Въ нѣкоторомъ царствѣ, въ нѣкоторомъ государствѣ жилъ-былъ богатой крестьянинъ; много у него было и денегъ и хлѣба. И давалъ онъ по всей деревнѣ бѣднымъ мужичкамъ взаймы: деньги давалъ изъ процентовъ, а коли дастъ хлѣба, то весь сполна возврати на лѣто, да сверхъ того за каждый четверикъ два дня ему проработай на полѣ. Вотъ разъ случилось: подходитъ храмовой праздникъ, и стали мужички варить къ празднику пиво; только въ этой самой деревнѣ былъ одинъ мужикъ, да такой бѣдной, что скуднѣй его во всемъ околодкѣ не было. Сидитъ онъ вечеромъ, наканунѣ праздника, въ своей избенкѣ съ женою и думаетъ: „что дѣлать? люди добрые станутъ гулять, веселиться; а у насъ въ домѣ нѣтъ ни куска хлѣба! Пошелъ бы къ богачу попросить въ долгъ, да вѣдь не повѣритъ; да и что съ меня, горемычнаго, взять послѣ?“ Подумалъ-подумалъ, приподнялся съ лавки, сталъ передъ образомъ и вздохнулъ тяжелехонько. „Господи! говоритъ, прости меня грѣшнаго; и масла-то купить не на что, чтобъ лампадку передъ иконою затеплить къ празднику!“ Вотъ немного погодя приходитъ къ нему въ избушку старецъ: „здравствуй, хозяинъ!“—Здорово, старичекъ! „Нельзя-ль у тебя переночевать?“—Для чего нельзя! ночуй, коли угодно; только у меня, родимой, нѣтъ ни куска въ домѣ, и покормить тебя нечѣмъ. „Ничего, хозяинъ! у меня есть съ собой три кусочка хлѣбушка, а ты дай ковшикъ водицы: вотъ я хлѣбцемъ-то закушу, а водицей прихлебну—тѣмъ сытъ и буду.“ Сѣлъ старикъ на лавку и говоритъ: „что, хозяинъ, такъ пріунылъ? о чемъ запечалился?“—Эхъ, старина! отвѣчаетъ хозяинъ, какъ не тужить мнѣ? вотъ далъ Богъ—дождались мы праздника, люди добрые станутъ радоваться да веселиться, а у насъ съ женою хоть шаромъ покати,—кругомъ пусто! „Ну, что-жъ! говоритъ старикъ, пойди къ богатому мужику, да попроси у него въ долгъ что надо.“—Нѣтъ, не пойду: все равно не дастъ! „Ступай, пристаетъ старикъ, иди смѣло и проси у него четверикъ солоду; мы съ тобой пива наваримъ“.—Э, старичекъ! теперича поздно; когда тутъ пиво варить? вить праздникъ-то завтра. „Ужъ я тебѣ сказываю: ступай къ богатому мужику и проси четверикъ солоду; онъ тебѣ сразу дастъ! небось, не откажетъ! А завтра къ обѣду такое пиво у насъ будетъ, какого во всей деревнѣ никогда не бывало!“ Нечего дѣлать, собрался бѣднякъ, взялъ мѣшокъ подъ мышку и пошелъ къ богатому. Приходитъ къ нему въ избу, кланяется, величаетъ по имени и отечеству и проситъ въ заемъ четверикъ солоду: хочу де къ празднику пива сварить. „Что-жъ ты прежде-та думалъ! говоритъ ему богатой. Когда теперича варить? вить до праздника всего-на-всего одна ночь осталась“.—Ничего, родимой! отвѣчаетъ бѣдной; коли милость твоя будетъ, мы какъ-нибудь сваримъ себѣ съ женою, будемъ вдвоемъ пить да величать праздникъ. Богатой набралъ ему четверикъ солоду и насыпалъ въ мѣшокъ; бѣдной поднялъ мѣшокъ на плечи и понесъ домой. Воротился и разсказалъ, какъ и что было. „Ну, хозяинъ! молвилъ старикъ, будетъ и у тебя праздникъ. А что есть ли на твоемъ дворѣ колодезь?“—Есть, говоритъ мужикъ. „Ну, вотъ мы въ твоемъ колодезѣ и наваримъ пива; бери мѣшокъ да ступай за мною“. Вышли они на дворъ и прямо къ колодезю. „Высыпай-ка сюда!“ говоритъ старикъ.—Какъ можно такое добро въ колодезь сыпать! отвѣчаетъ хозяинъ; только одинъ четверикъ и есть, да и тотъ задаромъ должонъ пропасть! Хорошаго ничего мы не сдѣлаемъ, только воду смутимъ. „Слушай меня, все хорошо будетъ!“ Что дѣлать, вывалилъ хозяинъ въ колодезь весь свой солодъ. „Ну, сказалъ старецъ, была вода въ колодезѣ, сдѣлайся за ночь пивомъ!.. Теперь, хозяинъ, пойдемъ въ избу да ляжемъ спать,—утро мудренѣе вечера; а завтра къ обѣду поспѣетъ такое пиво, что съ одного стакана пьянъ будешь“. Вотъ дождались утра; подходитъ время къ обѣду, старикъ и говоритъ: „ну, хозяинъ! теперича доставай ты побольше ушатовъ, станови кругомъ колодезя и наливай пивомъ полнехоньки, да и зови всѣхъ, кого ни завидишь, пить пиво похмельное“. Бросился мужикъ по сосѣдямъ. „На что тебѣ ушаты понадобились?“ спрашиваютъ его.—Оченно, говоритъ, нужно; не во что пива сливать. Вздивовались сосѣди: что такое значитъ! не съ ума ли онъ спятилъ? куска хлѣба нѣтъ въ домѣ, а еще о пивѣ хлопочетъ!—Вотъ хорошо, набралъ мужикъ ушатовъ двадцать, поставилъ кругомъ колодезя и сталъ наливать—и такое сдѣлалось пиво, что ни вздумать, ни взгадать, только въ сказкѣ сказать! Налилъ всѣ ушаты полнымъ-полнехоньки, а въ колодезѣ словно ничего не убыло. И сталъ онъ кричать, гостей на дворъ зазывать: „эй, православные! пожалуйте ко мнѣ пить пиво похмельное; вотъ пиво—такъ пиво!“ Смотритъ народъ, что за диво такое? вишь налилъ изъ колодезя воды, а зоветъ на пиво; да(й)-ка зайдемъ посмотримъ, на каку это хитрость онъ поднялся? Вотъ повалили мужики къ ушатамъ, стали черпать ковшикомъ, пиво пробовать; оченно показалось имъ это пиво: „отродясь де такого не пивали!“ И нашло народу полонъ дворъ. А хозяинъ не жалѣетъ, знай себѣ черпаетъ изъ колодезя да всѣхъ сплошь и угощаетъ. Услыхалъ про то богатой мужикъ, пришелъ къ бѣдному на дворъ, попробовалъ пива, и зачалъ просить бѣднаго; „научи де меня, какой хитростью сотворилъ ты эдакое пиво?“—Да тутъ нѣтъ никакой хитрости, отвѣчалъ бѣдной; дѣло самое простое,—какъ принесъ я отъ тебя четверикъ солоду, такъ прямо и высыпалъ его въ колодезь: была де вода, сдѣлайся за ночь пивомъ! „Ну, хорошо же! думаетъ богатой, только ворочусь домой, такъ и сдѣлаю“. Вотъ приходитъ онъ домой и приказываетъ своимъ работникамъ таскать изъ анбара самой что ни есть лучшій солодъ и сыпать въ колодезь. Какъ взялись работники таскать изъ анбара, и вперли въ колодезь кулей десять солоду. „Ну, думаетъ богатой, пиво-то у меня будетъ получше, чѣмъ у бѣднаго!“ Вотъ на другое утро вышелъ богатой на дворъ и поскорѣй къ колодезю, почерпнулъ и смотритъ; какъ была вода—такъ и есть вода! только мутнѣе стала. „Что такое! должно быть, мало солоду положили; надо прибавить“, думаетъ богатой и велѣлъ своимъ работникамъ еще кулей пять ввалить въ колодезь. Высыпали они и вдругой разъ; не тутъ-то было, нечего не помогаетъ! весь солодъ задаромъ пропалъ. Да какъ прошелъ праздникъ, и у бѣднаго осталась въ колодезѣ только сущая вода; пива все равно какъ не бывало.
Опять приходитъ старецъ къ бѣдному мужику и спрашиваетъ: „послушай, хозяинъ! сѣялъ ли ты хлѣбъ-атъ нынѣшнимъ годомъ?“—Нѣтъ, дѣдушка, ни зерна не сѣялъ! „Ну ступай же теперича опять къ богатому мужику и проси у него по четверику всякаго хлѣба; мы съ тобой поѣдемъ на поле да и посѣемъ“.—Какъ теперича сѣять? отвѣчаетъ бѣдной; вѣдь на дворѣ зима трескучая! „Не твоя забота! дѣлай, что приказываю. Наварилъ тебѣ пива, насѣю и хлѣба!“ Собрался бѣдной, пошелъ опять къ богатому и выпросилъ у него въ долгъ по четверику всякаго зерна. Воротился и говоритъ старику: „все готово, дѣдушка!“ Вотъ вышли они на поле, разыскали по примѣтамъ мужикову полосу—и давай разбрасывать зерно по бѣлому снѣгу. Все разбросали. „Теперича, сказалъ старикъ бѣдному, ступай домой и дожидай лѣта: будешь и ты съ хлѣбомъ!“ Только пришелъ бѣдной мужикъ въ свою деревню, какъ провѣдали про него всѣ крестьяне, что онъ середь зимы хлѣбъ сѣялъ; смѣются на него—да и только: „эка онъ, сердечной, хватился когда сѣять! осенью небось не догадался!“ Ну, хорошо; дождалися весны, сдѣлалась теплынь, снѣга растаяли, и пошли зеленые всходы. „Да(й)-ка, вздумалъ бѣдной, пойду—посмотрю, что на моей землѣ дѣлается“. Приходитъ на свою полосу, смотритъ, а тамъ такіе всходы, что душа не нарадуется! на чужихъ десятинахъ и вполовину не такъ хороши. „Слава Тебѣ, Господи! говоритъ мужикъ, теперича и я поправлюсь“. Вотъ пришло время жатвы; начали добрые люди убирать съ поля хлѣбъ. Собрался и бѣдной, хлопочетъ съ своею женою, и никакъ не сможетъ управиться; принужденъ созывать къ себѣ на жнитво рабочій народъ и отдавать свой хлѣбъ изъ половины. Дивуются всѣ мужики бѣдному: земли онъ не пахалъ, сѣялъ середь зимы, а хлѣбъ у него выросъ такой славной. Управился бѣдной мужикъ и зажилъ себѣ безъ нужды; коли что надо по хозяйству—поѣдетъ онъ въ городъ, продастъ хлѣба четверть, другую, и купитъ что знаетъ; а долгъ свой богатому мужику сполна заплатилъ. Вотъ богатой и думаетъ: „да(й)-ка и я зимой посѣю; авось и на моей полосѣ уродится такой-же славной хлѣбъ“. Дождался того самаго дня, въ который сѣялъ бѣдной мужикъ прошлымъ годомъ, навалилъ въ сани нѣсколько четвертей разнаго хлѣба, выѣхалъ въ поле и давай сѣять по снѣгу. Засѣялъ все поле; только поднялась къ ночи погода, подули сильные вѣтры и свѣяли съ его земли все зерно на чужія полосы. Вотъ и весна-красна; пошелъ богатой на поле и видитъ: пусто и голо на его землѣ, ни одного всхода не видать, а возлѣ, на чужихъ полосахъ, гдѣ ни пахано, ни сѣяно, поднялись такія зеленя, что любо-дорого! И раздумался богатой: „Господи! много издержалъ я на сѣмена—все нѣтъ толку; а вотъ у моихъ должниковъ ни пахано, ни сѣяно—а хлѣбъ самъ собой растетъ! Должно быть, я—великой грѣшникъ!“ (Изъ собранія В. И. Даля).
