Выехав из Гасан-Кули и повернув на восток, мы вытянулись длинной вереницей, направляясь параллельно телеграфной линии, проведенной в укрепление Яглы-Олум и далее до Кизиль-Арвата. Кони наши шли бодро, лишь порою увязая в солончаковой почве. Впереди, на необъятное пространство расстилалась равнина, вся изрезанная неглубокими ложбинами, по которым далеко внутрь края, гонимые ветром, входят воды Каспийского моря. Переехав, наконец, через последний проток и оставив море далеко за собою, мы вступили в пустыню. С левой стороны, в нескольких верстах от дороги, возвышалась среди равнины довольно высокая нефтяная сопка. На земле кое-где виднелись жирные пятна, указывающие на присутствие в этих местах нефти, разработка которой недавно уже начата. После произведенных здесь разведок, подтвердивших нахождение нефти в довольно значительном количестве, на многие участки вдоль берега были поданы заявки и поставлены заявочные столбы. Но в общем дело разработки нефти на здешнем побережье находится в зачаточном состоянии.
Желтый колорит окрестностей угнетающим образом действовал на наше настроение, особенно при воспоминании о роскошной растительности, только что виденной по долине Гюргена и Кара-Су. Все вокруг казалось мертвым и нигде не замечалось никаких признаков жизни лишь вдали среди равнины темнел какой-то странный предмет, похожий на огромный куб…
— Это что такое? — заинтересовался кто-то из наших спутников.
— Это? — переспросил доктор, всматриваясь в указанном направлении. — Тоже памятник лазаревского похода. Опреснитель… привезли его сюда и потащили по пустыне. А как увидели, что доставка его дело невозможное, так взяли и бросили здесь среди пустыни в назидание, вероятно, потомству. И лежит он много лет, возбуждая удивление диких номадов пустыни…
— Неужели вся дорога наша будет, в этом же роде? — задал я вопрос, желая иметь хоть некоторую надежду, что поездка по этим ужасным мертвым местам будет непродолжительна.
Доктор только свистнул и, весело подмигнув мне, рассмеялся…
— Хуже будет, это верно, — отрезал он, всматриваясь вдаль. — Вы Гюрген забудете — тут вся приатрекская степь до Чаатлов такая же; дальше тоже пустыня, но хоть холмы и горы есть, и то слава богу. Глаза на них отдыхают, не то что на этой равнине, где и глазу остановиться не на чем. Иомуды еще не перешли из Персии на Атрек на летние кочевки, поэтому в это время года здесь никого не встретишь. Разве здесь шакалы да гиены одни бродят.
— Ведь эти места чем интересны: здесь население все кочевое; туркменские племена: Иомуды, ак-атабайцы и джафарбайцы кочуют то на персидской, то на нашей территории. Зимою на Гюргене, в Персии и даже переходят дальше в пустыню Кевир, а летом, когда там все выжигается солнцем, перекочевывают к нам на Атрек. Подати они платят, как уже я раньше вам говорил, и персидским, и нашим властям, почему их и называют двуданниками. Перейдет какой-нибудь род из России в персидские пределы, наткнется на персидскую власть, и если та с конвоем и поэтому может считаться сильнее, то платит дань беспрекословно; если же нет, то кто кого осилит. У нас же проще всего: наши пристава ведут им списки по родам и как только они к нам перекочевывают, так сейчас же собирают с них подать. Но самое курьезное это то, что бывают случаи недоимок… Из перекочевавшего целого рода останутся в Персии по каким-нибудь причинам один-два человека. По списку и оказывается, что на столько-то рублей получено меньше, чем следовало, — значит, кого-нибудь нет. Узнают, кто отсутствует, и посылают взыскивать недоимку в Персию. Помощник чикышлярского пристава, подпоручик милиции Кара-Хан так тот неоднократно отправлялся внутрь Персии и собирал там на месте дань с недоимщиков.
— И ничего… Ни разу никаких недоразумений не было. В этом отношении престиж русского имени стоит высоко; русского помощника пристава никто не осмелится пальцем тронуть… Да и по существу туркмены шахскому правительству в действительности податей не платят, и пространство от реки Атрека до склонов Иранского плоскогорий принадлежит Персии лишь номинально… В прошлом году бельгийцы, организовавшие таможенное дело в Персии, обложили пошлиною торговые сношения туркмен с персидским населением. Это вызвало огромное волнение и повело к полному разрыву между ними и персидскими властями… Астрабадский губернатор собрал шесть тысяч войска, а иомуды все вооружились, и чуть не произошло столкновения…
Пустыня между тем делалась как-то мрачнее и безотраднее, и вся ее унылая картина действовала особенно сильно на нервы. Невольно появилось какое-то угнетающее настроение, благодаря которому чувствовался особый необъяснимый страх перед этою мертвой пустыней. Смотря на расстилавшуюся перед нами бесконечную равнину, являлось сознание своего полного бессилия перед страшною и таинственною силою природы. Совершенно незаметно мы понижали голос и в конце концов разговаривать стали вполголоса. Мертвая тишина пустыни напоминала кладбище… Однообразие расстилавшейся перед нами местности уже начинало надоедать, когда вдали показался перед нами пограничный пост. Резко выделяясь на ровной местности, пост виден был на громадном расстоянии. Казалось, до него было не больше как две — три версты; между тем лишь через два часа езды переменными аллюрами мы остановились перед небольшим домиком, в котором временно помещался пост. Весь он, даже при первом взгляде, производил впечатление легкой летней постройки. По ближайшем осмотре мы с изумлением увидели, что пост весь картонный. Небольшие окна освещали внутренность этого здания, представлявшего собою ничто иное, как один из переносных бараков датской системы, которые были в свое время на нижегородской выставке, а затем, при устройстве пограничной линии в Средней Азии, явились временными помещениями для нижних чинов пограничной стражи впредь до постройки постоянных постовых зданий. Сделанный из деревянных рам, обитых толстым, пропитанным особым составом и покрашенным картоном, домик, по всем соединениям имел порядочные щели. Маленькая комнатка начальника поста с двумя чуланчиками, приспособленными для цейхгауза и кладовой, и большая комната, в которой стояло около двадцати кроватей, составляла все помещение. Около барака виднелись стены начатой постройки… Тут же невдалеке, на коновязи, под небольшим навесом из тростника, стояли казенные лошади, а около глубокого колодца вырыта была в земле небольшая яма, наполненная водою. Десятка два овец вперемежку с курами бродили тут же. Испытующе посматривая на свет божий и всем своим видом выражая крайнее любопытство, около самых дверей в барак остановилось несколько свиней, поджарых, как борзые собаки… Картина жизни в пустыне освещена была косыми лучами заходившего солнца, придававшими окрестностям ярко-оранжевый оттенок.
— Вероятно, не особенно приятно живется в этих картонных домиках, — поинтересовался я узнать у ротмистра N, командовавшего отрядом и сопровождавшего нас по своей дистанции…
— Да, не особенно, — ответил он, окидывая презрительным взглядом барак.
— Может быть, где-нибудь около Петербурга на даче лето в нем прожить можно, да и то, я думаю, пополам с горем. Ну, а здесь это шведско-датское изобретение не особенно у места. Сами посудите, летом в нем жара невыносимая; когда на солнце свыше 60° по Реомюру, так в бараке все равно как в духовой печке — в собственном соку можно сжариться. Во время же ветра так просто беда: щелей порядочно, как вы и сами видели; песок проникает во все отверстия и прямо отравляет существование… Зимою же холодно. Печь сколько ни топи — все равно выдует тепло.
— Весною еще хуже: одолевают комары, от которых нет никакого спасения. Это положительно бич здешних мест. Ночью, порою, только и спасения от них, что полог. Влезете под него, подоткнетесь со всех сторон, да так и спите. Душно при этом до невозможности, а ничего не поделаешь, приходится терпеть. Укусы же их страшно болезненны. Кроме них, масса оводов и всякого гнуса. Туркмены на это время отгоняют своих верблюдов подальше от Атрека. Забивает их овод, и масса из них дохнет. Хвоста природа верблюду не дала, значит, защиты никакой нет, а шерсть-то к этому времени у них вылиняла — выходит, что верблюд почти совсем голый… Крайне странно, что это огромное животное так нежно, что не выдерживает укусов оводов, которые вдобавок еще кладут свои яички под кожу.
Пройдя с десяток верст, мы выехали к Атреку, по берегу которого проложена была конная тропа. Атрек в этом месте на пространстве нескольких десятков верст течет двумя руслами, причем эти русла носят название Старого и Нового Атрека.
Близ самой реки физиономия местности имеет совершенно другой характер. Густые заросли камыша покрывают берег реки у самой воды, а дальше, на пространстве нескольких десятков саженей, вся земля покрыта густым чаиром (трава, годная для корма, но малопитательная и содержащая в себе незначительное количество сока). Кое-где по берегу виднеются группы кибиток, принадлежащих иомудам, пришедшим сюда на кочевку Все камыши изобилуют здесь кабанами по всему нижнему течению реки.
Совершенно незаметно, за оживленными разговорами, мы подъехали к посту Караташ, невдалеке от которого расположился на летовку большой туркменский аул, вышедший почти весь навстречу ехавшему генералу; став в одну линию громадным полукругом, со старейшими по возрасту и самыми почетными на правом фланге, туркмены в глубоком молчании ожидали нашего приближения. Два седобородых аульных старшины держали в руках деревянное блюдо с несколькими лепешками на нем… Приложив правую руку к сердцу и в знак почтения опустив глаза вниз, встретили иомуды русского генерала. Седобородый важный старшина сказал при этом несколько приветственных слов, смысл которых кое-как, с грехом пополам, перевел на русский язык один из сопровождавших нас вольнонаемных джигитов.
— Туркмены радуются прибытию генерала белого царя и желают, чтобы дорога его была благополучна при переездах по здешним пустыням, — докладывал джигит Сафар, вытянувшись в струнку и поедая глазами генерала.
— Передай, что я благодарю их за пожелания. Да нельзя ли дать им денег? на водку не принято, да и кораном запрещается, — размышлял вслух генерал, соображая и подыскивая подходящие мотивы, что бы дать им некоторую сумму денег.
— Это вы напрасно, генерал, делаете, ведь для них ваша встреча все равно, как бесплатное представление. Кабы можно было их расспросить, так они вам сами бы сказали, что готовы заплатить сколько угодно, лишь бы посмотреть еще раз на русского генерала с такою свитою, как наша. Такая томаша[1] в здешних местах редко бывает, поэтому, вероятно, многие из них приехали сюда издалека, сделав не один десяток верст.
Приняв хлеб-соль, состоявшую из громадной пресной лепешки с насыпанною на ней кучкой соли, генерал, не обращая внимания на протесты со стороны туркмен, вручил старшине золотой, приказав передать его детям на покупку им каких-либо сластей.
Устроившись на ночлег в датском бараке, в котором временно был расположен пост Караташ, мы почти всю ночь не спали. Мириады комаров, москитов и тому подобного гнуса с ожесточением совершали на нас нападения. Огромные их полчища стаями носились в воздухе, поднимаясь из густых зарослей камыша, густо покрывавшего в некоторых местах берега Атрека. Забравшись под густой полог и не будучи в состоянии заснуть, я возился долго, переворачиваясь с боку на бок и, наконец, увидав полную невозможность уснуть, окликнул доктора…
— А, вы тоже не спите, — быстро заговорил он, раскачивая полотнища полога…
— Ну и сторонушка; на что я, казалось бы, должен бы привыкнуть, а выходит нет, к такой гадости не привыкнешь; и жарко, и эти москиты не дают ни минуты покоя… Даже и под пологом кусают проклятые. Вот туркмены, так те на всю эту мошкару не жалуются. Должно быть, кожа у них настолько загрубела, что не чувствуют ничего. Да и организм освоился с действием яда москитов… Одно, что всех здесь донимает — это лихорадки… Поверите, как мухи, мрут здешние туркменские племена от малярии. Да и помощи медицинской никакой. Хорошо еще, что по распоряжению начальства им в летнее время хину выдают бесплатно…
— А какого происхождения туркмены? — заинтересовался один из наших спутников, также видимо не могший заснуть и поэтому прислушивавшийся к разговору…
— Черт их разберет, — откровенно выругался доктор. — Они-то сами рассказывают, что родина их Арабистан, откуда их вывел Тимур и поселил на юге теперешних хивинских владений, а частью в Бухаре. Затем под влиянием движения различных народов, селившихся с ними рядом, им пришлось уйти, и тогда они заняли место от Балаханского залива к югу, а также и весь Мервский и Тедженский округа. Здесь, кажется, они кочуют с незапамятных времен. Ведь, в сущности, название туркмен есть имя собирательное, обозначающее лишь принадлежность к тюркской народности.
— По другим сказаниям, говорят, они кочевали около Тянь-Шаня и лишь впоследствии выселились в эти места. Они то были самостоятельными, то подпадали под власть персов; хотя самостоятельным государством они никогда не были. Разбойничали, кочевали с места на место и постоянно враждовали между собою, а доставалось от них больше всего персидским провинциям, которые они грабили без милосердия. Персия же хоть и считала их своими подданными, но это подчинение было в сущности номинальным. Властители всегда побаивались своих подданных и даже устраивали для ограждения себя целый ряд крепостей. Что и говорить, разбойники народ. Они и теперь, нет-нет, а прорвутся. В крови у каждого есть стремление к разбоям.
— И хивинским ханам, хотя они и в родстве с хивинцами числятся, досталось от них порядочно… А уже про Хоросан и говорить нечего. Ведь и нам они в свое время порядочно хлопот наделали…
— В отношении же преданий среди них, как и у всех жителей востока, существуют рассказы об их происхождении, по которым первый человек назывался Адамом, затем встречается Мафусаил и наконец Ной… Одно из туркменских племен, гокланы, те ведут свое происхождение от Огуз-Хана, жившего за пять тысяч лет около озера Исы-Куль откуда они перешли в Закаспийский край — здесь на месте колодцев Даш Верды была их столица — город Мешеди-Мысриян. По персидским преданиям это был огромный город.
Выехав на заре и продолжая разговоры, мы так заговорились, что совершенно не заметили, как добрались до укрепления Чаатлы. Последнее было построено еще во время завоевания края, служа отчасти как опорный и отчасти как этапный пункт для наших войск, расположенных в то время в Чикишляре и Яглы-Олуме. Десяток домов как-то особенно сиротливо вырисовывались среди необъятной пустынной равнины… Деревянный высокий мост через Атрек, построенный недавно, вел в укрепление, обнесенное невысоким валом. Необходимость постоянного наблюдения за действиями приграничных наших и персидских туркмен вынудила установить особую должность пограничного с Персией комиссара, для поддержания престижа которого среди туркмен, признающих и уважающих лишь силу, был образован особый отряд, который в настоящее время состоит из роты пехоты, сотни туркменского конно-иррегулярного дивизиона и двух артиллерийских орудий. Пограничный наш комиссар, живший в укреплении Чаатлы, скоро принужден был переменить место своего пребывания, причем оно было им избрано уже на персидской территории, в центре иомудских кочевок, в местности называемой Кумбет-Гауз, лежащий в ста с лишком верстах от русской границы. Для охранения его от возможных случайностей был назначен особый конвой, который в настоящее время состоит из целой сотни туркменского дивизиона и двух орудий. Таким образом в сущности вся территория до реки Гюргена фактически принадлежит России. Несмотря на возмущение туркменских племен против персидских властей русский отряд не испытывает от такого положения вещей никаких затруднений. Перед русским престижем одинаково склоняются и персидские власти и старшины туркменских племен. Туркмены часто говорят, что для них не составляло бы никакого затруднения истребить русский отряд, но что они сами сознают бесполезность такого предприятия, так как силы Ак-падишаха несчетны и воинов у него столько, сколько песчинок в пустыне. Если потребуется, то вместо маленького отряда появится огромный, в сотни тысяч человек. Значение русского имени так велико, что по Гюргену русский может проехать один без всякого конвоя и оружия.
Десяток офицеров частей войск, стоящих в Чаатлах, живут своим маленьким мирком, с нетерпением каждый ожидая отбытия шестимесячного срока своей командировки, чтобы возвратиться обратно в свой батальон или батарею. Скучно и однообразно тянется их жизнь. Охота на джейранов и ловля рыбы в Атреке мало разнообразят монотонную жизнь чаатлинского гарнизона. Джейраны, принадлежащие к породе антилоп, в большом количестве водятся по всей Закаспийской области и в особенности по пустынным берегам атрекской линии. Мало напуганное людьми, очень красивое животное, вследствие тонкости вкуса своего мяса и трудности охоты за ним, представляет собою заманчивую добычу для охотника. Желтовато-песочного цвета шкурка употребляется туркменами на выделку замши и отчасти обуви. Широко разливаясь по окружающим низменностям, бурно несет свои воды быстрый Атрек в течение лишь зимних месяцев, превращаясь летом в небольшой ручей, скудно орошающий поля нескольких аулов, расположенных по его течению. Начиная с октября месяца прибывает вода, выступая из берегов и наполняя все прибрежные впадины… Болота, поросшие камышом и чаиром, превращаются в сплошные озера, на которых в неимоверном количестве появляется водяная птица, отдыхающая здесь после утомительного перелета с Севера.
— Приволье здесь для охотника. Только в этом и отрада. Как только начнутся разливы, — мы уж тогда живем вовсю, сообщил хмурый казачий сотник…
— Целые экспедиции охотничьи предпринимаем… Соберемся этак три — четыре человека, да на заре и двинемся в поход… Ехать приходится недалеко, всего пять — шесть верст. И лишь только подъедешь к разливам, как слышатся звуки, такого концерта, что сердце заправского охотника замирать начинает… Птицы сотни тысяч. И гуси, и лебеди, и утки… Все это кричит, хлопает крыльями и перекликается. Про мелкую птицу — куликов, гаршнепов и говорить не стоит. Их тьмы. Как засядешь в камыш, так палишь потом, пока не устанешь. В азарт входить начинаешь и много поэтому птицы мы даром губим без всякого толка…
— Гусиный перелет еще лучше… Тут уж осторожность соблюдаешь большую, потому что гусь — птица умная, а только против пули из дальнобойной винтовки и осторожность ее не помогает… Как наколотишь дичи, так потом станичники до весны всё соленую, да копченую дичину едят… А потом кабаны — этих здесь тоже много, целыми табунами ходят… Большое приволье в этих местах…
Мирно пощипывая какое-то подобие зелени, сиротливо кое-где выглядывающей из горных расщелин и растущей в некоторых местах по берегу Атрека, любопытными взглядами своих черных печальных глаз провожают они путника, едущего по пустыне; но при первом же подозрительном движении моментально уносятся в даль, исчезая на горизонте…
— Тоска одолевает тут страшная, жаловался нам один из офицеров в Чаатлах: делать нечего, книг нет; просто не знаешь, когда окончится шестимесячный срок командировки сюда… Пробавляемся картами. Интересов ведь нет решительно никаких… Разве когда в гости в Кумбет-Гауз съездишь… Наш пограничный комиссар хлебосол большой руки… Ну, да и там ведь кроме тех же туркмен, да своего брата офицера никого не увидишь. Наши места богом забытые… Куда ни скачи, отовсюду далеко… Все равно как в монастыре — спасаешься… И даже соблазнов нет никаких…
На персидской стороне, примыкая к Закаспийской области, расположены Астрабадская и Хоросанская провинции с городами Астрабадом и Мешедом, причем первый является только административным центром, тогда как второй имеет огромное значение как религиозный и торговый пункт. До присоединения Закаспийской области к русским владениям, как уже раньше сказано, кочевые и крайне воинственные туркменские племена гоклан, иомудов и текинцев жили почти исключительно на счет персидского населения Астрабадской и Хоросанской провинций, совершая периодически на них набеги. Вследствие такого положения, приграничная сторона Персии по ту сторону гор Копет-Дага постепенно все пустела и огромные плодородные площади земель по Атреку, Гюргену и в Мешедской долине превращались в пустыни. Торговля же между Персией и Хивою была развита крайне слабо. С завоеванием же русскими войсками текинского оазиса, положение всего персидского населения разом изменилось и Хоросан ожил. В самое короткое время на всех удобных для земледелия местах появились люди и началась какая-то лихорадочная деятельность, а в горах Копет-Дага начали пастись огромные стада баранов и рогатого скота, пригнанного на пастбища с юга. И край, в котором культурная жизнь отсутствовала в течении почти нескольких сот лет, ожил… В особенности быстро заселились плодородные долины Мешедская, Ширванская и Кучанская. В более худших условиях очутилась местность приграничная Астрабадской провинции, но и то благодаря постановке отрядов русских войск в Чаатлах и Кумбет Гаузе постепенно водворяется порядок среди иомудов и гоклан, кочующих между Атреком и Гюргеном, в силу чего можно думать, что в недалеком будущем этот когда-то культурный край, сплошь почти покрытый развалинами городов, встречающихся на каждом шагу среди дремучих девственных лесов, снова заживет прежнею жизнью…
Со времени постройки Закаспийской железной дороги постепенно стала развиваться персидско-русская торговля, и древние торговые пути между Хивою и Персией снова были протоптаны огромными караванами верблюдов. Самая столица Хоросяна Мешед является местом, куда стекаются мусульмане на поклонение гробнице Али. Значение этого места в мусульманстве огромно, и поэтому сюда приезжают не только персы, но и массы мусульман из наших средне-азиатских владений. Управляясь особою духовною общиною, мечеть на могиле этого святого принадлежит к числу мест, куда с давних времен стекались пожертвования почитателей его, поэтому, располагая колоссальными богатствами, духовная община эта имеет своими задачами не только благотворительность, но и политику известного направления. Главный же улем Мешхеда пользуется в Персии огромным влиянием.
Примечания[править]
- ↑ Томаша — зрелище.