Однако же, пора вернуться къ нашему плоту. Благополучно прибывъ въ Неккарштейнахъ, мы разыскали гостинницу и заказали себѣ форель, сказавъ, что будемъ обѣдать часа черезъ два, а пока отправляемся для осмотра деревни и замка Дильсбергъ, лежащихъ въ разстояніи мили по другую сторону рѣки. Два часа времени намъ требовалось не для того, конечно, чтобы сдѣлать эти двѣ мили за два конца, а чтобы имѣть достаточно времени для осмотра.
Этотъ Дильсбергъ весьма замѣчательное мѣстечко, расположенное чрезвычайно своеобразно и живописно. Представьте себѣ прекрасную рѣку, противуположный берегъ которой ярко зеленѣетъ отъ раскинувшихся во всѣ стороны луговъ. Среди этой совершенно плоской равнины, безъ всякихъ слѣдовъ хоть бы малѣйшаго возвышенія почвы, внезапно, какъ бы изъ подъ земли, поднимается крутой холмъ, — холмъ высотою футовъ въ двѣсти пятьдесятъ или триста, круглый, какъ чаша, съ такимъ же постепеннымъ закругленіемъ къ верху, какъ у опрокинутой чаши и приблизительно съ такимъ же отношеніемъ высоты къ діаметру, какъ у довольно высокой чаши или кубка — холмъ, который густо до самой вершины заросъ кустарникомъ — смѣлый, изящный холмъ, господствующій надъ всею окрестной зеленой равниной, кидающейся въ глаза куда бы не пошелъ наблюдатель и замѣтный даже съ рѣчныхъ затоновъ, лежащихъ далеко внизъ по теченію рѣки. На вершинѣ этого холма едва достаточно мѣста для скученныхъ, какъ бы карабкающихся другъ на друга построекъ, точно охваченныхъ и сжатыхъ совершенно круглымъ кольцомъ старинной городской стѣны.
На всемъ холмѣ нѣтъ ни одного дома, который бы стоялъ внѣ стѣны: нѣтъ даже и признаковъ, которые бы указывали, что такіе дома существовали когда-либо раньше. Всѣ постройки находятся внутри стѣнъ, гдѣ буквально нѣтъ ни клочка свободнаго мѣста. Это, по истинѣ, вполнѣ законченный городокъ и законченный, притомъ, за долго до нашего времени. Между первымъ рядомъ строенія и наружною стѣною не только нѣтъ какого-нибудь промежутка, но самая эта стѣна составляетъ внѣшнія стѣны строеній, концы крышъ которыхъ образуютъ, такимъ образомъ, что-то вродѣ навѣсовъ надъ городского стѣною. Изъ общей массы крышъ городскихъ домиковъ живописно поднимаются башни разрушеннаго замка и большія колокольни двухъ церквей; вслѣдствіе этого, съ отдаленія Дильсбергъ походитъ скорѣе не на шапку, а на королевскую корону. Этотъ высокій зеленый холмъ и вѣнчающая его масса остроконечныхъ крышъ, особенно, при вечернемъ освѣщеніи, представляетъ поистинѣ поразительное зрѣлище.
Переправившись на лодкѣ, мы начали подниматься по узкой крутой тропинкѣ, которая завела насъ въ самую чащу кустарника. Впрочемъ, въ чащѣ этой не замѣчалось ни малѣйшей прохлады, такъ какъ солнечные лучи свободно проникали въ нее и сильно нагрѣвали воздухъ, не освѣжаемый вѣтеркомъ. Въ то время какъ мы медленно поднимались, едва переводя духъ отъ усталости, навстрѣчу намъ неожиданно появилась толпа загорѣлыхъ, босыхъ и съ непокрытою головою мальчиковъ, дѣвочекъ и взрослыхъ мужчинъ; появившись внезапно, и пожелавъ намъ добраго дня, они также быстро и таинственно исчезли въ густомъ кустарникѣ. Всѣ они шли на работу на другой берегъ рѣки. Изо дня въ день, изъ поколѣнія въ поколѣніе здѣшніе жители спускаются по этой тропинкѣ внизъ въ долину, чтобы заработать себѣ хлѣбъ, но ѣсть его, равно какъ и спать, они возвращаются всегда на свой родной холмъ, въ свой уютный городокъ.
Намъ разсказывали, что случаевъ эмиграцій почти неизвѣстно среди жителей Дильсберга; они, вѣроятно, находятъ, что гораздо лучше жить вверху надъ всѣмъ остальнымъ свѣтомъ, въ своемъ мирномъ гнѣздѣ, чѣмъ внизу среди этого шумнаго свѣта. Всѣ семьсотъ человѣкъ жителей находятся въ кровномъ родствѣ другъ съ другомъ, и такой порядокъ вещей ведется у нихъ уже цѣлыхъ сто пятнадцать лѣтъ; это не что иное, какъ одно громадное семейство, члены котораго любятъ другъ друга болѣе, нежели постороннихъ, и поэтому не выходятъ изъ своего домашняго кружка. Говорятъ, что Дильсбергъ въ теченіе многихъ годовъ представлялъ громадную фабрику, выработывающую идіотовъ. Правда, я не видалъ здѣсь идіотовъ, но капитанъ объясняетъ это тѣмъ, что «послѣднее время правительство поразселило ихъ по больницамъ и другимъ разнымъ учрежденіямъ; и что правительство давно уже собирается уничтожить этотъ разсадникъ и воспретить жителямъ Дильсберга вступать въ бракъ въ близкихъ степеняхъ родства, что совсѣмъ придется имъ не по вкусу».
Нашъ капитанъ, вѣроятно, все это выдумалъ, такъ какъ современная наука отрицаетъ вредныя послѣдствія браковъ между близкими родственниками.
Войдя внутрь городскихъ стѣнъ, и свернувъ въ какой-то узкій, извилистый переулокъ, вымощенный еще въ средніе вѣка, мы увидѣли обычную деревенскую картину. Вотъ въ ригѣ молотитъ ленъ, или что-то на него похожее, стройная румяная дѣвушка, легко и свободно размахивая своимъ цѣпомъ; впрочемъ, я настолько мало знакомъ съ сельскимъ хозяйствомъ, что не буду утверждать, дѣйствительно ли это былъ цѣпъ. Вонъ смуглая, босоногая дѣвочка гонитъ съ палкою въ рукахъ съ полдюжины гусей, стараясь не дать имъ разбрестись по дворамъ. Вонъ бондарь трудится надъ чѣмъ-то въ своей лавочкѣ; ужь во всякомъ случаѣ, это не бочка — для такой большой посудины тамъ не нашлось бы и мѣста. У дверей своихъ жилищъ дѣвушки и женщины занимались стряпнею или пряжею, и тутъ же подъ ногами у нихъ бродили цыплята и утки, подбирая крошки и весело перекликаясь между собой; у порога своего дома дремалъ сморщенный старикъ, свѣсивъ голову на грудь и уронивъ на колѣна погасшую трубку; чумазые ребятишки ползали въ пыли по всему переулку, не обращая вниманія на палившее ихъ солнце.
За исключеніемъ дремавшаго старика всѣ были за работой, и тѣмъ не менѣе, надъ деревней царилъ такой миръ и тишина, что мы явственно слышали, какъ гдѣ-то на задворкахъ кудахтаетъ потревоженная чѣмъ-то насѣдка. Намъ тотчасъ бросилось въ глаза отсутствіе одного изъ главнѣйшихъ предметовъ каждой нѣмецкой деревни; а именно — насоса съ его большимъ каменнымъ резервуаромъ или желобомъ для воды, съ его кучками сплетничающихъ женщинъ, пришедшихъ съ кувшинами за водою. Дѣло въ томъ, что на всемъ этомъ большомъ холмѣ нѣтъ ни одного ручейка, или колодца, вслѣдствіе чего приходится пользоваться цистернами, въ которыхъ скопляется дождевая вода.
Наши альпенштоки и муслиновыя повязки привлекли всеобщее вниманіе и около насъ скоро образовалась цѣлая свита маленькихъ мальчиковъ и дѣвочекъ, въ сопровожденіи которыхъ мы прошли черезъ всю деревню и добрались, наконецъ, до замка. Развалины представляютъ какой-то хаосъ осыпавшихся стѣнъ, арокъ и башенъ, покрытыхъ мхомъ и весьма живописно сгруппированныхъ. Дѣти служили намъ проводниками; они провели насъ по гребню самой высокой стѣны, затѣмъ заставили подняться на самый верхъ одной изъ башенъ, гдѣ глазамъ нашимъ представилась такая прекрасная картина, что мы не могли отъ нея оторваться. Прямо подъ нами, налѣво, разстилалась ровная, какъ ладонь, зеленая равнина; направо громоздились причудливыя скалы и холмы, имѣющіе видъ какихъ-то замковъ, а между ними искрились на солнцѣ излучины вьющагося, какъ змѣя, Неккара. Холмы простирались до самаго горизонта, гдѣ покрывающіе ихъ лѣса сливались въ общую сплошную дымку. Но главною достопримѣчательностью и предметомъ особой гордости дѣтворы былъ старый и въ настоящее время пустой колодезь на заросшемъ дворѣ замка. Массивный каменный парапетъ его поднимался на высоту трехъ или четырехъ футовъ и сохранился въ полной неприкосновенности. Дѣти говорили, что въ средніе вѣка колодезь этотъ былъ глубиною въ четыреста футовъ и въ изобиліи снабжалъ всю деревню водой какъ въ мирное, такъ и въ военное время. Они увѣряли, что въ тѣ времена дно колодезя находилось ниже уровня воды въ Неккарѣ и что именно по этой причинѣ колодезь былъ неисчерпаемъ.
Впрочемъ, нѣкоторыя изъ жителей утверждали, что это вовсе не колодезь и что глубина этой шахты никогда не была болѣе, чѣмъ теперь, т. е. не превосходила 80 футовъ. Они прибавляли, что со дна шахты начинается подземный ходъ, который затѣмъ развѣтвляется и выходитъ на поверхность земли въ различныхъ, весьма удаленныхъ отъ замка пунктахъ. Всѣ выходы очень старательно замаскированы и въ настоящее время неизвѣстны. Существованіемъ такого подземнаго хода объясняется то обстоятельство, что ни Тилли, ни другіе полководцы ни разу не могли взять Дильсбергъ; несмотря на весьма продолжительную и строгую осаду, осажденные, повидимому, ни въ чемъ никогда не терпѣли недостатка и къ величайшему огорченію для осаждающихъ оставались такими же упитанными и веселыми и съ такимъ же богатымъ запасомъ военной аммуниціи, какъ и до начала осады; очевидно, что все это они могли достать только при условіи существованія подземнаго хода.
Дѣти взялись даже доказать, что на днѣ колодца дѣйствительно существуетъ какой-то подземный выходъ. Они принесли большой пукъ соломы, зажгли ее и бросили въ колодезь, а мы облокотились на парапетъ и наблюдали за паденіемъ его. Достигнувъ дна, солома продолжала горѣть, и, наконецъ, погасла, при чемъ къ намъ вверхъ не поднялось ни малѣйшей струйки дыма. Дѣти захлопали въ ладоши и закричали:
— Вотъ, видите. Ничто не даетъ столько дыму, какъ солома; если тамъ подъ землей нѣтъ выхода, то куда же дѣлся весь дымъ?
Пожалуй, они правы; возможно, что подземный ходъ и дѣйствительно существуетъ. Но самое лучшее, что мы видѣли среди этихъ развалинъ — это благородная липа, которой, по словамъ дѣтей, не менѣе четырехъ сотъ лѣтъ; и этому не трудно повѣрить. Что за могучій стволъ, какая развѣсистая листва! Нижнія вѣтви ея были толщиною чуть не въ добрую бочку.
Дерево это было свидѣтелемъ бѣшеныхъ штурмовъ, закованныхъ въ желѣзо солдатъ; оно помнитъ еще тѣ времена, когда эти разрушившіяся арки, осыпавшіяся бойницы были крѣпки и представляли неодолимую твердыню; когда на нихъ весело развѣвались знамена и толпились храбрые воины. Какія давно прошедшія времена! А липа попрежнему стоить на старомъ своемъ мѣстѣ и будетъ стоять, грѣясь на солнцѣ и вспоминая былое, когда и настоящій день отойдетъ во времена «давнопрошедшія».
Мы сѣли подъ деревомъ и закурили трубки, а капитанъ не утерпѣлъ, чтобы не разсказать намъ легенды, которая связана съ этими развалинами.
Дѣло было такъ. Однажды, въ старыя времена, въ этомъ замкѣ собралось большое общество, проводившее все время въ пышныхъ празднествахъ. Въ замкѣ имѣлась, конечно, заколдованная комната, и вотъ, какъ-то зашелъ разговоръ и о ней. Говорили, что всякій, кто ляжетъ спать въ ней, проспитъ цѣлыхъ 50 лѣтъ. Услышавъ это, молодой рыцарь, по имени Конрадъ фонъ-Гейсбергъ, сказалъ, что на мѣстѣ владѣльца замка онъ приказалъ бы разрушить эту комнату, чтобы какой-нибудь неосторожный хотя бы случайно не подвергся подобному несчастію и не опечалилъ бы тѣхъ, кто его любитъ. Тогда у собесѣдниковъ возникла мысль подшутить надъ этимъ суевѣрнымъ юношей и уложить его спать именно въ заколдованной комнатѣ. Чтобы выполнить свое намѣреніе, они уговорили племянницу владѣтеля замка, бывшею невѣстою юноши, молоденькую и довольно капризную дѣвушку, помочь имъ. Отведя его въ сторону, она стала просить его, чтобы онъ легъ спать въ этой комнатѣ. Долго юноша не соглашался, говоря, что онъ твердо вѣритъ, что проспитъ тамъ цѣлыхъ 50 лѣтъ, и одна мысль о возможности этого нагоняетъ на него трепетъ. Катерина принялась плакать, что оказалось самымъ лучшимъ аргументомъ для ея жениха; Конрадъ не устоялъ и обѣщалъ, что желаніе ея будетъ исполнено, пусть только она улыбнется и будетъ весела попрежнему. Она охватила своими руками его за шею и поцѣлуями старалась показать ему, какъ велика ея благодарность и радость. Затѣмъ она весело побѣжала объявить остальной компаніи о своей побѣдѣ, и общее восхищеніе было принято ею, какъ законное вознагражденіе за успѣхъ въ такомъ дѣлѣ, въ которомъ потерпѣли пораженіе всѣ остальные.
Въ тотъ же день въ полночь послѣ обычнаго пиршества Конрада отвели въ заколдованную комнату и оставили тамъ одного.
Проснувшись на слѣдующее утро, онъ оглядѣлся, и сердце его замерло отъ ужаса, до того перемѣнился видъ всей его комнаты. Стѣны были покрыты плѣсенью и старою, пыльною паутиною; занавѣсы и постельное бѣлье сгнили; расхлябанная мебель грозила развалиться въ куски. Онъ вскочилъ съ кровати, но дрожащія колѣни его подогнулись, и онъ упалъ на полъ.
«Эта слабость есть слѣдствіе старости», — подумалъ онъ.
Поднявшись, онъ взялъ свое платье. Но, Боже, какой видъ оно имѣло! Краска на матеріи полиняла и все оно такъ и дралось, едва онъ до него дотрогивался. Трясясь отъ страха, онъ вышелъ въ корридоръ и направился по немъ въ большой залъ. Тамъ онъ встрѣтился съ какимъ-то среднихъ лѣтъ незнакомцемъ благородной наружности, который остановился и съ удивленіемъ смотрѣлъ на него.
— Милостивый государь, — обратился къ нему Конрадъ, — вызовите пожалуйста сюда графа Ульриха.
— Графа Ульриха? — удивленно спросилъ незнакомецъ.
— Да, если бы вы были такъ добры.
— Вильгельмъ! — позвалъ незнакомецъ. И когда на его зовъ явился молодой прислужникъ, то сказалъ ему:
— Развѣ есть между гостями графъ Ульрихъ?
— Я не знаю такого имени, — былъ отвѣтъ.
— Но, — воскликнулъ запинаясь Конрадъ, — я говорю не про гостей, а про владѣльца замка, сэръ.
Обмѣнявшись съ прислужникомъ недоумѣвающимъ взглядомъ, незнакомецъ сказалъ:
— Я владѣлецъ этого замка.
— Давно ли, сэръ?
— Со времени смерти моего отца, добраго графа Ульриха — вотъ уже около сорока лѣтъ.
Опустившись на скамью, Конрадъ закрылъ руками лицо и со стономъ принялся раскачиваться всѣмъ своимъ корпусомъ. Незнакомецъ тихо сказалъ прислужнику:
— Я боюсь, что бѣдняга сошелъ съ ума. Позови кого-нибудь.
Тотчасъ же собрался народъ и, столпившись около Конрада, переговаривался шепотомъ. Внимательно посмотрѣвъ имъ въ лицо, Конрадъ покачалъ головою и печально сказалъ:
— Нѣтъ, никого изъ васъ я не знаю. Я старъ и одинокъ на свѣтѣ. Всѣ, кого я зналъ и любилъ, когда-то умерли. Но, вѣроятно, нѣкоторые изъ васъ могутъ дать мнѣ о нихъ нѣкоторыя свѣдѣнія.
Тогда изъ толпы отдѣлилось нѣсколько мужчинъ и женщинъ, которые вызвались сообщить ему, что знали о прежнихъ друзьяхъ его, если онъ назоветъ ихъ по имени. Про кого онъ не спрашивалъ, отвѣтъ былъ одинъ: тотъ умеръ 10 лѣтъ назадъ, тотъ двадцать, а тотъ тридцать лѣтъ назадъ. Каждый послѣдующій ударъ поражалъ его все сильнѣе и сильнѣе, чѣмъ предыдущіе.
— Еще одинъ вопросъ, — сказалъ, наконецъ, страдалецъ, — но у меня нѣтъ мужества — о, моя бѣдная Катерина!
— А, бѣдняжка, — сказала одна старая дама, — какъ же, я знала ее очень хорошо! Жениха ея постигло несчастіе и она умерла съ горя лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ. Она лежитъ подъ липой, тамъ за оградой.
Конрадъ склонилъ голову и сказалъ:
— А, зачѣмъ только я проснулся! Такъ она умерла съ горя по мнѣ, бѣдное дитя. Такая молодая, такая красивая и добрая! За всю свою короткую жизнь она никому не причинила намѣренно зла. Но долгъ любви будетъ уплаченъ, я тоже умру съ горя по ней.
Голова его поникла на грудь. Но вслѣдъ за этимъ раздался оглушительный взрывъ веселаго смѣха и двѣ полныя, молодыя руки охватили Конрада за шею и знакомый, милый голосъ воскликнулъ:
— Ну, мой Конрадъ, благородныя слова твои просто убили меня — довольно шутокъ! Взгляни на меня и смѣйся съ нами — вѣдь это все шутка!
Онъ поднялъ глаза, и изумленіе отразилось въ нихъ — маскарадные костюмы исчезли и старики и старухи превратились снова въ свѣжую и веселую молодежь. Между тѣмъ, Катерина весело щебетала:
— Что за прелестная шутка, и какъ ловко выполнена. Тебѣ передъ тѣлъ какъ идти спать дали соннаго питья, а потомъ, ночью перенесли тебя въ запущенную комнату, гдѣ вся мебель едва держалась отъ ветхости, и положили около тебя эту истлѣвшую одежду. А когда ты выспался и вышелъ въ корридоръ, то тамъ были уже наготовѣ два незнакомыхъ тебѣ человѣка, какъ слѣдуетъ изучившихъ свои роли, которые и встрѣтили тебя. А мы, всѣ, твои друзья, были тутъ же по близости, переряженные, и, конечно, все слышали и видѣли. Ахъ, какъ все это хорошо вышло. Ну, иди же теперь, переодѣнься и будь готовъ принять участіе въ удовольствіяхъ, назначенныхъ на сегодня. Какъ неподдѣльно было твое горе, бѣдняга! Посмотри же на меня и засмѣйся, ну!
Поднявъ голову, онъ какъ-то безучастно посмотрѣлъ на ихъ веселыя лица, затѣмъ вздохнулъ и сказалъ:
— Добрые люди, я измученъ; молю васъ, отведите меня на ея могилу.
Моментально всѣ улыбки исчезли, на лицахъ появилась блѣдность, а Катерина упала въ обморокъ.
Печаль и тишина воцарились въ замкѣ, недавно еще столь веселомъ и шумномъ. Всѣ ходили съ встревоженными лицами и разговаривали вполголоса. Каждый старался по мѣрѣ своихъ силъ подѣйствовать на несчастнаго юношу и вернуть его изъ того міра галлюцинацій, въ которомъ онъ находился. Но въ отвѣтъ на всѣ усилія былъ безсмысленный взглядъ и одни и тѣ же слова.
— Добрый незнакомецъ, у меня нѣтъ больше друзей, всѣ они давно уже умерли, вы очень любезны и добры ко мнѣ, но я не знаю васъ; я одинокъ и забытъ въ этомъ мірѣ — отведите меня, прошу васъ, на ея могилу.
Конрадъ прожилъ еще два года и все свое время, съ утра до ночи, проводилъ подъ липой, проливая слезы на воображаемой могилѣ своей Катерины. Катерина была единственнымъ товарищемъ несчастнаго тихаго сумасшедшаго. Онъ очень любилъ ее и говорилъ, что она во многомъ напоминаетъ ему его Катерину, умершую «пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ».
— Она была такая веселая, такая рѣзвая, — говорилъ онъ иногда, — вы же никогда даже не улыбаетесь, и всегда плачете, когда думаете, что я не смотрю на васъ.
Когда Конрадъ умеръ, то, согласно его желанію, былъ похороненъ подъ липою «около своей бѣдной Катерины».
Съ тѣхъ поръ Катерина уже одна просиживала подъ деревомъ цѣлыми днями, ни съ кѣмъ не говоря и никогда не улыбаясь. Прошло не мало лѣтъ, пока, наконецъ, судьба не послала ей избавленіе въ видѣ смерти; ее похоронили рядомъ съ Конрадомъ.
Гаррисъ похвалилъ легенду, чѣмъ весьма обрадовалъ капитана, онъ обрадовалъ его еще больше, сказавъ:
— Мнѣ хочется повѣрить легендѣ ради одного этого дерева, такого здороваго и крѣпкаго, несмотря на свои 400 лѣтъ; мнѣ хочется вѣрить, что оно дѣйствительно стоитъ здѣсь, какъ бы на стражѣ надъ этой парой несчастныхъ сердецъ и питаетъ къ нимъ какую-то человѣческую любовь.
Вернувшись въ Неккарштейнахъ, мы окатили свои разгоряченныя головы водой прямо изъ подъ городского насоса, и поспѣшили въ гостинницу, гдѣ и пообѣдали форелью, сидя въ саду на вольномъ, чистомъ воздухѣ, любуясь то на красивый Неккаръ, извивавшійся внизу подъ нашими ногами, то на причудливо выдѣлявшійся на фонѣ вечерняго неба Дильсбергь, то на изящныя башни и бойницы двухъ другихъ замковъ (извѣстныхъ подъ названіемъ «Ласточкино гнѣздо» и «Братья»). Въ путь мы тронулись какъ разъ во-время, чтобы до наступленія ночи сдѣлать послѣднія восемь миль, оставшіяся намъ до Гейдельберга.
На самомъ заходѣ солнца проплыли мы мимо нашей гостинницы и, влекомые бѣшенымъ теченіемъ, съ быстротою молніи вступили въ узкій фарватеръ между каменными плотинами. Полагая, что я не хуже всякаго другого сумѣю налетѣть плотомъ на мостъ, я пошелъ на самое переднее звено плота и, принявъ на себя всю отвѣтственность, взялъ у рулевого его шестъ.
Мы неслись съ невѣроятною быстротою; первое время я исполнялъ свою трудную обязанность довольно успѣшно, по крайней мѣрѣ, для перваго раза. Но убѣдившись внезапно, что плотъ нашъ и въ самомъ дѣлѣ несется прямо на мостовой быкъ, вмѣсто того, чтобы идти подъ арку, какъ бы ему и слѣдовало, я благоразумно выпрыгнулъ на берегъ. Въ слѣдующій моментъ я видѣлъ, какъ исполнилось мое давнишнее желаніе. Я, наконецъ, увидѣлъ крушеніе плота. Онъ врѣзался какъ разъ въ самый центръ устоя и мгновенно разлетѣлся въ щепки, точно коробка со спичками отъ удара молніи.
Изъ всей партіи только одинъ я видѣлъ эту величественную картину; остальные въ это время барахтались въ водѣ, къ великому удовольствію многочисленныхъ молоденькихъ дамъ, гулявшихъ въ это время по берегу, и потому прозѣвали ее. Но когда они съ моею помощью были выужены изъ рѣки уже за мостомъ, то я сейчасъ же, насколько хватило умѣнья, описалъ имъ все какъ можно подробнѣе. Впрочемъ, это ихъ мало интересовало; они сказали, что чувствуютъ себя насквозь промокшими и смѣшными и совсѣмъ не желаютъ слушать моихъ описаній. Молодыя дамы и другіе свидѣтели происшествія столпились около насъ и выказали большое участіе, что дѣлу, впрочемъ, помогало мало; мои пріятели говорили, что имъ нужно не участіе, а какой-нибудь глухой и безлюдный переулокъ.