Въ замкѣ Рыдзиньскомъ часовня есть,
Предъ часовней покой,
Въ томъ покоѣ портретъ есть женщины,
Неизвѣстной, но знатной.
Кто она, кто ее написалъ,
Кто повѣсилъ, откуда взялась она въ замкѣ,
Никто не развѣдалъ того никогда,
Никто никогда не узнаетъ.
Въ томъ лицѣ ничего нѣтъ особеннаго, 10 Только взглядъ затаилъ въ себѣ что-то угрюмое,
Да еще вотъ рука одна
Неестественно какъ-то лежитъ,
Пальцы руки той какъ-будто въ усиліи сжались,
Окостенѣли
Послѣ какого-то крайняго, труднаго дѣла,
Можетъ быть, преступленья.
Мысли такія напрасны,
Конечно, нѣтъ тѣни въ нихъ правды;
Все же тутъ высмотрѣть это, пожалуй, возможно, 20 Ибо когда-то глухіе здѣсь слухи кружились,
Что въ незапамятномъ прошломъ какое-то было
Злое здѣсь дѣло.
Даже о двухъ сиротахъ говорили, темно и неясно,
Но достовѣрно никто въ эти слухи не вѣрилъ.
Рѣдко, не часто о томъ повторяли,
Конечно, умолкли-бъ совсѣмъ,
Если бы, въ замкѣ,
Привидѣніе женщины, время отъ времени,
Не будило явленьемъ своимъ 30 Въ забывшейся памяти
Мучительный этотъ разсказъ.
Привидѣніе то не смущаетъ покой такъ рѣзко,
Какъ это бываетъ въ другихъ мѣстахъ.
Видаютъ его иногда въ переходѣ,
Стоитъ на колѣняхъ и молится, тонетъ въ молитвахъ.
Гостямъ, что ночуютъ въ покоѣ томъ, возлѣ часовни,
Лишь тихою поступью въ полночь напомнитъ чуть слышно,
Что вотъ оно тутъ;
А если тутъ женщины, если тутъ малыя дѣти, 40 Ихъ оно никогда не смутитъ,
Какъ-будто бы помнитъ; что въ нихъ отъ природы пугливость.
Однако же въ каждомъ году
Есть страшная, тяжкая ночь,
Въ которую въ замкѣ никто неспособенъ заснуть;
И тѣхъ даже, кто ничего
Не видитъ, не слышитъ,
Не знаетъ во тьмѣ ни о чемъ,
Объемлетъ тревога, чего-то имъ все неспокойно;
Какъ-будто бы что-то внѣ мѣры въ природѣ тогда. 50 Во всю эту ночь, хоть бы небо безоблачнымъ было,
Надъ замкомъ какая-то туча виситъ,
А ближе, деревья, въ саду, хоть безъ вѣтра,
Шуршатъ, шелестятъ, шелестятъ.
На башнѣ одиннадцать лишь истекаетъ,
А въ малой часовнѣ ужь стуки, движенья,
Какъ-будто тамъ ходятъ, какъ-будто тамъ бродятъ,
И утварь встаетъ по мѣстамъ.
Скрываются въ замкѣ всѣ слуги подальше,
Лишь самые смѣлые ближе подходятъ, 60 И слушаютъ, смотрятъ, глядятъ,
Ихъ лица блѣднѣютъ, ихъ волосы встали,
И ужасомъ воздухъ насыщенъ кругомъ.
Бьетъ полночь. Двѣнадцать часовъ.
Растворяются двери въ часовнѣ
Сами собой,
Загораются свѣчи
На алтарѣ,
Но дивнымъ какимъ-то,
Блѣднымъ какимъ-то 70 И синеватымъ свѣтомъ;
Привидѣніе женщины, въ бѣлой и длинной одеждѣ,
Съ волосами распущенными,
Съ лицомъ отъ болѣзни увядшимъ,
Встаетъ на колѣни предъ алтаремъ.
Холодъ могильный внезапно кругомъ настаетъ;
Въ ризѣ священникъ идетъ обѣдню служить.
Чудовищный видъ!
Тотъ священникъ—скелетъ.
Голова его—трупья. 80 Руки, несущія чашу,—лишь бѣлыя кости.
Два передъ нимъ, въ стихаряхъ,
Малые два скелета,
Чашу одинъ несетъ,
Въ которой вода и вино.
Другой же—огромный требникъ.
Начинается месса святая.
Руки свои какъ нужно слагаетъ священникъ,
Ихъ воздымаетъ,
Обернулся, и сталъ на колѣни, 90 Въ требникъ глядитъ и читаетъ,
Молится онъ горячо;
Сдается, что этимъ молитвамъ
Отвѣтствуютъ два мертвеца.
Два малыхъ скелета,
Но голоса нѣтъ никакого,
И не слышно ни вздоха.
Только въ минуту, когда
Подносится съ кровію тѣло Господне,
Слышится отзвукъ звонка костяного, 100 Прерывая глухое молчанье.
Конченъ обрядъ;
Въ кресло садится священникъ,
Исповѣдаться призракъ подходитъ.
Какъ горячо передъ этимъ онъ молится,
Тяжесть какая грудь разрываетъ ему!
Исповѣдуется.
Слушаетъ молча священникъ,
Слушаетъ, слушаетъ долго.
Сколько же слезъ и вздыханій 110 Исповѣдь ту прерываетъ.
Боже Великій!
Какъ же должны быть ужасны признанья
Того привидѣнья,
Преступленья его!
Глядите! Глядите!
По трупьему лбу у священника
Холодный струится и капаетъ потъ:
Въ прорытыхъ отверстьями мертвыхъ очахъ,
Сверкаетъ огонь возмущенья: 120 Женскій портретъ на стѣнѣ, затемняясь, чернѣетъ.
Надъ замкомъ глухой разражается громъ.
Два малыхъ скелета стоятъ на колѣняхъ
И молятся, молятъ прощенія ей.
Повѣдала все, головой преклонилась,
Бьетъ въ грудь себя, въ боли, въ тоскѣ покаянья.
Бьетъ сильно—и плачетъ, и ждетъ.
Проходятъ минуты. Съ мольбою подноситъ
Къ священнику взоръ свой, со стономъ: Прощенья.
Могильнымъ онъ голосомъ ей отвѣчаетъ: 130 Не въ этомъ году.
Когда же? Когда же?—твердитъ привидѣнье.
Священникъ молчитъ.
Онъ ей указуетъ два малыхъ скелета,
Застывшіе въ горькой мольбѣ,—
И вотъ исчезаетъ—и свѣчи погасли—
И вотъ замыкаются двери часовни—
Лишь стонъ раздается за ними протяжный,
И сразу все тихо, и то, что здѣсь было
Минуту тому, отошло безъ слѣда.
