Меня взорвало это „кубо“,
Въ которомъ все бездарно сплошь,—
И я рѣшительно и грубо
Ему свой стихъ точу, какъ ножъ.
Гигантно недоразумѣнье,—
Я не былъ никогда безликъ:
Да, Пушкинъ старъ для современья,
Но Пушкинъ—Пушкински великъ!
И я, придя къ нему на смѣну,
Его благоговѣйно чту:
Какъ онъ—Татьяну, я Мадлэну
Упорно возвожу въ Мечту…
Межъ тѣмъ, какъ всѣ поэзодѣльцы,
И съ ними доблестный Парнасъ,
Смотря, какъ наглые пришельцы—
О, Хамъ Пришедшій!—прутъ на насъ,—
Молчатъ въ волшбѣ оцѣпенѣній,
Не находя ударныхъ словъ,
Я, среди нихъ единый геній,
Сказать свое уже готовъ:
Позоръ странѣ, поднявшей шумы
Вкругъ шарлатановъ и шутовъ!—
Ослы на лбахъ, „пьеро“-костюмы
И стихотомы… безъ стиховъ!
Позоръ странѣ, дрожащей смѣхомъ
Надъ вырожденьемъ!—дайте слезъ
Тому, кто приравнялъ къ утѣхамъ
Призывы въ смерть! въ свинью! въ навозъ!
Позоръ странѣ, встрѣчавшей „ржаньемъ“
Глумленье надо всѣмъ святымъ
Былымъ своимъ очарованьемъ
И надъ величіемъ своимъ!
Я предлагаю: неотложно
Опомниться! и твердо впредь
Псевдо-новаторовъ,—острожно
Иль игнорирно,—но презрѣть!
Для ободренія жъ народа,
Который впалъ въ угрозный сплинъ,
Не Лермонтова—„съ парохода“,
А бурлюковъ—на Сахалинъ!
Они—возможники событій,
Гдѣ символомъ всѣхъ правъ—кастетъ…
Послушайте меня! поймите!—
Ихъ отъ сегодня больше нѣтъ.
1914. Февраль.
С.-Петербургъ.