Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XLIII/ДО
Шипидинъ пріѣхалъ въ Петербургъ ненадолго, недѣли на двѣ. У него были хлопоты по устройству какой-то рабочей артели. Но время шло быстро, какъ оно идетъ только за работой, и онъ убѣдился, что всякіе сроки слишкомъ условная вещь. Его безпокоилъ главнымъ образомъ Бургардтъ, въ поведеніи котораго проявлялись нѣкоторыя странности самаго непріятнаго свойства. Одна исторія съ Васяткинымъ чего стоила… Положимъ, Бургардтъ всегда отличался неровностью характера, но раньше это объяснялось неосторожнымъ обращеніемъ съ напитками, а сейчасъ и этого не было. Смерть любимой дѣвушки тоже отразилась въ жизни Бургардта какъ-то странно. Не было даже того бурнаго горя, которое отвѣчало бы его характеру. Онъ ничего не говорилъ о покойной, а тосковалъ какъ то молча. Шипидинъ чувствовалъ, что и по отношенію къ нему Бургардтъ тоже держится какъ-то равнодушно и даже больше — точно ждетъ, когда онъ, наконецъ, уѣдетъ домой. Но, въ то же время, Шипидинъ чувствовалъ, что онъ не долженъ уѣзжать именно теперь и что видимое равнодушіе Бургардта опаснѣе случавшихся раньше вспышекъ.
— Слѣдовательно, я еще останусь на недѣльку, — говорилъ Шипидинъ, откладывая отъѣздъ день за днемъ.
— Что-же, поживи, — соглашался Бургардъ. — Въ деревнѣ сейчасъ тебѣ нечего дѣлать, все равно…
— Дѣло-то всегда есть, а только, слѣдовательно, такъ… Да, нужно еще недѣльку пожить.
Одна недѣля шла за другой, и Шипидинъ даже не сталъ откладывать, а такъ, жилъ, пока живется. Бургардтъ усиленно работалъ, какъ не работалъ, кажется, никогда. Шипидинъ слѣдилъ за его работой издали, стараясь не вмѣшиваться. Онъ чувствовалъ себя профаномъ и не рѣшался дѣлать никакихъ замѣчаній, даже когда Бургардтъ его спрашивалъ о чемъ-нибудь. Въ тѣхъ случаяхъ, когда Шипидину хотѣлось получить объясненіе чего-нибудь, чего онъ не понималъ въ работѣ Бургардта, онъ обращался къ Гаврюшѣ. Молодой человѣкъ съ величайшей готовностью давалъ такія объясненія, причемъ главнымъ образомъ останавливался на недостаткахъ работы учителя.
— Вотъ это совершенно мертвая линія, — объяснялъ онъ, разбирая лицо Ольги Спиридоновны. — И подбородокъ тоже весь мертвый… Лобъ живой, а нижняя часть лица, какъ у трупа. У Марины Мнишекъ совершенно деревянная нога… да. Пересвѣтъ и Ослябя точно вросли въ землю… планы не выдержаны… движеніе массъ совершенно условно… Вотъ эти казаки, которые бросаются къ Маринѣ — развѣ это живые люди?
Шипидину не нравился тонъ, который являлся у Гаврюши при такихъ объясненіяхъ, точно онъ радовался находимымъ недостаткамъ. А между тѣмъ этотъ начинающій неудачникъ въ большинствѣ случаевъ былъ правъ, и Шипидинъ начиналъ видѣть деревянную ногу у Марины Мнишекъ и мертвый подбородокъ у Ольги Спиридоновны.
Разъ, когда Шипидинъ съ Гаврюшей занимались критикой работъ Бургардта, въ мастерскую неожиданно вошелъ Сахановъ. Онъ въ послѣднее время являлся довольно часто, но не засиживался по прежнему. У него былъ какой-то таинственный видъ, точно онъ что-то желалъ сказать и не договаривалъ. Присутствіе Саханова всегда было непріятно Шипидину, а нынче въ особенности, точно онъ что-то высматривалъ. Затѣмъ, Шипидину не нравилось то преувеличенное вниманіе, съ какимъ Сахановъ относился къ Гаврюшѣ.
— Ну, какъ дѣла, маэстро? — спрашивалъ Сахановъ, разсматривая бюстъ человѣка Андрея. — Ничего, начинаетъ вытанцовываться…
Въ присутствіи Саханова Гаврюша какъ-то совсѣмъ терялся и краснѣлъ, какъ дѣвушка, отъ каждаго его замѣчанія. Шипидина Сахановъ игнорировалъ съ самой обидной вѣжливостью и смотрѣлъ на него такими глазами, какъ смотрятъ на манекенъ. Въ этотъ разъ было все такъ же, какъ всегда, и Шипидину сдѣлалось обидно за Бургардта, когда Сахановъ полусловами дѣлалъ характеристики его работъ. Собственно, обиденъ былъ самый тонъ, которымъ высказывались самыя простыя вещи.
— Слѣдовательно, вы глумитесь! — вспылилъ Шипидинъ совершенно неожиданно.
— Нѣтъ, гораздо проще: я пользуюсь правомъ высказывать свое мнѣніе, — отвѣтилъ Сахановъ.
— Я, вѣдь, понимаю, что вы говорите, хотя и не художникъ, — продолжалъ Шипидинъ, краснѣя отъ волненія. — Слѣдовательно, понимаю… и… и удивляюсь нѣкоторой безцеремонности съ вашей стороны, чтобы не сказать больше.
— Ну, послѣднее — дѣло личнаго вкуса, а o вкусахъ не спорятъ.
— Нѣтъ, тутъ дѣло не во вкусѣ!.. Да… Слѣдовательно, вы просто развращаете молодого человѣка… да!..
Сахановъ оказался невозмутимымъ и отвѣтилъ совершенно спокойно:
— Вотъ это ужъ вы совершенно напрасно изволите говорить. Гаврюша не маленькій, и самъ кое-что понимаетъ въ искусствѣ и даже понимаетъ гораздо больше, чѣмъ вы думаете. А затѣмъ, я, вообще, на охотникъ кому нибудь навязывать свои мнѣнія…
Выдержка Саханова произвела то, что Шипидинъ смутился и неловко замолчалъ. Давно ли онъ обличалъ Бургардта за его вспыльчивость и несдержанность, а самъ дѣлаетъ то же самое.
Сахановъ, вообще, занималъ какое-то особенное мѣсто въ домѣ Бургардта, и Шипидина огорчало, что онъ имѣлъ вліяніе и на Аниту, которая съ жадностью ловила каждое его слово. Ѣдкое остроуміе Саханова производило свое дѣйствіе. Даже самъ Бургардтъ, не смотря на свое неуваженіе къ Саханову, какъ-то поддавался его вліянію и оживлялся въ его присутствіи. Когда Шипидинъ начиналъ бранить Саханова, Бургардтъ отвѣчалъ:
— Я его тоже не люблю, а поэтому считаю долгомъ относиться къ нему съ особенной осторожностью, т. е. чтобы не быть несправедливымъ. Конфуцій сказалъ такъ: "да не ослѣпляетъ ни дружба насчетъ недостатковъ твоего друга, ни ненависть насчетъ хорошихъ качествъ твоего врага". Видишь, какъ опытъ жизни дѣлаетъ человѣка осторожнымъ…
— Слѣдовательно, можно оправдать этимъ путемъ всякаго негодяя… У каждаго мерзавца найдется свое китайское оправданіе. Ты даже и цитаты начинаешь приводить à la Caxaновъ…
— Ахъ, милый другъ, я боюсь, что ты въ одно прекрасное утро будешь правъ… Есть словесная зараза, какъ существуютъ заразы физическія.
У Бургардта въ послѣднее время явилось какое-то пристрастіе къ отдѣльнымъ выраженіямъ, не смотря даже на ихъ полную внутреннюю пустоту. Сахановскія остроты оставались въ его мозгу, какъ заноза остается въ пальцѣ. Онъ цѣлыхъ три дня повторялъ характеристику артистокъ, сдѣланную миссъ Гудъ:
— Женщины съ рискованными жестами… ха-ха!.. Вѣдь это очень мило… Не правда ли? Собственно говоря, такой женщиной является одна милѣйшая Ольга Спиридоновна… Очень недурно сказано! Кстати, представь себѣ, я ни разу не видалъ ее на сценѣ… Все собирался, лѣтъ десять, а скоро она оставляетъ сцену, съ пенсіей, конечно, за выслугу лѣтъ и предѣльный возрастъ.
— Да, спеціальность не дурная, — ядовито соглашался Шипидинъ.
Ольга Спиридоновна пріѣзжала раза два на сеансы и каждый разъ сталкивалась съ Шипидинымъ, который не уходилъ изъ дому только изъ вѣжливости. А между тѣмъ она чувствовала какое-то тяготѣніе именно къ нему и старалась проявить самую изысканную любезность. Бургардтъ задыхался отъ смѣха, глядя на это ухаживанье старой балерины, принимавшей въ присутствіи Шипидина какой-то виноватый видъ. Разъ, когда Шипидинъ не выдержалъ и ушелъ, Ольга Спиридоновна проводила его глазами до дверей и со вздохомъ проговорила:
— Не любитъ меня угодничекъ божій…