господу годѣ (угодна) бысть, тако буди» (по сп. XIV в.). Священник — «попин», бывший при Борисе, и «отрок», служивший ему, были глубоко потрясены, видя «господина своего дряхла (скорбна) и печалью обліяна суща», и «умиленно» сказали ему: «Милый наю (нашъ), господине драгый, коликой благости исполненъ бысть, яко не въсхотѣ противитися брату своему любве ради Христовы, яко велики вои держа въ руку твоею». Тогда ворвались в шатер убийцы, кинулись на св. Бориса, поразили его копьем, и он пал на землю; любимый отрок его Георгий бросился было к нему, думая своим телом прикрыть его — убийцы поразили и его и, желая снять с него «золотую гривну», которая была подарена ему св. Борисом в знак особого расположения к нему и которую он носил на шее, — отрубили ему голову, уже мертвому. Борис, между тем, смертельно раненый, был еще жив, простил всем и молился за своих убийц. Злодеи, завернув тело его в шатер, в котором он находился, повезли к Киеву, но Святополк, извещенный о совершенном злодеянии и о том, что страдалец еще дышит, послал навстречу им двух варягов, которые и довершили убийство, на пути — «на бору», недалеко от Киева. Это случилось в 1015 г., 24 июля. Тело убитого было отнесено «тайно» (по Иакову чернор.) в Вышгород, который, по Нестору, «от Киева, града стольного» находился в расстоянии «пятнадцати стадий»: здесь оно было положено — погребено «у церкви св. Василия». — Погубив Бориса, Святополк тотчас же отправил убийц и к св. Глебу. В рассказе о мученической кончине последнего встречаются некоторые противоречия между Иаковом чернор. и преп. Нестором, более существенные, чем в других местах их «чтения» и «сказания», хотя вообще принято думать, что преп. Нестор в своем рассказе пользовался Иаковом мнихом. По Нестору, св. Глеб, узнав о братоубийственных намерениях Святополка, «восхотѣ отбѣжати въ полуночныя страны», пошел к реке (Днепру), нашел здесь «кораблецъ уготованъ», сел на него и «тако отбѣже отъ законопреступнаго брата»; но куда именно, в какие «полунощныя страны» отбежал он и где, в каком месте нашли его убийцы, посланные Святополком — неизвестно. По Иакову чернор. они встретили его на реке Смедыни, впадающей в Днепр, недалеко от Смоленска, плывшим в «насаде» — в княжеской лодке, и здесь он был зарезан ножом своим же поваром, Торчином по имени. Чем объясняется указанное противоречие или, точнее — умолчание, недостаток фактических подробностей у преп. Нестора, если он действительно имел пред собою точное показание чернор. Иакова о месте и обстоятельствах убиения св. Глеба, — остается неразъясненным. Проф. Голубинский полагает, что «повесть» Иакова не была собственно настоящим житием св. Бориса и Глеба, составленным по образцу греческих житий святых, что преп. Нестор взял на себя труд составить такое именно «житие», пользуясь готовой уже повестью Иакова, и что «оно, таким образом, представляет собою первый у нас опыт настоящего жития» (Ист. русск. церк. т. I, пол. 1, стр. 620). Но все-таки непонятно, для чего в таком случае понадобилось ему допускать противоречия Иакову, приводить одни подробности из него и изменять или умалчивать о других, хотя бы и совершенно безразличных для главной его цели церковно-назидательной. Кроме того, нельзя не заметить, что «сказание» Иакова, которое проф. Голубинский считает не совсем подходящим к обычному типу греко-славянских церковно-назидательных житий святых, пользовалось у нас несравненно большей известностью в церковном именно употреблении, чем собственно «житие» Нестора, и по нему, главным образом, наши предки знали и научились чтить память святых и славных киязей — страстотерпцев Бориса и Глеба. Так, оно и дошло до нас во множестве списков, от XII до XVII в.‚ тогда как «житие» их, составленное Нестором, известно всего лишь в пяти—шести списках, из которых древний не позднее XIV в. — Проложные «чтения» о свв. Борисе и Глебе, известные по спискам XII—XIII в. и все позднейшие, составлены по Иакову, а не по Нестору, а проложные чтения, назначавшиеся для церковного чтения, были просто сокращением более или менее обширных церковных житий, и, при этом, в некоторых списках Прологов, как напр. в Успенском 1405 г. (Синод. библ., Успен. рук. № 3) помещались — и краткое проложное чтение, и обширное «сказание», но именно — Иакова. В Степенной книге и в Четьи-Минеях м. Макария приводится также «сказание» Иакова и нет «жития» Нестора, даже в нашей первоначальной летописи о свв. Борисе и Глебе рассказывается по Иакову, а не по Нестору, хотя преп. Нестор и считается (допустим, и несправедливо) составителем этой летописи. На основании такой известности «сказания» Иакова скорее можно думать, вопреки приведенному мнению почтенного историка, что оно (житие) именно, по крайней мере, считалось и признавалось у нас церковным житием свв. Бориса и Глеба, а не «чтение» Нестора. — Показание Иакова мниха о месте и обстоятельствах «погубления» св. Глеба, занесенное и в первоначальную летопись, вместе с рассказом об убиении св. Бориса (под 1075 г.), принимается всеми историками. Св. Глеб был зверски умерщвлен 5 сентября 1015 г., спустя месяц и 12 дней после убиения его брата. Тело его «было положено на пустѣ мѣстѣ, на брезѣ, межи двѣма колодома», как говорится у Иакова, т. е., по объяснению проф. Голубинского, было похоронено «не в Смоленске, близ которого произошло убийство, а на том самом пустом месте, где совершено убийство, на берегу Днепра», и «погребено было не с подобающею честию (где-либо при церкви) в княжеском каменном гробе, а с бесчестием (на поле) в простолюдинском деревянном гробе, состоявшем из двух колод, каковы были деревянные гробы в древнее время» (История канонизации святых в русск. цер.‚ стр. 27, прим.). — В рассказе о зверском «погублении» св. Глеба, как у Иакова, так и у преп. Нестора, в каждом слове чувствуется то же глубоко-набожное, можно сказать — священное настроение и благоговение самих благочестивых «списателей» перед возвышенным нравственно-христианственным образом невинного святого страдальца-мученника, каким проникнуты их рассказы об убиении и его брата, как и всё их повествование. Перед их религиозно-освещенным взором предносятся образы библейских и евангельских страдальцев — Авеля, неповинно убиенного своим же братом и первым на земле извергом — братоубийцей Каином, Иосифа Прекрасного, брошенного в ров, на погибель, также своими братьями, образ самого великого, божественного страстотерпца, агнца непорочного, закланного за грехи мира, Христа, и — сонмы христианских святых и мучеников. Своими рассказами они вводили этих первых в русской земле христианских страстотерпцев именно в сонм общевселенских святых православной церкви и показывали в ихь лице красоту и святость христиански воспитанной души и общественности. Свв. Борис и Глеб, по их рассказам, неповинно погубленные, павшие жертвой нечестиво-языческих вожделений и дохристианского строя общественных отношений, представляли воплощение тех именно возвышенных нравственных достоинств и добродетелей, каких недоставало в языческом обществе и каких чуждо всякое общество полуязыческое или двоеверное (а таким в княжеский период нашей истории и долго позднее, в значительной степени, и было большинство нашего народа), — они были живым воплощением (как истинные сыны Владимира — христианина, а уже не язычника) святой, детски-чистой и спасительной веры в Бога, послушания отцу и отеческим законам (они и погублены были потому, что не хотели нарушать закон старшинства и старшего в роде), братней любви, согласия и мира (в период постоянной братоубийственной розни и взаимных братских раздоров), горячей, деятельной любви к ближнему. И, напротив, Святополк Окаянный являлся прямым отрицанием всего этого, живым воплощением всего нечестивого «окаянства» язычества — и по своим душевным качествам‚ и во внешней деятельности. Такими наши древние «списатели», не мудрствуя лукаво, изображают свв. братьев страстотерпцев Бор. и Гл., такими признала их Церковь, причислившая их к лику святых русской церкви и прославляющая (с XI в.) в своих песнопениях, наконец, такими же знал и знает их и весь православный русский народ, в котором они, за указанные высокие христианские добродетели, почитаются и прославляются наряду с известнейшими и наиболее народными у нас святыми и мучениками — св. Николаем Угодником и св. Георгием Победоносцем (с тем и другим вместе они уже являются в рассказах Иакова об их чудесах).
Вслед за повествованием об убиении свв. Бориса и Глеба, Иаков чернор. и преп. Нестор рассказывают и об открытии их мощей, о прославлении церковию причислением к лику русских святых и о чудесах их. Мы не приводим их рассказа об этом, так как его можно найти в любом сборнике житий русских святых (в Чт.-Мин. Димитрия Рост., у Муравьева‚ преосв. Филарета Чер., Димитрия Твер. и др.), — укажем лишь главное и существенное. — Когда Ярослав после упорной борьбы «одолел» наконец Святополка, который и погиб, как новый Каин, «гонимый гневом Божиим», в неведомом месте — «въ пустынѣ межи Чахы (чехи) и Ляхы» (ляхи, поляки), когда «крамола престала въ Русской землѣ» и Ярослав сделался полным хозяином «самовластцемъ въ Рустѣй земли», соединившим в своих руках «всю власть надъ нею» (Лет. под 1019—1036 г.‚ Иаков «Сказ.», в изд. Срезневского стр. 64—65); то первой его мыслью и заботой было найти прах невинно погубленного его брата — страдальца, св. Глеба, чтобы перенести и похоронить в достойной и почетной усыпальнице, подле его любимого и спострадавшего с ним брата св. Бориса. Место это, где «на бреге» р. Смедыни было «повержено» — «с бесчестием» погребено тело убиенного св. Глеба, было указано, по устроению Божию, особыми «чудесными знамениями»‚ явленными на нем, гроб его был найден и с почетом перевезен, по Днепру, в Киев, а отсюда в торжественной процессии перенесен в Вышгород и похоронен у церкви св. Василия, подле могилы св. Бориса. Скоро близ места погребения св. мучеников также начали являться чудесные знамения: «овогда бо на мѣстѣ, идѣже лежаста, видяху стояще столпъ огньнъ, овъгда же слышаху ангелы поюща. И то слышаще людіе и видяще вѣрніи, и славяху Бога, приходяще поклоняхуся съ страхомъ на мѣстѣ томъ. И пришельцы мнози прихожаху отъ инѣхъ странъ. И они вѣроваху си слышаще, а друзіи не вѣроваху, акы лжу мняху» (Иак.). Спустя немного деревянная церковь св. Василия, у которой были погребены тела свв. Бориса и Глеба, сгорела, при этом, из нее было вынесены решительно вcе священные предметы, ничего не сгорело, сгорели только одни стены церковные. Митрополит Иоанн, по совещании с вел. кн. Ярославом, устроил крестный ход в Вышгород, к месту погребения св. братий-мучеников, в котором (крестном ходе) принимал участие и сам Ярослав, затем, на месте сгоревшей церкви поставили «клетку малу» (небольшую часовню), митрополит отслужил в ней всенощную, а на другой день также с крестным ходом пошел к ней и, сотворив молитву, велел откопать землю над гробами святых братий. И вот, когда изнесли из земли и открыли их гробы, то увидели преславное чудо: тела святых не имели никакой язвы, но были совершенно целые, и лица (их) были светлы, как лицо (ангела), так что дивились архиепископ (м. Иоанн, которого Иаков называет митрополитом и архиепископом) и все люди, которые ощущали великое благоухание. И внесши (гробы) в ту «храмину», которая была сооружена на месте сгоревшей церкви, поставили их поверх земли на правой стороне (Иак. черн., у Голубинского, Канонизация и пр., стр. 29). Скоро у гробов св. мучеников совершилось два чуда: исцеление сухорукого и имевшего скорченную ногу и прозрение слепого. Когда это стало известным, Ярослав решил построить на месте часовни и построил большую и прекрасно украшенную пятиглавую деревянную церковь во имя св. Василия: сюда торжественно, в присутствии Ярослава, всего духовенства и народа, были перенесены мощи свв. Бориса и Глеба и установлен им общецерковный всероссийский праздник м. июля в 24-й день (это и день убиения св. Бориса). Тогда же, или вскоре потом, была составлена м. Иоанном (1008—1035 г.) и церковная служба им, дошедшая до нас в списке XII в. (изд. проф. Голубинским в Истор. р. цер. I, 2 пол.‚ стр. 429), а затем появились в том же XI в. и указанные церковные «сказание» и «чтение» м. Иакова и преп. Нестора, из которых первое теперь известно также по списку XII в. (в изд. гг. Шахматова и Лаврова, М. 1899 г., стр. 12—40). При Изяславе, сыне Ярослава I, вместо обветшавшей уже названной церкви св. Василия, была построена новая одноглавая церковь, во имя уже свв. Бориса и Глеба, и в нее были перенесены, в каменной раке, их св. мощи, в 1072 г., мая 2-го и установлен на этот день новый праздник в память «перенесения их мощей». Спустя 40 лет после этого, Владимир Мономах построил новую великолепную каменную церковь во имя св. Бориса и Глеба, и в нее были снова перенесены их мощи, в 1115 г., 2-го мая, в день их праздника: это второе перенесение их мощей, бывшее при м. Никифоре, — к торжеству этого дня, вероятно, была составлена и новая служба им на 2-е мая, составителем которой, как предполагают, был киево-печерский инок преп. Григорий, который считается написавшим службу св. равноапостольному кн. Владимиру (арх. Димитрий, Месяц. свят., Тверь, 1899 г., май, стр. 42). Кроме указанных, в честь Бор. и Гл. были еще праздники — 11 авг. (принесение ветхих рак их в Смоленск на Смедыни в 1191 г.) и 5 сент. (день убиения св. Глеба). Вообще память их чествовалась с особенной торжественностью в древней Руси. «Как первые русские святые, говорит проф. Голубинский, они признаны были патронами Русской земли и по этой причине в период домонгольский их память праздновалась весьма торжественно, быв причисляема к годовым праздникам Русской церкви» (Канонизация рус. св., 82). Но и в послемонгольский период память их пользовалась у нас великим почетом: об этом свидетельствует множество храмов и монастырей, в разных местах, посвященных их имени. Во время нашествия монголов Вышгород был в конец разорен‚ церкви его разграблены или уничтожены, и мощи свв. Бориса и Глеба исчезли неизвестно куда; делались попытки найти их на месте древнего Вышгорода (при импер. Елизавете Петр. в 1743 г., при Александре I в 1814 и 1816 г. и в новейшее время), но все поиски остались напрасными. Существует народное предание, что исчезнувшие мощи свв. Бориса и Глеба сокрыты на дне глубокого колодца, находящегося за алтарем Вышегородской церкви (арх. Димитрий, ibid., 45). Недавно местный смоленский археолог С. И. Писарев, в брошюре: «Было ли перенесение мощей свв. Бор. и Гл. из Вышгорода в Смоленск на Смядынь» (Смоленск, 1897 г.) — высказал предположение, что мощи их и доднесь почивают, под спудом, но не в Киеве или Вышгороде, а в Смоленске. — В «Иконописном подлиннике» дается такое описание церковного изображения св. Бор. и Гл. на иконах: «Борис подобием рус, власы мало с ушей, брада не велика, аки Космина, на главе шапка, опушка черная соболья, ризы на нем княжеския, шуба бархатная, выворот черной соболей, исподняя риза зеленая камчатая, в руке крест, в другой мечь в ножнах. Глеб подобием млад, лицем бел, власы с ушей кратки малы, очень кудреваты, на главе шапка, опушка соболья, ризы княжеския, шуба камчатая, выворот соболей, исподняя риза лазоревая камчатая, в руке крест, в другой мечь в ножнах. У обоих на ногах сапоги» (Филимонов, 334, 397, 398).
«Сказание» черн. Иакова о свв. Борисе и Гл., изд. м. Макарием в «Христ. Чт.» 1849 г., кн. II. — Срезневского, «Сказание о свв. Бор. и Гл. — Сильвестровский Сборник XIV в.», Спб. 1860 г.‚ — Бодянского, в «Чтен. Общ. ист. и древностей» 1870 г., кн. I, — А. А. Шахматова и П. Лаврова, Сборник XII в. Москов. Успенского Собора, М. 1899 г., вып. I, 12—40; «Чтение» преп. Нестора в «Правосл. Собеседн.» 1858 г. кн. I, в «Чтен. Общ. истор. и древ.» 1859 г., кн. I (Бодянского) и в указ. изд. Срезневского; другой рукописный материал указан у Барсукова, Источ. рус. Агиогр.‚ 70—76; Проложные «чтения» о св. Бор. и Гл. в печ. изд. Пролога (под 5 сент. и 24 июля) и в нашем изд. «Памятники древнерус. церков.-учит. литерат.», вып. II: «Слав.-рус. Пролог» Спб. 1896 г., стр. 3 и 158. Славянский и русский пересказы древних житий и сказаний об них — у Димитрия Рост. в «Чт.-Мин.» (под 2 мая) и в разных Сборниках житий рус. святых — в Истор. Словаре рус. св.‚ у Муравьева, Филарета и др., под 24 июля. Из научных работ и сообщений, касающихся исторических и агиологических сторон жизни и древних житийных сказаний о свв. Бор. и Гл. см. во всех известных трудах по русской гражданской и церковной истории, агиологии и древнерус. литературе — Карамзина, Погодина, Соловьева, Забелина («Истор. русск. жизни», ч. II, 443 и сл.) и др., Филарета («Ист. р. цер.» и «Жит. рус. св.» под 24 июля), м. Макария («Ист. р. ц.»)‚ Голубинского («Ист. р. цер.» и указ. сочин. «Канон. рус. св.»), Сергия («Мес. В.»)‚ Димитрия (указ. соч.), в Историях рус. литературы Галахова, Порфирьева и Пыпина.