Многіе годы перваго моего дѣтства я провелъ въ Абердюнѣ и возвратился туда чрезъ десять лѣтъ. Едва мнѣ было пять, какъ меня послали въ школу, содержимую г-мъ Боверсомъ для дѣтей обоего пола. Тамъ выучилъ я отъ слова до слова наизусть первый урокъ (Богъ создалъ человѣка, возлюбимъ Его), выучилъ понаслышкѣ, еще не зная ни одной литеры. — Дома вздумали меня испытать въ моихъ успѣхахъ и я проворно проговорилъ выученное мною; когда же перевернули страничку, а я не переставалъ твердить одно и то же я тогда тѣсные предѣлы моихъ познаній обнаружились. Въ награду за сіе меня изрядно, похлопали по ушамъ, не заслуживавшимъ такого: наказанія; ибо только имъ я былъ обязанъ своею наукою, и вслѣдъ затѣмъ отдали на руки новому наставнику, самому набожному и ученому экклезіастику, называвшемуся Россомъ. Подъ его руководствомъ я дѣлалъ быстрые успѣхи, и теперь еще помню его ласковое обращеніе и стараніе образовать меня. Какъ скоро я выучился читать, то со всею страстію прилѣпился къ Исторіи, и не понимаю отъ чего я всегда былъ плѣненъ повѣствованіемъ о сраженіи близъ Реджильскаго озера; описаніе сего сраженія подалось мнѣ прежде всего. Тому назадъ около четырехъ лѣтъ какъ я, находясь на высотахъ Тускулумскихъ и обращая взоры на маленькое, круглое, нѣкогда бывшее Реджильское озеро, вспомнилъ и мой дѣтскій восторгъ, и моего стараго наставника, мѣсто котораго заступилъ молодой угрюмый, молчаливый, но добрый человѣкъ, называвшійся Петерсономъ, и котораго назначили мнѣ въ надзиратели. Хотя онъ былъ сынъ моего сапожника, но, не взирая на то, былъ умнѣйшій человѣкъ: что въ Шотландіи очень обыкновенно. Съ симъ-то наставникомъ моимъ, строгимъ пресвитеріанцемъ, я началъ учиться полатынѣ: что и продолжалъ до вступленія моего въ Грамматическую школу (grammar School), въ которой достигъ уже до четвертаго класса, какъ вдругъ смерть моего дяди вызвала меня въ Англію. Благодаря красивымъ прописямъ г-на Дункана Абердюнскаго, я выучился такъ хорошо писать, что съ трудомъ разбиралъ собственный почеркъ. Не думаю, чтобы онъ гордился моими успѣхами, и между тѣмъ я писалъ тогда гораздо лучше, нежели теперь[1].
Любовь къ уединеннымъ прогулкамъ и желаніе извѣдать страну во всѣхъ ея направленіяхъ часто столь далеко завлекали меня, что неоднократно безпокоились обо мнѣ. Бывъ въ Абердюнѣ, я ускользалъ изъ дому такъ, что никто сего не замѣчалъ; нѣсколько разъ направлялъ путь свой прямо къ морю и однажды, послѣ продолжительныхъ и трудныхъ поисковъ, меня нашли тщетно старающагося выкарабкаться изъ болота, откуда я, безъ посторонней помощи, никогда бы не вышелъ.
Это случилось около той эпохи (мнѣ было тогда не болѣе осьми лѣтъ), когда чувство "близкое къ любви, но котораго не льзя предполагать въ ребенкѣ моихъ лѣтъ, овладѣло всѣми моими помышленіями и въ то же время показывало, сколь легка и внезапна была раздражительность моего характера какъ въ этой страсти, такъ и во многихъ другихъ. Предметъ моей привязанности называлась Марія Доффъ. Слѣдующее происшествіе, мною написанное въ моемъ журналѣ 18іЗ года, покажетъ, какъ всѣ обстоятельства первой любви были еще свѣжи въ моей памяти даже по прошествіи семнадцати лѣтъ.
"Въ послѣдствіи я много думалъ о Маріи Доффъ. Довольно странно, что я былъ влюбленъ въ эту дѣвушку тогда, какъ не могъ чувствовать ни любви, ни знать даже значенія сего слова Матушка имѣла привычку смѣяться надъ сею страстію моего дѣтства, и спустя много лѣтъ послѣ (я былъ въ шестнадцатой веснѣ), однажды сказала мнѣ: «Ахъ, Байронъ! я получила письмо изъ Эдимбурга отъ Миссъ Аберкромби; твоя прежняя возлюбленная, Марія Доффъ, вышла замужъ.» Какой же былъ мой отвѣтъ? Не могу совершенно объяснить чувствъ, мною овладѣвшихъ: я упалъ въ обморокъ; это столь испугало матушку, что она всегда избѣгала случая говорить со мною объ этомъ предметѣ, и удовольствовалась, разсказавъ о происшедшемъ своимъ знакомымъ. Что же это такое могло быть? Послѣ нѣкотораго приключенія съ машерью моей Маріи- Доффъ, я не встрѣчалъ ее болѣе въ Абердюнѣ, ибо она удалилась въ Банффъ, гдѣ жила ея бабушка. Мы были тогда не болѣе какъ дѣти. Хотя теперь у меня множество занятій, однакожъ я вспоминаю все, что мы говорили другъ другу, всѣ наши ласки, черты лица ея, мои страданія, мою безсонницу, старанія убѣдить матушкину горничную, чтобы она писала отъ меня къ Маріи; для успокоенія моего, наконецъ она исполнила мою просьбу. Нанси думала, что я помѣшался, и какъ я не умѣлъ писать, то она и сдѣлалась моимъ секретаремъ. Я также вспоминаю о нашихъ прогулкахъ, о счастіи — сидѣть возлѣ Маріи, быть вмѣстѣ съ нею въ дѣтской комнатѣ, и между тѣмъ какъ младшая ея сестра, Елена, играла съ своею куклою, мы на другой сторонѣ важно объяснялись въ любви.
«Какимъ образомъ могло все это случиться со мною въ столь юномъ возрастѣ? Отъ чего все это? Уже по прошествіи нѣсколькихъ лѣтъ послѣ сей любви я началъ понимать различіе половъ, и не смотря на все это, любовь моя къ сей дѣвушкѣ была столь пламенна, что я не думаю любить когда-нибудь сильнѣе. Какъ бы то ни было, но извѣстіе объ ея замужествѣ поразило меня подобно громовому удару….. До послѣдняго вздоха это удивительное происшествіе не изгладится изъ моей памяти. И недавно еще, не знаю какимъ образомъ, воспоминаніе (но уже не любовь) пробудилось во мнѣ съ большею силою, нежели когда нибудь. Я удивился бы, узнавъ что она сохранила обо мнѣ хотя малѣйшее воспоминаніе! Между тѣмъ прекрасный образъ ея все еще свѣжъ въ памяти моей: какъ будто теперь гляжу на ея длинные черные волосы, на ея глаза, на ея одежду! Поистинѣ, я смутился бы, увидя ее теперь: настоящее ея положеніе, даже хотя бы все она была прекрасна, вѣроятно, разрушило, или, по крайней мѣрѣ, повредило ангельскія черты маленькой дѣвочки, которыя, не взирая на протекшія пятнадцать лѣтъ, все еще представляются моему воображенію. Въ то время, когда я сіе пишу, мнѣ уже двадцать пять лѣтъ и нѣсколько мѣсяцевъ.»
- ↑ Сей анекдотъ напомнилъ намъ подобный о Наполеонѣ, къ которому однажды въ Мальмезонъ пришелъ какой-то бѣднякъ, выдававшій себя за его учителя чистописанія въ Бріеннѣ. «Прекраснаго же ученика образовали вы!» вскричалъ Наполеонъ, и самъ смѣясь надъ дурнымъ почеркомъ своимъ, назначилъ пенсію своему учителю.