Проснувшись на слѣдующее утро, Томъ не понялъ сразу, гдѣ онъ находился. Онъ привсталъ, протеръ себѣ глаза, осмотрѣлся и тогда сообразилъ все. Былъ прохладный, еще мглистый разсвѣтъ и отъ глубокой тишины и покоя лѣсной чащи вѣяло чудной, обаятельной нѣгой. Ни одинъ листикъ не шевелился, никакой звукъ не нарушалъ величавой думы природы. Травки и листья были унизаны каплями росы, какъ бисеромъ. Зола покрывала бѣлымъ налетомъ костеръ, и съ него подымалась лишь струйка голубоватаго дыма. Джо и Гекъ еще спали. Но, вотъ, гдѣ-то вдали чирикнула птичка, другая ей отвѣтила; задолбилъ тоже дятелъ. Мало по малу мгла стала проясняться; вмѣстѣ съ тѣмъ постепенно умножались и звуки; жизнь начинала заявлять о себѣ. Чудная картина просыпающейся природы, готовой уже на дѣятельность, развертывалась передъ глазами удивленнаго мальчика. Маленькій зеленый червякъ поползъ по росистому листу, подымая по временамъ двѣ трети своего тѣльца на воздухъ, «понюхивая кругомъ», потомъ шелъ далѣе, все «отмѣривая», какъ говорилъ Томъ. И когда червякъ подползъ къ нему безъ понужденія съ его стороны, Томъ не шелохнулся, какъ вкопанный, чувствуя то приливъ, то отливъ надежды, смотря по тому, какъ червякъ приближался еще или хотѣлъ принять другое направленіе. Наконецъ, послѣ тяжелаго раздумья въ приподнятомъ положеніи, червякъ перешелъ съ рѣшимостью на ногу Тома и продолжалъ по ней свое странствованіе, что наполнило радостью сердце мальчика, потому что это значило, что задуманное имъ исполнится: у него будетъ новое платье, — безъ всякаго сомнѣнія, полный, красивый пиратскій костюмъ. Потомъ показалась цѣлая вереница муравьевъ изъ разныхъ мѣстъ и принялась за работу; одинъ муравей храбро тащилъ дохлаго паука, который былъ впятеро больше его самого, и поднялся съ нимъ прямо черезъ пень. Темно-пятнистая божья коровка взобралась на головокружительную вершину одной травки; Томъ нагнулся прямо къ ней и проговорилъ:
«Божья коровка, божья коровка, лети ты домой,
Домъ твой горитъ, а дѣтки одни!»
Божья коровка тотчасъ же расправила крылышки и полетѣла посмотрѣть, что тамъ дѣлается, чему Томъ нисколько не удивился. Онъ зналъ издавна, до чего эта букашка легковѣрна насчетъ пожаровъ, и онъ обманывалъ ее уже не разъ. Показался навозный жукъ, тяжело таща свое туловище, и Томъ нарочно тронулъ его, чтобы увидѣть, какъ онъ прижметъ свои лапки къ тѣлу и притворится мертвымъ. Птицы подняли уже страшную возню, пересмѣшникъ, — сѣверный дроздъ, — усѣлся на деревѣ, надъ головой Тома, и выводилъ съ восторгомъ свои подражанія чужому пѣнію; визгливая соя юркнула сверху, какъ голубой огонекъ, усѣлась на вѣткѣ почти подъ рукою у мальчика и стала разглядывать пришлецовъ съ жаднымъ любопытствомъ; сѣрая векша и какой-то большой звѣрь изъ лисьей породы пробѣжали мимо, ворча дорогой и останавливаясь по временамъ, чтобы присѣсть и сказать что-то мальчикамъ, наблюдая за ними, потому что, живя тутъ въ глуши, они и не видывали, быть можетъ, людей и не знали, бояться имъ или нѣтъ. Вся природа проснулась и оживилась теперь, длинные солнечные лучи пронизывали густую листву; нѣсколько мотыльковъ порхало кругомъ.
Томъ растолкалъ прочихъ пиратовъ; они вскочили, пустились бѣжать съ громкимъ крикомъ и черезъ минуту, сбросивъ съ себя все, уже барахтались и гонялись другъ за другомъ въ теплой, прозрачной водѣ у бѣлой песчаной косы. Имъ вовсе не хотѣлось туда, въ маленькій поселокъ, спавшій вдали, за величественною ширью рѣки. Плотъ ихъ унесло куда-то теченіемъ или слегка прибывшей водою, но они были даже довольны этимъ, потому что такимъ образомъ какъ бы сжигался всякій мостъ между ними и цивилизованнымъ міромъ.
Они воротились въ свой лагерь, удивительно освѣжившись, съ весельемъ на душѣ, въ полномъ восторгѣ. Первымъ ихъ дѣломъ было развести снова костеръ. Гекъ отыскалъ по близости ключъ съ чистой, холодной водою; они устроили себѣ черпаки изъ большихъ дубовыхъ или орѣшниковыхъ листьевъ, и находили, что вода, подправляемая прелестью дикой жизни, можетъ отлично замѣнять кофе. Когда Джо сталъ нарѣзывать ломтики ветчины къ завтраку, Томъ и Гекъ сказали ему, чтобы онъ обождалъ немного; они пошли въ одно мѣстечко па берегу, сулившее имъ удачу, закинули свои удочки и были скоро вознаграждены. Джо не успѣлъ еще выдти изъ терпѣнія, когда они уже воротились, притащивъ нѣсколько хорошихъ губанниковъ, пару окуней и маленькаго сомика, — такой провизіи хватило бы на цѣлую семью. Они поджарили рыбу съ свининой и просто изумились: никогда еще рыбное кушанье не казалось имъ такимъ вкуснымъ. Они не знали, что чѣмъ скорѣе попадаетъ рѣчная рыба изъ воды на огонь, тѣмъ она вкуснѣе; не разсуждали они тоже о томъ, какою приправою служитъ сонъ на чистомъ воздухѣ, упражненіе тоже на воздухѣ, купанье и, вдобавокъ ко всему, еще голодъ.
Послѣ завтрака они полежали въ тѣни, пока Гекъ курилъ, а потомъ пустились въ лѣсъ на рекогносцировку. Весело шагали они, перелѣзая черезъ павшія деревья, пробиваясь сквозь густой кустарникъ и минуя величавыхъ царей лѣсовъ, облаченныхъ, съ самой короны своей и до подошвы, въ порфиру изъ ниспадающихъ виноградныхъ лозъ. Мѣстами имъ попадались уютные уголки, устланные травою и испещренные цвѣточками.
Они нашли, вообще, много очень занимательнаго, хотя ничего, что было бы уже изумительно. Островъ, какъ они убѣдились, былъ мили въ три длиною, а шириною всего въ четверть мили и отдѣлялся отъ ближайшаго къ нему берега только узкимъ проливомъ, едва ярдовъ въ двѣсти. Такъ какъ они купались чуть не каждый часъ, то уже вечерѣло, когда они воротились въ свой лагерь. Слишкомъ проголодавшись для того, чтобы заняться еще уженьемъ, они роскошно пообѣдали холодною ветчиной и потомъ прилегли въ тѣни и стали бесѣдовать. Но разговоръ не вязался и скоро затихъ совершенно. Тишина, торжественность лѣсной глуши и чувство одиночества начали производить сильное впечатлѣніе на мальчиковъ. Имъ думалось… и какое-то неопредѣленное ощущеніе закрадывалось имъ въ сердце. Мало по малу оно выяснялось: это былъ зачатокъ тоски по дому. Даже Финнъ, Красная рука, начиналъ тосковать по крыльцамъ и пустымъ хлѣвамъ… Но всѣ они стыдились своей слабости и ни у котораго изъ нихъ не хватало смѣлости высказать свои мысли.
Но уже нѣсколько времени всѣмъ имъ смутно слышался какой-то особый, глухой звукъ въ отдаленіи, похожій на тиканье часовъ, но который нельзя было вполнѣ разобрать. Понемногу звукъ сталъ отчетливѣе; требовалось выяснить, что это такое. Мальчики встрепенулись, взглянули другъ на друга и насторожились. Наступило продолжительное, глубокое, ненарушаемое молчаніе, потомъ что-то глухо рявкнуло въ отдаленіи.
— Это что? — тихо воскликнулъ Джо.
— Не понимаю, — прошепталъ Томъ.
— Это, я вамъ скажу, громъ, — произнесъ Гекльберри со страхомъ, — потому что громъ…
— Молчи! — остановилъ его Томъ. — Слушай только, не говори.
Они ждали нѣсколько минутъ, которыя показались имъ вѣкомъ. Снова раздалось то же глухое рычанье.
— Надо пойти посмотрѣть.
Они вскочили и бросились на берегъ, обращенный къ поселку, раздвинули кусты и стали глядѣть на рѣку. Въ милѣ пониже селенія работалъ маленькій паровой паромъ, борясь съ теченіемъ. На немъ толпилась куча народа, а кругомъ его или повинуясь струѣ, шныряло множество лодокъ; но мальчики не могли угадать, что дѣлаютъ люди, сидящіе въ этихъ лодкахъ. Изъ бока парового парома вырвалось вдругъ облако бѣлаго пара, и когда оно поднялось и развѣялось медленно въ воздухѣ, раздалось вновь уже слышанное мальчиками рычанье.
— А знаете что! — воскликнулъ Томъ. — Кто-нибудь утонулъ!
— И вправду, — сказалъ Гекъ. — Точно такъ возились прошлымъ лѣтомъ, когда утопился Билль Тернеръ. Палили изъ пушки, и онъ всплылъ изъ воды. Да еще берутъ ломти хлѣба, засовываютъ туда ртуть и пускаютъ ихъ на воду, они поплывутъ прямо къ тому мѣсту, гдѣ утопленникъ, и остановятся надъ нимъ.
— И я слыхалъ, что это дѣлаютъ, — замѣтилъ Джо, но зачѣмъ тутъ хлѣбъ?
— Я думаю, что дѣло не столько въ хлѣбѣ, сколько въ заговорѣ, который надъ нимъ шепчутъ, прежде чѣмъ его спустить, — сказалъ Томъ.
— Никакого заговора не дѣлаютъ, — возразилъ Гекъ. — Я видалъ самъ, ничего не говорятъ.
— Странно, — сказалъ Томъ. — Но, можетъ быть, говорятъ про себя?.. Навѣрное такъ! Понятное дѣло!
Гекъ и Джо согласились, что Томъ могъ быть правъ, потому что иначе, какъ могъ безсмысленный кусокъ хлѣба безъ заговорнаго внушенія дѣйствовать такъ разумно и въ столь важномъ дѣлѣ?
— Ахъ, прахъ возьми, хотѣлось бы мнѣ быть тамъ со всѣми! — сказалъ Джо.
— И мнѣ тоже! — воскликнулъ Гекъ. — Чего бы я не далъ, чтобы узнать, кто утонулъ!
Мальчики продолжали наблюдать и прислушиваться. Внезапная мысль осѣнила вдругъ Тома, и онъ крикнулъ:
— Ребята, я знаю, кто утопъ! Это мы!
Они тотчасъ же почувствовали себя героями. Торжество ихъ было полное: ихъ искали, по нимъ горевали, нѣкоторыя сердца разрывались изъ-за нихъ, слезы лились! Возникали угрызенія совѣсти по поводу дурного обращенія съ бѣдными погибшими малыми, позднія сожалѣнія, душевные упреки! Но, главное, они были теперь предметомъ разговора у всѣхъ жителей, всѣ мальчики имъ завидовали, всюду, куда только проникала поразительная вѣсть! Вотъ это было славно! Что ни говори, а стоило стать пиратами!
Съ наступленіемъ сумерекъ паровой паромъ воротился къ мѣсту своего обычнаго служенія, и лодки скрылись. Пираты воротились въ свой лагерь. Они ликовали, восторгаясь своимъ новымъ величіемъ и возбужденнымъ дома переполохомъ, наудили рыбы, сварили себѣ ужинъ, съѣли его и стали угадывать, что теперь о нихъ думается и говорится въ поселкѣ. И представленіе объ общей скорби по отношенію къ ихъ участи было такъ лестно… съ ихъ точки зрѣнія. Но съ наступленіемъ ночной темноты они смолкли постепенно и сидѣли, устремивъ глаза на огонь, а мыслью блуждая гдѣ-то подальше. Возбужденіе улеглось, и Томъ, равно какъ и Джо, не могъ не вспоминать о нѣкоторыхъ лицахъ, оставленныхъ дома и не столь осчастливленныхъ ихъ бѣгствомъ, какъ они сами. Пробуждалось сожалѣніе; мальчикамъ было какъ-то непріятно и жутко; у нихъ вырвались два-три невольные вздоха, и Джо спросилъ, наконецъ, нерѣшительно общаго мнѣнія относительно того, чтобы… разумѣется, не сейчасъ, а когда-нибудь… возвратиться въ цивилизованный міръ…
Томъ презрительно заставилъ его замолчать. Гекъ, не скомпрометировавшій себя еще ничѣмъ, присоединился къ Тому, и поколебавшійся пиратъ тотчасъ же «объяснился» и былъ радъ выбраться изъ бѣды, лишь оставшись въ подозрѣніи насчетъ трусливаго цыплячьяго влеченія къ своему насѣсту. Дѣлу о возмущеніи не было придано хода на этотъ разъ.
По мѣрѣ того, какъ густѣла ночь, Гекомъ овладѣвала дремота, наконецъ, онъ захрапѣлъ, и Джо скоро послѣдовалъ его примѣру. Томъ лежалъ неподвижно нѣсколько времени, опершись на локоть и наблюдая за ними обоими. Потомъ онъ приподнялся осторожно на колѣни и сталъ шарить въ травѣ при мерцающемъ свѣтѣ догоравшаго костра. Найдя нѣсколько полуцилиндрическихъ кусковъ бѣлой коры отъ смоковницы, онъ выбралъ изъ нихъ два, показавшіеся ему годными, послѣ чего присѣлъ къ огню и съ усиліемъ нацарапалъ на каждомъ изъ нихъ что-то своимъ сурикомъ, положилъ одинъ кусокъ коры себѣ въ карманъ, а другой въ шапку Джо, которую отодвинулъ отъ него подальше. Туда же опустилъ онъ нѣсколько драгоцѣнныхъ для школяра предметовъ: кусочекъ мѣла, резиновый мячикъ, три крючка на удочку и камешекъ, изъ тѣхъ, которые слывутъ за «неподдѣльный» хрусталь. Послѣ всего этого онъ прокрался на ципочкахъ черезъ чащу, остерагаясь до тѣхъ поръ, пока не сталъ увѣренъ, что его не могутъ услышать, и тутъ уже пустился во всю прыть по направленію къ песчаной косѣ.