Утромъ, по прекрасному нѣмецкому обычаю, мы завтракали въ саду подъ деревьями. Воздухъ былъ напоенъ запахомъ цвѣтовъ и различныхъ дикихъ животныхъ, такъ какъ всѣ живые представители звѣринца таверны «Натуралистъ» собрались около насъ. Повсюду стояли большія клѣтки, въ которыхъ порхали и щебетали различныя чужеземныя птицы; другія еще большія клѣтки и загородки изъ проволочной сѣтки были полны четвероногими какъ туземными, такъ и иноземными. Нѣсколько животныхъ бродило на свободѣ, не выказывая ни малѣйшей дикости. Повсюду шныряли длинноухіе кролики, то и дѣло подбѣгавшіе къ намъ и обнюхивавшіе наши башмаки; по дорожкамъ расхаживалъ олень съ красной лентой на шеѣ и смѣло разглядывалъ насъ; большія стаи циплятъ и голубей точно просили, чтобы мы дали имъ крошекъ, а бѣдный старый безхвостый воронъ прыгалъ тутъ же съ такимъ смущеннымъ видомъ какъ будто бы говорилъ: «Не обращайте пожалуйста вниманія на мой недостатокъ, подумайте, какъ бы вы чувствовали себя на моемъ мѣстѣ; и будьте великодушны». Когда онъ замѣчалъ, что мы начинаемъ обращать на него черезчуръ уже большое вниманіе, онъ спѣшилъ спрятаться и сидѣлъ въ своей засадѣ пока не убѣждался, что вниманіе наше обратилось на что-либо иное. Никогда раньше не приходилось мнѣ видѣть такое болѣзненно впечатлительное существо изъ разряда безсловесныхъ животныхъ. Баярдъ Тэйлоръ, который умѣлъ толковать неясный языкъ животныхъ и лучше другихъ людей понималъ нравственный ихъ характеръ, безъ сомнѣнія, нашелъ бы способъ хоть на время утѣшить этого стараго бѣдняка и заставить его позабыть свои печали, но мы не владѣли его благороднымъ искусствомъ, почему и предоставили бѣднаго ворона угнетающимъ его заботамъ.
Послѣ завтрака мы лазили на холмъ и посѣтили древній замокъ Гиршгорнъ и лежащія неподалеку развалины церкви. Здѣсь мы осматривали интересные старинные барельефы, находящіеся на одной изъ внутреннихъ стѣнъ церкви и изображающіе владѣльцевъ Гиршгорна въ полномъ вооруженіи и женъ ихъ въ живописныхъ придворныхъ костюмахъ среднихъ вѣковъ. Барельефы эти сильно пострадали и находятся въ запущеніи, такъ какъ послѣдній изъ Гиршгорновъ умеръ около ста лѣтъ тому назадъ и въ настоящее время нѣтъ никого, кто заботился бы объ этихъ памятникахъ вымершаго рода. Въ часовнѣ находится каменная колонна, имѣющая подобіе винта, и капитанъ, конечно, не упустилъ случая разсказать намъ по этому поводу легенду. Не помѣщаю здѣсь его разсказа, такъ какъ въ немъ я не нахожу ничего замѣчательнаго, исключая развѣ того, что герой легенды скрутилъ эту колонну винтомъ собственными руками, и притомъ еще за одинъ пріемъ. Все остальное въ этой легендѣ весьма сомнительно.
Съ отдаленія, напримѣръ, если смотрѣть на него съ какого-нибудь пункта, лежащаго внизъ по рѣкѣ, Гиршгорнъ еще живописнѣе. Его громоздящіяся другъ на друга бурыя башни, высоко поднимающіяся надъ зеленой вершиной холма, его старыя стѣны съ полуразвалившимися бойницами, сбѣгающія по покрытымъ травою склонамъ и теряющіяся среди моря зелени, представляютъ восхитительную картину, отъ которой съ трудомъ отрывается глазъ.
Изъ церкви мы спустились по крутой каменной лѣстницѣ, извивавшейся въ узкомъ проходѣ, образованномъ грязными, скученными домишками деревенскаго предмѣстья. Предмѣстье это биткомъ набито уродливыми, нахальными, перемигивающимися другъ съ другомъ, нечесанными идіотами, которые протягивали, къ намъ свои руки и шапки и жалобно просившими милостыни. Понятно, не всѣ жители въ этомъ предмѣстьѣ идіоты, но таковыми казались, что впослѣдствіи и подтвердилось, всѣ тѣ, которые просили милостыню.
Мнѣ пришло въ голову доѣхать на лодкѣ до Неккарштейнаха, слѣдующаго города внизъ по рѣкѣ; тотчасъ же во главѣ своего отряда я отправился на берегъ и обратился къ одному изъ рыбаковъ съ вопросомъ, нельзя ли нанять у него лодку. Какъ мнѣ казалось, я говорилъ ему на самомъ лучшемъ нѣмецкомъ языкѣ, можно сказать даже, на языкѣ людей высшаго, придворнаго круга, по крайней мѣрѣ, я старался говорить именно такъ, и тѣмъ не менѣе крестьянинъ не понялъ меня. Я переиначивалъ свой вопросъ и такъ и этакъ, но съ тѣмъ же успѣхомъ. Онъ никакъ не могъ взять въ толкъ, чего я хочу отъ него. Въ это время подошелъ мистеръ X., обратился къ тому же самому человѣку и, смотря ему прямо въ глаза, быстро и самымъ увѣреннымъ тономъ произнесъ слѣдующую фразу:
— Can man boat достать here?
Лодочникъ тотчасъ же понялъ и отвѣчалъ. Я безъ труда объясняю себѣ, почему лодочникъ такъ легко понялъ эту своеобразную фразу, дѣло въ томъ, что въ ней всѣ слова, за исключеніемъ слова «достать», одинаково выговариваются и имѣютъ одинаковый смыслъ какъ на нѣмецкомъ, такъ и на англійскомъ языкахъ. Но меня сильно удивило, какъ это ему удалось понять и другую фразу мистера X., о которой будетъ сказано ниже.
Въ то время, какъ мистеръ X. куда-то ушелъ, я опять обратился къ лодочнику и спросилъ его, не можетъ ли онъ достать какую-нибудь доску и устроить изъ нея добавочное сидѣнье. Я говорилъ на чистѣйшемъ нѣмецкомъ нарѣчіи, но съ такимъ же успѣхомъ я могъ бы говорить съ нимъ и на чистѣйшемъ нарѣчіи чоктивъ, результатъ былъ бы одинъ и тотъ же. Собесѣдникъ мой напрягалъ всѣ усилія, чтобы понять меня; онъ мучился до тѣхъ поръ, пока я, увидѣвъ всю безполезность его стараній, не сказалъ:
— Ну, прекратите свои усилія, мнѣ уже ничего не надо.
Но вотъ подошелъ къ нему мистеръ X. и смѣло сказалъ:
— Machen Sie одну плоскую доску.
Пусть моя эпитафія будетъ состоять изъ одной только правды, если лодочникъ, выслушавъ это, тотчасъ же не отвѣтилъ, что онъ пойдетъ и принесетъ требуемую доску, какъ только закуритъ трубку, которую онъ въ то время набивалъ.
Впрочемъ, лодочнику не пришлось ходить за доской, потому что мы измѣнили свое намѣреніе относительно найма лодки. Обѣ фразы мистера X. приведены мною буквально. Въ первой изъ нихъ четыре слова изъ пяти случайно оказались принадлежащими какъ къ англійскому, такъ и къ нѣмецкому языку; но во второй фразѣ изъ пяти словъ ее составляющихъ, три слова были исключительно англійскими, остальныя же два слова хотя и были нѣмецкими, но не имѣли въ данномъ случаѣ никакого отношенія къ смыслу фразы.
X. и всегда говоритъ съ нѣмцами по-англійски, но старается при этомъ коверкать свои фразы, составлять ихъ шиворотъ на выворотъ, чтобы конструкція ихъ походила на нѣмецкую, и время отъ времени вставляетъ въ нихъ нѣмецкія слова, не заботясь особенно объ ихъ смыслѣ. И тѣмъ не менѣе его вездѣ понимаютъ. Онъ сумѣлъ заставить понимать себя даже плотовщиковъ, говорящихъ на особомъ жаргонѣ, передъ которыми пасуетъ самъ молодой Z., студентъ германскаго университета. Къ слову сказать, X. говоритъ всегда чрезвычайно увѣренно, быть можетъ, и это помогаетъ ему. Возможно, впрочемъ, что жаргонъ плотовщиковъ есть не что иное, какъ platt-deutsch, вслѣдствіе чего для нихъ англійскій языкъ болѣе родственъ, чѣмъ для всѣхъ остальныхъ нѣмцевъ. Люди, весьма посредственно знающіе нѣмецкій языкъ, довольно легко читаютъ прекрасныя сказки Фрица Рейтера, написанныя имъ на нарѣчіи платъ-дейтшъ, такъ какъ большинство словъ въ нихъ англійскія. Съ своей стороны я даже полагаю, что это и есть то самое нарѣчіе, которое принесли съ собой въ Англію наши предки саксонцы. При случаѣ я поговорю объ этомъ съ филологами.
Тѣмъ временемъ рабочіе хотѣли приступить къ исправленію плота, но казалось, что никакой течи въ немъ не было; то, что помощникъ капитана принялъ за пробоину, былъ просто промежутокъ между бревнами, промежутокъ, которому и слѣдовало тамъ быть и который не представлялъ ни малѣйшей опасности; въ пробоину же онъ обратился единственно вслѣдствіе возбужденной фантазіи помощника. Поэтому мы снова перешли на нашъ плотъ и довѣрчиво пустились въ дальнѣйшее плаваніе безъ всякихъ исправленій.
Въ то время какъ плотъ нашъ безшумно скользилъ мимо восхитительной панорамы береговъ, мы занимались сравненіемъ нѣмецкихъ обычаевъ съ обычаями другихъ странъ.
Теперь, когда нѣсколько мѣсяцевъ спустя, я пишу эти страницы, я вижу, что каждый изъ насъ при самыхъ добросовѣстныхъ наблюденіяхъ и разспросахъ, при самомъ тщательномъ записываніи изо дня въ день всего замѣченнаго, тѣмъ не менѣе во многомъ впадалъ въ заблужденіе. И въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго; въ нѣкоторыхъ странахъ чрезвычайно трудно получить вѣрныя свѣдѣнія.
Такъ напримѣръ, еще въ Гейдельбергѣ мнѣ пришла въ голову мысль собрать по возможности полныя данныя относительно студенческихъ корпорацій. Я началъ свою задачу съ корпораціи Бѣлыхъ Шапочекъ. Для этого я сталъ разспрашивать веѣхъ и каждаго, и вотъ что я узналъ:
1) Корпорація эта называется Прусской, такъ какъ къ ней могутъ принадлежать только одни пруссаки.
2) Она называется Прусскою безъ всякаго достаточнаго основанія, а единственно вслѣдствіе обычая присвоивать для каждой корпораціи названіе по одной изъ областей Германіи.
3) Она даже вовсе не называется Прусской корпораціей: она называется корпораціей Бѣлыхъ Шапочекъ.
4) Всякій студентъ, родившійся въ Германіи, можетъ поступить въ нее.
5) Въ нее можетъ поступить каждый студентъ, родившійся въ Европѣ.
6) Всякій студентъ-европеецъ по рожденію можетъ поступить въ нее, за исключеніемъ француза.
7) Каждый студентъ можетъ поступить въ нее безъ различія національности.
8) Ни одинъ студентъ низкаго происхожденія не можетъ принадлежать къ ней.
9) Ни одинъ студентъ не можетъ быть принять, если онъ не докажетъ, что три поколѣнія его предковъ были дворянами.
10) Дворянство не составляетъ необходимаго условія для вступленія въ эту корпорацію.
11) Къ ней не можетъ принадлежать бѣдный студентъ.
12) Деньги не играютъ здѣсь никакой роли; о нихъ не можетъ быть и рѣчи.
Нѣкоторыя изъ этихъ свѣдѣній получены отъ студентовъ, но такихъ, которые не принадлежатъ ни къ одной изъ корпорацій. Я кончилъ тѣмъ, что обратился къ первому источнику — къ самимъ Бѣлымъ Шапочкамъ, что я, конечно, сдѣлалъ бы съ самаго начала, если бы былъ съ ними знакомъ. Но даже и здѣсь я встрѣтился съ затрудненіями. Какъ я замѣтилъ, иные вопросы по этому поводу оставались темными, даже для нѣкоторыхъ членовъ корпораціи. Это и понятно; въ любой изъ корпорацій мало найдется такихъ членовъ, которые бы знали все о своей корпораціи. Что же касается до прочихъ жителей Гейдельберга какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, то я сильно сомнѣваюсь, чтобы кто-нибудь изъ нихъ сумѣлъ точно и съ увѣренностью отвѣтить на три изъ пяти вопросовъ, которые бы могъ предложить имъ иностранецъ по поводу корпораціи Бѣлыхъ Шапочекъ; можно смѣло держать пари, что даже на три вопроса въ двухъ случаяхъ получится невѣрный отвѣтъ.
Въ Германіи весьма распространено обыкновеніе раскланиваться съ незнакомыми людьми какъ садясь за столъ, такъ и выходя изъ-за стола. Иностранца первое время эти поклоны просто лишаютъ самообладанія, такъ что отъ замѣшательства онъ чуть со стула не падаетъ, но зато впослѣдствіи обычай этотъ, обыкновенно, нравится. Къ поклонамъ этимъ не трудно привыкнуть настолько, что они перестаютъ уже удивлять васъ; вы даже привыкаете быть постоянно на чеку, чтобы замѣтить ихъ и во-время отвѣтить въ свою очередь поклономъ; трудность здѣсь состоитъ въ томъ, чтобы рѣшиться самому первому раскланиваться въ незнакомомъ обществѣ; особенно это трудно для людей застѣнчивыхъ. Каждый думаетъ, «что, если я поклонюсь этимъ дамамъ и господамъ, а они, вдругъ, сочтутъ меня за невѣжду, незнающаго обычаевъ ихъ страны, и не отвѣтятъ мнѣ тѣмъ же, что со мной будетъ, если я только не умру тутъ же на мѣетѣ?». Поэтому-то многіе и не рискуютъ и высиживаютъ все время, пока тянется обѣдъ, предоставляя другимъ вставать изъ-за стола первыми и отвѣшивать имъ поклоны. Вслѣдствіе этого, обѣды за table d’hôte’омъ чрезвычайно утомительны для такого робкаго человѣка, если онъ привыкъ ничего не ѣсть уже послѣ третьяго блюда; я, какъ разъ, принадлежу къ этому сорту людей, вслѣдствіе чего мнѣ и пришлось провести немало скучныхъ минутъ за этими обѣдами. Прошло не меньше мѣсяца, пока я убѣдился въ неосновательности своихъ опасеній, да и то, для огражденія себя отъ возможныхъ случайностей, первое время я пользовался своимъ агентомъ въ качествѣ пробнаго шара. Я настоялъ на томъ, чтобы Гаррисъ первый вставалъ, раскланивался и уходилъ; когда я видѣлъ, что ему отвѣчали тѣмъ же, что, впрочемъ, всегда и бывало, то я вставалъ изъ-за стола и раскланивался.
Такимъ образомъ воспитаніе мое давалось мнѣ довольно легко, но нельзя сказать того же о Гаррисѣ. Три блюда за обѣдомъ для меня было вполнѣ достаточно, тогда какъ Гаррисъ предпочиталъ тринадцать. Даже впослѣдствіи, когда я уже пріобрѣлъ увѣренность и не нуждался въ помощи Гарриса, мнѣ случалось попадать въ затрудненіе. Однажды въ Баденъ-Баденѣ я даже едва не опоздалъ къ поѣзду, такъ какъ долго не могъ удостовѣриться, что три молоденькія дамы, сидѣвшія за столомъ какъ разъ противъ меня, были нѣмками, а что если онѣ окажутся американками или англичанками; и вотъ я сидѣлъ, погруженный въ свои сомнѣнія, какъ вдругъ одна изъ нихъ къ величайшему моему облегченію и восхищенію начала говорить что-то по-нѣмецки; не успѣла она выговорить и двухъ словъ, какъ я уже всталъ, и послѣ обоюднаго обмѣна поклонами, поспѣшилъ удалиться.
Въ доказательство любезности и услужливости нѣмцевъ, приведу слѣдующій случай. Однажды во время нашего путешествія пѣшкомъ по «Черному лѣсу» мы зашли съ Гаррисомъ пообѣдать въ маленькую деревенскую гостинницу. Во время обѣда въ залъ вошли двѣ молоденькія дамы, въ сопровожденіи молодого господина, и сѣли за столъ противъ насъ. Они тоже предпринимали прогулку пѣшкомъ. Мы сами несли свои ранцы за спиною, онѣ же пользовались для того услугами здоровеннаго малаго. Всѣ мы были чрезвычайно голодны и поэтому было не до разговоровъ. По окончаніи обѣда мы обмѣнялись поклонами и разстались.
Когда на слѣдующій день утромъ мы сидѣли въ одной изъ гостинницъ въ Аллерхейлигенѣ за позднимъ завтракомъ, молодежь эта тоже явилась туда и заняла мѣста не далеко отъ насъ, не замѣчая, что и мы тутъ. Но вотъ они замѣтили насъ и тотчасъ же, улыбаясь, принялись раскланиваться и при томъ не церемонно, а съ видомъ людей, обрадованныхъ встрѣчею съ хорошими знакомыми въ такомъ мѣстѣ, гдѣ они ожидали найти только чужихъ. Они завели разговоръ о погодѣ и дорогѣ. Тогда и мы стали говорить о томъ же. Потомъ они сказали, что если бы не плохая погода, то прогулка ихъ была бы восхитительна. Мы отвѣчали, что вполнѣ съ ними согласны. Затѣмъ они сказали, что наканунѣ прошли тридцать англійскихъ миль и спросили, сколько сдѣлали мы. Я не хотѣлъ лгать и потому сказалъ Гаррису, чтобы солгалъ онъ. Гаррисъ отвѣчалъ имъ, что мы тоже сдѣлали тридцать миль. Впрочемъ, это не было ложью; мы дѣйствительно «сдѣлали» столько, хотя и съ маленькою помощію повозки.
Замѣтивъ послѣ завтрака, что мы стараемся добыть кой-какія свѣдѣнія о дорогѣ отъ нѣмого управляющаго гостинницей и, видя, что усилія наши не ведутъ ни къ чему, они тотчасъ же подоспѣли къ намъ на помощь, принесли свои карты и книги, и разсказали и объяснили намъ дорогу до того ясно и подробно, что даже нью-іоркскій сыщикъ не заблудился бы. Когда же мы уходили въ дальнѣйшій путь, то они сердечно простились съ нами и пожелали добраго пути. Быть можетъ, они потому такъ сердечно относились къ намъ, что мы были чужеземцами, заброшенными далеко отъ своей родины; быть можетъ, къ путешественнику-земляку они отнеслись бы иначе. Не знаю; я знаю только, что чрезвычайно пріятно встрѣтить подобное теплое участіе.
Однажды въ Баденъ-Баденѣ мнѣ пришлось сопровождать на балъ молодую даму американку; поднявшись по лѣстницѣ, мы уже готовились войти въ залъ, какъ вдругъ были задержаны однимъ изъ распорядителей; оказалось, что у миссъ Джонсъ произошелъ какой-то безпорядокъ въ платьѣ; я уже не помню, въ чемъ именно онъ состоялъ — растрепались ли сзади волосы, нехватало ли шали, вѣера или локона, или еще чего тамъ, не помню. Распорядитель былъ чрезвычайно вѣжливъ, разсыпался въ сожалѣніяхъ, но правила были ясны, и пропустить насъ онъ не могъ. Положеніе наше сдѣлалось чрезвычайно затруднительнымъ, тѣмъ болѣе, что на насъ смотрѣли уже сотни глазъ. Но вдругъ изъ зала къ намъ подходитъ какая-то богато одѣтая дѣвушка и, узнавъ о нашемъ затрудненіи, вызывается въ одну минуту уладить дѣло. Она увела съ собой миссъ Джонсъ въ уборную и скоро вернулась съ ней обратно, при чемъ безпорядокъ въ костюмѣ моей знакомой былъ исправленъ настолько, что насъ пропустили въ залъ, куда мы и вошли вмѣстѣ со своей благодѣтельницей.
Когда мы были уже въ безопасности, я сталъ путаться въ искреннихъ, но грѣшащихъ противъ грамматики, выраженіяхъ благодарности, и въ эту минуту мы какъ-то разомъ узнали другъ друга, оказалось, что мы встрѣчались уже въ Аллерхейлигенѣ. Ея милое лицо нисколько не измѣнилось за эти двѣ недѣли, равно и сердце у нея осталось, вѣроятно, то же самое, но какая разница была между теперешнимъ пышнымъ ея нарядомъ и тѣмъ скромнымъ платьемъ, въ которомъ я ее видѣлъ въ то время, когда она дѣлала по тридцати миль въ день по Черному лѣсу; нѣтъ ничего удивительнаго, что я не узналъ ея сразу. Конечно, и я былъ въ другомъ костюмѣ, но мой нѣмецкій языкъ помогъ ей узнать меня. Она сейчасъ же познакомила насъ со своими братомъ и сестрою и, благодаря имъ, мы отлично провели весь этотъ вечеръ.
Мѣсяцъ спустя послѣ описаннаго происшествія, я какъ-то ѣхалъ въ экипажѣ по Мюнхену съ одной изъ своихъ знакомыхъ — нѣмкою; вдругъ, спутница моя сказала:
— Вотъ прогуливается принцъ Людвигъ со своей супругой.
Извощики, дѣти, всѣ кланялись имъ, а они отвѣчали тѣмъ же, не дѣлая между ними различія, какъ вдругъ навстрѣчу имъ попалась какая-то дама, которая сдѣлала имъ глубокій реверансъ.
— Это, вѣроятно, одна изъ придворныхъ дамъ, — замѣтила моя спутница.
— Она достойна этой чести, — сказалъ я. — Я знаю ее. Я не знаю, кто она такая, но встрѣчался съ нею въ Аллерхейлигенѣ и Баденъ-Баденѣ. Ей слѣдуетъ быть императрицей, хотя, быть можетъ, она не болѣе, какъ герцогиня.
Всякій, кто спроситъ у нѣмца о чемъ-нибудь вѣжливо, можетъ быть увѣренъ, что получитъ вѣжливый же отвѣтъ. Если вы остановите нѣмца на улицѣ и попросите его указать вамъ какое-нибудь мѣсто, то, повидимому, онъ нисколько не будетъ обиженъ этимъ. Если мѣсто, которое вамъ требуется, не можетъ быть сразу же найдено, то десять противъ одного, что остановленный вами нѣмецъ броситъ собственныя дѣла и пойдетъ съ вами, чтобы провести васъ. Въ Лондонѣ точно также, нерѣдко случалось, что совершенно незнакомые люди шли со мной по нѣскольку кварталовъ, чтобы только указать мнѣ дорогу. А вотъ и еще образчикъ подобной вѣжливости. Въ Германіи со мной очень часто случалось, что продавецъ, не имѣя возможности предложить мнѣ вещь по моему требованію, посылалъ вмѣстѣ со мною одного изъ своихъ приказчиковъ, чтобы проводить меня до той лавки, гдѣ я могъ получить желаемое.