Въ то время какъ они пировали, Карпалимъ сказалъ:
— Эхъ, чортъ возьми! Неужели же мы никогда не поѣдимъ дичи? Эта солонина ободрала мнѣ все горло. Я принесу сюда заднюю ногу одной изъ лошадей, которыхъ мы подожгли; она, навѣрное, хорошо зажарилась.
И въ то время какъ онъ всталъ съ этою цѣлью, онъ увидѣлъ при входѣ въ лѣсъ большую красивую дикую козу, выбѣжавшую изъ форта, и привлеченную, какъ мнѣ думается, огнемъ, зажженнымъ Панургомъ. Онъ немедленно побѣжалъ къ ней съ быстротою стрѣлы, пущенной изъ лука, и поймалъ въ одинъ мигъ, а на бѣгу схватилъ руками въ воздухѣ четырехъ большихъ драхвъ, семерыхъ стрепетовъ, двадцать шесть сѣрыхъ куропатокъ, тридцать двѣ красныхъ, шестерыхъ фазановъ, девять бекасовъ, девятнадцать цапель, тридцать два дикихъ голубя и убилъ ногами десять или двѣнадцать зайцевъ и кроликовъ, пятнадцать вепренковъ, двоихъ барсуковъ, трехъ большихъ лисицъ. Хвативъ саблей по головѣ дикой козы, онъ убилъ ее и, принеся на мѣсто, подобралъ зайцевъ, кроликовъ и вепренковъ. И издали, откуда только могли заслышать его голосъ, — вскричалъ:
— Панургъ, другъ мой, уксусъ, уксусъ!
Вслѣдствіе чего добрый Пантагрюэль подумалъ, что его тошнитъ, и велѣлъ принести уксуса. Но Панургъ хорошо понялъ, что пахнетъ жаркимъ, и дѣйствительно указалъ благородному Пантагрюэлю, что Карпалимъ несетъ на плечѣ дикую козу, а весь поясъ его увѣшанъ зайцами. И тутъ Эпистемонъ соорудилъ во имя девяти музъ девять прекрасныхъ деревянныхъ вертеловъ, на манеръ античныхъ. Эстенъ помогалъ сдирать кожу, а Панургъ устроилъ изъ двухъ рыцарскихъ сѣделъ родъ тагана, и они заставили плѣнника жарить дичь на огнѣ, который сожигалъ рыцарей. И послѣ того начался пиръ на весь міръ; весело было глядѣть, какъ они работали зубами и челюстями; никто изъ нихъ охулки на руку не положилъ.
Пантагрюэль вдругъ сказалъ:
— Хорошо было бы, если бы у каждаго изъ васъ привѣшена была къ подбородку пара бубенчиковъ, а къ моему большіе колокола съ колоколенъ Ренна, Пуатье, Тура и Камбрэ: мы бы подъ музыку работали челюстями.
— А знаете ли, — отвѣчалъ Панургъ, лучше было бы намъ заняться нашимъ дѣломъ и обсудить, какимъ способомъ намъ одолѣть враговъ.
— Умно сказано, — замѣтилъ Пантагрюэль.
И спросилъ у плѣнника:
— Другъ мой, скажи намъ правду, и смотри, не ври, если не хочешь, чтобы тебя ободрали живымъ, потому что вѣдь это я — тотъ людоѣдъ, что ѣстъ маленькихъ дѣтей; скажи намъ про порядокъ, численность и крѣпость арміи.
На это плѣнникъ отвѣчалъ:
— Господинъ, узнайте истину, что въ арміи находятся: триста великановъ, въ каменныхъ панцыряхъ, роста громаднаго, но все же не такого, какъ вы, за исключеніемъ одного, предводителя ихъ, котораго зовутъ Оборотень, и онъ вооруженъ циклопическими наковальнями; сто шестьдесятъ три тысячи пѣхотинцевъ, вооруженныхъ чортовой кожей, людей сильныхъ и храбрыхъ; одиннадцать тысячъ четыреста рейтаровъ; три тысячи шестьсотъ тяжелыхъ орудій и безчисленное множество лодокъ; сто пятьдесятъ тысячъ публичныхъ женщинъ, красивыхъ какъ богини…
— Вотъ это по моей части, — сказалъ Панургъ.
— Однѣ изъ нихъ амазонки, другія — уроженки Ліона, третьи — парижанки, уроженки Турени, Анжера, Пуату, нормандки, нѣмки, всѣхъ странъ и всѣхъ языковъ.
— Вотъ какъ, — замѣтилъ Пантагрюэль, — но король тамъ?
— Да, государь, — отвѣчалъ плѣнникъ, — своей собственной персоной, и мы зовемъ его Анархомъ, королемъ Дипсодовъ, что означаетъ: люди жаждущіе, и вы, въ самомъ дѣлѣ, не видѣли людей, болѣе падкихъ до питья. И шатеръ его охраняется стражей.
— Довольно, — сказалъ Пантагрюэль. Ну, дѣти, готовы ли вы идти со мной?
На это Панургъ отвѣчалъ:
— Пусть Богъ покараетъ того, кто васъ оставитъ. Я уже надумалъ, какимъ образомъ я ихъ всѣхъ побью какъ свиней и ни одинъ отъ меня не уйдетъ, и чортъ не будетъ обиженъ. Но меня заботитъ одно только.
— Что же именно? — спросилъ Пантагрюэль.
— А то, — отвѣчалъ Панургъ, какимъ образомъ мнѣ управиться со всѣми публичными женщинами, которыя тамъ находятся: чтобъ ни одна не ушла отъ меня безъ прибыли для себя.
— Ха, ха, ха! — засмѣялся Пантагрюэль.
А Карпалимъ замѣтилъ:
— Чортъ побери, вѣдь и я малый не промахъ!
— А про меня-то вы и забыли, — сказалъ Эстенъ.
— Будь спокоенъ, — отвѣчалъ Панургъ, уступимъ тебѣ самыхъ толстыхъ и здоровыхъ.
— Какъ, — замѣтилъ Эпистемонъ, всѣ будутъ кататься, а я буду саночки возить? Чортъ меня побери, если я допущу это. Мы поступимъ по праву войны: qui potest capere capiat.
— Нѣтъ, нѣтъ, — говорилъ Панургъ, ты будешь на равной ногѣ со всѣми нами.
А добрый Пантагрюэль со смѣхомъ слушалъ эти рѣчи, но, наконецъ, замѣтилъ:
— Вы разсчитываете безъ хозяина. Я очень боюсь, что еще до наступленія ночи у васъ пропадетъ всякая охота къ гульбѣ, потому что васъ здорово угостятъ и пиками и копьями.
_p._57.png)
— Ба, — отвѣчалъ Эпистемонъ, — мы ихъ всѣхъ изжаримъ, или сваримъ, и искрошимъ, какъ начинку для пирога. Ихъ не такъ много, какъ было у Ксеркса, потому что у того было триста тысячъ воиновъ, если вѣрить Геродоту и Трогу Помпею, и однако Ѳемистоклъ разбилъ ихъ всѣхъ. Ради Бога, не опасайтесь.
— Ба, — отвѣчалъ Панургъ, — мы ихъ шапками закидаемъ. Спуску не будетъ ни мужчинамъ, ни женщинамъ.
— Если такъ, дѣти, — сказалъ Пантагрюэль, — то пора въ путь.