Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XLI/ДО
Доктора Гаузера мучила старческая безсонница, особенно въ переходные періоды между временами года. Когда падалъ первый снѣгъ, старикъ ходилъ по своему кабинету до самаго утра и успокоивался только съ появленіемъ дневного свѣта. Именно въ такое утро въ началѣ октября, когда Гаузеръ только хотѣлъ ложиться спать, горничная подала ему визитную карточку Бачульской.
— Не принимать! рѣзко отвѣтилъ Гаузеръ. — Я не практикую…
— Онѣ непремѣнно желаютъ васъ видѣть, баринъ…
Старикъ затопалъ на горничную ногами, но надѣлъ тужурку и вышелъ въ гостиную, гдѣ сидѣла Бачульская.
— Я, сударыня, не практикую, — заговорилъ онъ, сухо здороваясь. — Вы это хорошо знаете… Потомъ, я не спалъ цѣлую ночь…
— Милый, дорогой докторъ, ради Бога, — умоляла Бачульская, не выпуская его руки. — Къ другимъ я не могу обратиться… Она умираетъ… Помните нѣмую дѣвушку англичанку? Докторъ, вѣдь, вы такой добрый…
— А что съ ней такое?
— Кажется, будетъ… какъ это вамъ объяснить… Она была въ такомъ положеніи, но до срока еще далеко…
— Ага…
— Понимаете: дѣвушка… Она такъ мучится и умоляетъ пріѣхать… Она стѣсняется другихъ врачей и довѣряетъ только вамъ… Ради Бога, докторъ, каждая минута дорога.
— Ага…
— Умоляю васъ, хорошій, милый докторъ. Мы поспѣемъ какъ разъ къ поѣзду…
Старикъ молча повернулся и пошелъ переодѣваться. Десять минутъ ожиданія показались Бачульской цѣлой вѣчностью. Развѣ можно такъ медлить, когда человѣкъ умираетъ. Она ломала руки, прислушиваясь къ докторскимъ шагамъ въ кабинетѣ. Наконецъ, онъ одѣлся и вышелъ.
— Куда вы меня повезете? спросилъ старикъ капризнымъ голосомъ.
— Въ Озерки, докторъ…
— Въ Озерки?.. Не поѣду.
Онъ съ рѣшительнымъ видомъ сѣлъ и повторилъ, что не поѣдетъ.
— Я самъ боленъ… да… Есть другіе доктора, въ Петербургѣ десять тысячъ докторовъ… Я умру самъ до вашихъ Озерковъ.
Это упрямство старика заставило Бачульскую пустить въ ходъ спеціально театральный пріемъ. Она подошла къ нему, смѣло взяла за руку и проговорила рѣшительнымъ тономъ:
— Нѣтъ, вы поѣдете… да. Вы не можете не ѣхать… Понимаете: не можете.
— Не могу?!.
Докторъ махнулъ рукой и покорно пошелъ за ней въ переднюю. Дальше ему не понравился дрянной извозчикъ, который ихъ ждалъ у подъѣзда, потомъ онъ капризничалъ на вокзалѣ, потомъ ворчалъ все время, пока поѣздъ шелъ до Озерковъ. Паровозъ тащился ужасно медленно, точно онъ сговорился съ докторомъ.
— Миленькій, хорошій… шептала Бачульская, хватая доктора за руку. — Хотите, я стану предъ вами на колѣни, буду цѣловать ваши руки… Милый, хорошій…
Докторъ заявилъ, что финляндская желѣзная дорога самая скверная въ цѣломъ мірѣ, что Озерки какой-то лягушатникъ, что лѣстница въ квартиру Бачульской одно безобразіе, что горничная не умѣетъ принять пальто и роняетъ палку, что онъ самъ долженъ послать за докторомъ для себя и т. д. Войдя въ гостиную, докторъ столкнулся лицомъ къ лицу съ Бургардтомъ.
— Это вы!.. — удивился онъ и холодно прибавилъ: — А… понимаю…
Бургардтъ ничего ему не отвѣтилъ. Онъ былъ блѣденъ, но спокоенъ. Только глаза блестѣли лихорадочно. Бачульская вызвала его срочной телеграммой, и онъ пріѣхалъ съ первымъ поѣздомъ. замѣчаніе доктора заставило его горько улыбнуться, и онъ только посхотрѣлъ на старика.
— Да, понимаю… — повторилъ Гаузеръ, не обращаясь ни къ кому.
Больная лежала въ своей комнатѣ съ закрытыми глазами. Когда Бачульская вошла къ ней, акушерка въ бѣломъ балахонѣ молча показала ей глазами на корзинку изъ-подъ бѣлья, гдѣ лежалъ мертвый семимѣсячный ребенокъ. На нѣмой вопросъ Бачульской акушерка только покачала головой.
Когда докторъ ушелъ въ комнату больной, Бургардтъ началъ ходить по гостиной. Онъ уже зналъ о мертворожденномъ… Вотъ тебѣ и будущій ребенокъ, и заботы о немъ, и любовь къ нему. Ему по ассоціаціи идей пришелъ въ голову разговоръ Аниты. Онъ понялъ сейчасъ, о какомъ ребенкѣ она говорила. Да, этотъ ожидаемый невѣдомый гость точно самъ устранилъ себя изъ среды бытія. Онъ точно не хотѣлъ быть лишнимъ, не хотѣлъ никому мѣшать и ушелъ въ невѣдомый міръ загадкой.
Осмотрѣвъ больную, докторъ Гаузеръ вернулся въ гостиную. Онъ имѣлъ суровый видъ и старался не смотрѣть на Бургардта. За нимъ вышла Бачульская, и по ея заплаканному лицу Бургардтъ понялъ, что все кончено. Да, все… Ему захотѣлось крикнуть, что они ошибаются, хотѣлось броситься въ комнату больной, схватить въ объятія безконечно дорогого человѣка и вырвать изъ рукъ смерти.
— Мнѣ здѣсь нечего дѣлать… — коротко и сухо проговорилъ Гаузеръ, не обращаясь ни къ кому.
Бургардтъ бросился къ нему, схватилъ на руки и задыхавшимся голосомъ заговорилъ:
— Докторъ, ради всего святого, не уѣзжайте… Можетъ быть во всякомъ дѣлѣ ошибка… Бываютъ случаи, когда являются невозможныя комбинаціи…
— Если вы хотите, то я могу остаться, — сухо отвѣтилъ Гаузеръ, отвертываясь къ окну.
Потомъ онъ заговорилъ сдержаннымъ, ровнымъ тономъ, чеканя слова:
— Мы знали раньше, что есть жертвы общественнаго темперамента, а теперь приходится имѣть дѣло съ жертвой артистическаго темперамента… да. О, я все понимаю…
— Нѣтъ, вы ошибаетесь!!.. — горячо вступился Бургардтъ, бросаясь къ нему. — Вы… вы… вы…
Только вмѣшательство Бачульской предупредило серьезное столкновеніе. Бургардтъ былъ блѣденъ, какъ смерть, и повторялъ:
— Я ее люблю… понимаете? Да, люблю… Боже, если бы кто нибудь могъ меня понять?
Бачульская увела Бургардта въ свою комнату и, вернувшись, объяснила доктору, что во всей этой исторіи Бургардтъ рѣшительно не причемъ, кромѣ того, что принялъ участіе въ судьбѣ несчастной дѣвушки.
— Но онъ ее любитъ? — спрашивалъ Гаузеръ.
— Да, но любовью брата, но больше…
Старый Гаузеръ засмѣялся.
— Да, поменьше мужа, побольше брата, какъ говоритъ принцъ Гамлетъ.
Больная все время лежала съ закрытыми глазами и никого не узнавала. Бургардту показалось, что она одинъ разъ взглянула на него, но онъ не былъ увѣренъ и въ этомъ. Гаузеръ сидѣлъ въ гостиной и терпѣливо дождался, когда дѣйствительно все было кончено. Онъ пришелъ, посмотрѣлъ издали на мертвую и отвернулся. Бургардтъ стоялъ у нея въ изголовьяхъ и думалъ о томъ, что чего-то не сдѣлалъ, что долженъ былъ сдѣлать. А у покойной на лицѣ было такое выраженіе, точно она что-то спрашивала. Да, каждый человѣкъ уходитъ изъ этого міра съ такимъ неразрѣшеннымъ вопросомъ, и кажется, что онъ чего-то не досказалъ и чего-то не сдѣлалъ, что долженъ былъ сказать и сдѣлать.