КЛАУСЪ ШТЕРТЕБЕКЕРЪ,
могущественный владыка морей.[править]
Пророчица святой горы.[править]
ГЛАВА I.
Роковое паденіе.[править]
Послѣ того какъ Штертебекеръ освободился изъ клѣтки на башнѣ Касбы въ Марокешѣ и хотѣлъ спуститься по веревкѣ, привязанной къ клѣткѣ, преслѣдовавшій его яничаръ пересѣкъ веревку, и онъ полетѣлъ въ зіяющую подъ нимъ пропасть.
Крики разочарованія и тріумфа послѣдовали за этимъ страшнымъ паденіемъ.
Видя сначала, что плѣнникъ бѣжитъ, минуя ожидавшей его страшной кары, яничары яростно заревѣли. Но тотчасъ же послѣдовалъ ликующій крикъ побѣды, яничаръ перерѣзалъ веревку, отправляя бѣглеца на вѣрную смерть въ бездну.
Вѣрный Самбо ни секунды не спускалъ глазъ съ своего повелителя, висѣвшаго между небомъ и землею.
Съ ужасомъ замѣтилъ онъ, какъ палачи Мулей Сулеймана, эти тигры въ лицѣ человѣческомъ осыпали его любимаго господина градомъ стрѣлъ и пуль.
Сердце его сжималось, отъ страха; онъ молился Штертебекеру какъ высшему существу, и съ радостію замѣтилъ, что послѣдній миновалъ опасность со стороны яничаръ.
Вдругъ онъ увидѣлъ какъ одинъ изъ отважныхъ яничаръ пролѣзъ въ клѣтку и съ ловкостью кошки просунулся сквозь прорѣзанное въ ней отверстіе.
Сабля сверкнула въ воздухѣ…. крѣпкій ударъ…. веревка разсѣчена…. Штертебекеръ потерялъ точку опоры и летитъ въ бездну….
Но Самбо, несмотря на это страшное видѣніе, которое другого повергло бы въ оцѣпеніе, ни на секунду не потерялъ присутствіе духа. Съ неимовѣрной силой онъ такъ сильно рванулъ конецъ веревки въ сторону, что падающее тѣло описало полукругъ, вмѣсто того, чтобы упасть по вертикальной линіи.
Штертебекеръ также не терялъ духа. Чувствуя этотъ мощный толчокъ въ сторону, онъ посмотрѣлъ подъ собою внизъ и замѣтилъ что-то блестѣвшее при лучахъ солнца; это была поверхность воды, простиравшаяся до подножія Касбаской скалы.
Теперь ему стало ясно, зачѣмъ Самбо отвлекъ его въ сторону. Онъ, Штеребекеръ, долженъ уыасть въ воду, которая смягчила бы тяжесть его паденія. Вода значитъ была глубокая, потому что паденіе происходило съ колоссальной высоты.
Нужно было только попасть въ воду прямо. Для этого Клаусъ вытянулся въ струну, ноги внизъ, голову немного назадъ, а руки поднялъ надъ головой кверху.
Такъ онъ прошумѣлъ внизъ.
Само собою понятно, что все это совершилось гораздо быстрѣе, чѣмъ это возможно описать; все паденіе продолжалось только нѣсколько секундъ.
Виталійскій король попалъ въ воду и поднялъ цѣлую тучу брызгъ, черезъ нѣкотороэ время онъ опять всплылъ на поверхность, не потерпѣвъ никакихъ поврежденій.
Самбо со сдержаннымъ дыханіемъ слѣдилъ за всѣмъ этимъ. Этотъ умный мальчикъ, предвидя, что съ Касбы начнется погоня, когда бѣгство будетъ обнаружено, приготовилъ все необходимое.
Бѣгство должно было возможно скорѣе начаться, и нужно было возможно больше препятствій поставить преслѣдователямъ въ дорогу, — по тому соображенію, что бобаки Мулей Сулеймана представляли здѣсь опасныхъ враговъ.
Во первыхъ, они бы навѣрное догнали бѣглецовъ: и во вторыхъ, нагнавъ свою добычу ихъ кровожадность не знало бы границъ.
Года, омывавшая подножіе Касбаской скалы, и оказавшая Штертебекеру такое чудесное спасеніе, было озеро большой глубины, образовавшееся отъ рѣки Вади Тензифтъ, которая брала начало въ ближайшихъ горахъ, протекала около Марракеша и вдоль западнаго берега Африки и, наконецъ, впадала въ Атлантическій океанъ.
На это Самбо разсчитывалъ. Черезъ Тензифтъ былъ мостъ только далеко внизу. Если же кто нибудь хотѣлъ перейти на другой берегъ долженъ былъ употребить лодку, которыхъ тутъ было много.
Но умный мальчикъ ночью всѣхъ ихъ отвязалъ и погналъ отъ берега.
Въ озерѣ также было достаточное теченіе, что бы отвести лодокъ, которыхъ Самбо провожалъ еще сильными толчками.
Только одну изъ лодокъ, самую легкую мальчикъ оставилъ, и въ ней онъ теперь со всѣми силами летѣлъ къ плывшему въ водѣ Штертебекеру.
— Великій повелитель вступитъ въ каикъ (лодку), Самбо долженъ скоро грести, Самбо некогда цѣловать ноги повелителя. Послѣ цѣлуетъ ноги — много очень! Теперь грести! Также повелителю грести — много очень! Ляговыя собаки придутъ, много очень собакъ!
ІІІтертебекеръ понялъ всю опасность положенія. Онъ понялъ, что у нихъ должна быть только одна мысль бѣжать.
Поэтому онъ схватилъ лежавшихъ въ лодкѣ двухъ, веселъ и такъ сильно рванулъ ними въ водѣ, что Самбо покатился на дно лодки и съ удивленіемъ смотрѣлъ на могучіе удары веселъ своего господина.
— Го! великій повелитель много очень грести умѣетъ много, много очень, больше Самбо. Великій повелитель все можетъ! Великій, великій господинъ!
Клаусъ улыбался.
— Ты бравый парень, Самбо, — сказалъ онъ, — и я эту твою услугу, конечно, не забуду; потому, что безъ твоей помощи эти кровожадные негодяи тамъ наверху тѣшились бы теперь моими муками и вдыхали бы съ наслажденіемъ запахъ моего жаренаго мяса. Пока прими мою словесную благодарность. Но теперь давай грести, тутъ дѣло жизни.
— Го, яничары не поймаютъ, если повелитель такъ много очень гребетъ. Каикъ очень скоро, много скоро.
— Но лягавыя собаки, Самбо! Негодяи пустили ихъ по нашему слѣду, слышно уже ихъ лая. Смотри, тамъ несется вся свора!
Самбо посмотрѣлъ по указанному направленію и дѣйствительно увидѣлъ всю свору собакъ, гнавшихся за ними съ Касбы. Однако, разстояніе было еще слишкомъ велико, потому что дорога пересѣкалась отвѣсными скалами и приходилось ихъ обойти, что страшно увеличило путь.
Поэтому потребовалось бы еще много времени, прежде чѣмъ собаки настигли бы ихъ. Между тѣмъ лодка, гонимая ІІІтеретебекеромъ, летѣла стрѣлой и выиграла уже очень большое разстояніе.
Клаусу только жалко было, что лодка не была немного крѣпче устроена. Онъ не могъ употребить всю свою силу, потому что иначе весла его, и такъ уже гнувшіяся каждый разъ какъ хлыстики, совсѣмъ бы разлетѣлись на куски.
Теперь можно было видѣть также и яничаровъ, вылетѣвшихъ изъ воротъ крѣпости. Хотя они гнались бурнымъ галопомъ, какой только позволила крутость скалы, однако догнать собакъ имъ было невозможно.
ГЛАВА II.
Погоня лягавыхъ собакъ.[править]
Съ нѣкоторымъ удивленіемъ Штертебекеръ замѣтилъ теперь, что побѣгъ Самбо направилъ не по теченію, а противъ него.
Прорѣзали уже поперекъ все озеро и теперь входили въ рѣку Вади Тензифтъ, впадавшая тутъ въ озеро. Теченіе было довольно сильное и нужно было напрягать большія силы, чтобы преодолѣть напоръ воды.
Если бы поѣхали внизъ по теченію, то гораздо дальше ушли бы. Противъ враговъ, преслѣдовавшихъ на сушѣ это много значило.
Когда Штертебекеръ обратился къ своему вѣрному другу, работавшему въ потѣ лица, съ вопросомъ относительно этого, тотъ отвѣтилъ:
— Вади Тензифтъ выше много лучше. Тамъ узкія ущелья; ни человѣкъ, ни лошадь, ни собака, не могутъ подойти къ Вади. Скалы крутыя, у самой воды. Люди не могутъ видѣть каикъ съ берега.
— Это очень хорошо — возразилъ Штеретебекеръ. — Но такимъ образомъ мы углубляемся все болѣе въ материкъ, вверхъ въ горы. Куда поведешь ты меня? Развѣ ты думаешь, что тамъ мы внѣ опасности?
— Если достигнемъ Тизи-у-Телуетъ безъ лягавыхъ собакъ, тогда — да, великій повелитель.
— Тизи-у-Телуетъ? Что это такое?
— Тизи-у-Телуетъ это…. Тизи-у-Телуетъ это есть… Это такое, что Самбо не знаетъ по испански.
— Это дуаръ (деревня)?
— Нѣтъ, это не дуаръ, не городъ, не лѣсъ.
— Можетъ быть — рѣка, озеро, гора?
— Нѣтъ, другое отъ горы! Между горами, направо горы, налѣво горы, посерединѣ Тыаи-у-Телуетъ.
— Понимаю. Ущелье значитъ, прорѣзъ между горами?
— Да! Ущелье! Ущелье! Вѣрно! Тизи-у-Телуетъ — это ущелье. И по этому ущелью течетъ Вади Тензифтъ. Идетъ съ святой горы Джебль Сагру.
— Ахъ, ты туда хочешь, къ Мудрой Миріамъ?
— Да! Тамъ хорошо, великій повелитель. Мулей-Сулейманъ не идетъ туда. Собаки тоже не идутъ туда, тамъ горячая вода. Вода кипитъ.
— Ты хочешь сказать, вода такъ горяча, какъ кипятокъ!
— Да, великій повелитель. Много очень горячая. Нехорошій человѣкъ упадетъ и умираетъ въ горячей водѣ; много очень мучается. Только кости остаются.
— Развѣ нехорошіе люди сами падаютъ въ горячую воду? Или ихъ можетъ быть вталкиваютъ туда? — спрашивалъ Клаусъ.
— Элые духи! Много очень злыхъ духовъ, называются Джинсъ, хватаютъ нехорошаго человѣка за ноги, бросаютъ въ воду, должны умереть.
— А кто говорилъ тебѣ, что я также не злой человѣкъ! — плутовски спрашивалъ Клаусъ. — Если вотъ меня Джинсы схватятъ за ноги и бросятъ въ кипящую воду? Что тогда скажешь?
— Ахъ! Великій повелитель не злой человѣкъ, никогда не злой человѣкъ! Великій повелитель хорошій человѣкъ, много очень хорошій человѣкъ! Джинсъ ничего не дѣлаетъ хорошему человѣку!
— Ты имѣешь довѣріе ко мнѣ, мой мальчикъ. И ты не обманешься. Меня злые духи за ноги не схватятъ. Но меня очень радуетъ, что ты имѣешь столько самоувѣренности въ себѣ самомъ. Если бы ты не чувствовалъ себя безвиннымъ, ты не осмѣлился бы приблизиться къ святой горѣ. Ты добрый, вѣрный мальчикъ.
Самбо улыбнулся во все лицо. Оно положительно вытянулось въ ширину, какъ будто оно было изъ каучука и было прижато снизу и сверху. Его глаза своимъ бѣлкомъ рѣзко выдѣлявшіеся изъ чернаго лица, подернулись влагой. Отъ заявленія Штеретебекера, которому молился, онъ былъ глубоко тронутъ и почти всхлипывая, сказалъ:
— Самбо вѣрный, Самбо хорошій, Самбо не злой человѣкъ. Самбо любитъ великаго повелителя.
Оба бѣглеца во все это время напряженно гребли и ни разу не прервали свою работу.
Вади Тензифтъ образовалъ много изгибовъ и имѣлъ весьма сильный спадъ. Нужно было поэтому напрягать неимовѣрныя усилія, чтобы двигаться впередъ.
И всѣ эти мученія перенесъ неутомимый Штеретебекеръ, хотя онъ уже въ теченіе болѣе двадцати четырехъ часовъ ничего во рту не имѣлъ, за исключеніемъ глотка воды, которымъ воспользовался при своемъ паденіи съ башни.
Вѣрный Самбо и этого не упустилъ.
Теперь въѣзжали въ тѣснину, глубокій прорѣзъ въ скалахъ, окруженный съ обѣихъ сторонъ вертикально спускающимися къ водѣ стѣнами.
Тутъ невозможно было достичь съ берега и Самбо, который отъ чрезвычайно напряженной работы почти задыхался, направилъ теперь лодку въ маленькую бухту и прикрѣпилъ ее веревкой къ выступу скалы.
Теперь мальчикъ досталъ изъ задней части лодки мѣшокъ, въ которомъ Штеретебекеръ нашелъ не только обильное количество плодовъ, но также кинжалъ и Богъ вѣсть откуда взявшаяся, заржавѣвшая сабля; она не была африканскаго производства.
Для перваго шага это все таки было нѣкоторое вооруженіе, а обѣдъ изъ плодовъ былъ даже больше чѣмъ достаточный.
— Мы долго тутъ не должны оставаться — сказалъ Штеретебекеръ къ Самбо, въ большомъ душевномъ спокойствіи, съ открытымъ ртомъ осматривавшему своего новаго господина.
Все на Штеретебекерѣ вызывало изумленіе негритянскаго мальчика. Онъ глядѣлъ на бѣлаго великана въ пестрой рубахѣ, нѣсколько потерпѣвшей уже во всѣхъ этихъ приключеніяхъ, и онъ казался ему существомъ иного міра.
— Должны здѣсь ждать, великій повелитель! Собаки придутъ. Потомъ плохое мѣсто! Лучше здѣсь! Можемъ тутъ хорошо защищаться. Всѣхъ убить! Великій повелитель силенъ, всѣхъ много очень убьетъ!
Самбо былъ правъ. Издалека доносился уже лай своры.
Лягавыя собаки значитъ очень быстро пробѣжали это громадное разстояніе. Но объяснилось это просто тѣмъ, что собаки не вездѣ слѣдовали но изгибамъ рѣки, а по сушѣ миновали ихъ и бѣжали прямымъ путемъ.
Плывя въ водѣ онѣ бы такъ скоро не успѣли.
Клаусъ испытующе осмотрѣлся кругомъ.
Дѣйствительно! Мѣсто избранное Самбо, для защиты, было прекрасное. Съ трехъ сторонъ лодку окружали крутыя стѣны скалъ.
Только четвертая сторона оставалась свободной для нападенія. Но здѣсь вода была очень глубока и гонима сильнымъ теченіемъ, такъ что нападавшіе должны были плывя бороться съ напирающей водой.
Что ихъ боевая сила отъ этого много теряла было ясно, какъ день.
Клаусъ рѣшилъ поэтому ожидать тутъ быстро приближавшихся собакъ.
Вотъ показывались они уже въ водѣ. Онѣ плыли, работая передними лапами и держа головы съ кровожадными глазами и оскаленными зубами надъ водой.
Ихъ было около сорока штукъ. Остальныя почему то остались; все таки это тоже значительная сила.
ІІІтертебекеръ рѣшилъ самъ драться съ этими звѣрями и запретилъ Самбо участвовать. Онъ не хотѣлъ поставить мальчика въ опасность, быть вытащеннымъ этими яростными животными за бортъ.
Видно было, что Самбо нелегко было оставаться пассивнымъ наблюдателемъ. Но противъ воли «Великаго повелителя» онъ не смѣлъ идти.
Онъ только приготовилъ кинжалъ и саблю, потому что Штертебекеръ схватилъ въ руки весло и сталъ въ носу лодки.
Теперь приближалась первая собака настолько близко, что можно было достать ее весломъ.
Страшный ударъ Штертебекера разбилъ животному черепъ, такъ что оно безъ всякаго звука погрузилось въ глубину.
Въ слѣдующій моментъ, однако, было уже ихъ большее число около лодки.
Съ поднятымъ весломъ Штертебекеръ отразилъ животныхъ, въ то время какъ Самбо защищалъ себя мечомъ.
Градомъ падали тяжелые удары виталійскаго короля и куда онъ ни ударилъ, тамъ оказалась кровавая голова.
Однако, число подплывавшихъ псовъ становилось все больше и больше. Сколько не убивалъ Штертебекеръ, все таки подоспѣвшія другія собаки добрались уже до самаго края лодки.
Теперь Самбо не могъ уже такъ хладнокровно относиться къ этому. Схвативъ по примѣру Клауса весло, онъ грянулъ на свору псовъ.
Оба борца все таки не были въ состояніи отразить такое число животныхъ, нѣкоторыя изъ которыхъ полѣзли теперь въ самую лодку. Въ моментъ Клаусъ почувствовалъ нападеніе и сзади.
Собаки яростно напирали и вскорѣ причинили Штертебекеру нѣсколько значительныхъ ранъ. Счастье Штертебекера что онъ носилъ такіе высокіе сапоги. Они были изъ толстой кожи и оказали упорное сопротивленіе зубамъ бѣшеныхъ псовъ.
Отъ налѣзавшихъ въ лодку собакъ, первая начинала погружаться въ воду. Въ этотъ моментъ Самбо направилъ чрезвычайно тяжелый ударъ на одну собаку, бывшую въ водѣ.
Тутъ мальчикъ потерялъ равновѣсіе и упалъ въ воду.
— Великій Боже! — вырвалось невольно у Клауса, — Несчастный погибъ!
Однако, ни минуты не задумавшись, хотя въ него самаго вцѣпились уже пять звѣрей своими острыми зубами, прыгнулъ въ воду, захвативъ съ собою, вмѣсто весла, мечъ.
Самбо былъ уже потащенъ звѣрями подъ водой, и Штертебекеръ опустился за нимъ.
Страшная борьба разыгралась теперь въ этой водяной глубинѣ,
Не обращая вниманія на вцѣпившихся въ него псовъ, онъ сперва ударами кинжала освободилъ Самбо отъ его мучителей.
Вскорѣ вода кругомъ окрасилась въ пурпурный цвѣтъ; — Штертебекеръ своимъ мечемъ образовалъ много бьющихъ кровью фонтановъ подъ водой. Исполненный святымъ гнѣвомъ, онъ только думалъ объ одномъ, чтобы чтобы возможно скорѣе освободить Самбо отъ его бульдоговъ.
Одинъ за другимъ эти опасные псы погружались въ глубину. Но наступленіе все новыхъ продолжалось, какъ бы не было этому конца.
Хотя Штертебекеръ уже отправилъ около шестнадцати этихъ упорныхъ животныхъ ко дну, но все таки около тридцати все же осталось.
Ему нужно было какимъ нибудь способомъ освободиться отъ этихъ враговъ.
Самбо лишился чувствъ; это Штертебекеръ сразу замѣтилъ. Это имѣло свои преимущества, онъ могъ оставаться дольше подъ водой, такъ какъ не дышалъ.
Штертебекеръ схватилъ мальчика подъ лѣвую руку и. задержавъ дыханіе, опустился подъ воду. Псы были поражены, видя какъ оба ихъ врага безслѣдно исчезли.
Какъ извѣстно, собака не можетъ плыть подъ водой и также ничего не можетъ тамъ видѣть. Но очень скоро они почувствовали своего врага, но тогда, когда было уже поздно.
Штертебекеръ, плывя подъ водой, ударялъ собакъ кинжаломъ между реберъ, послѣ чего онѣ моментально погружались въ воду, не увидѣвъ даже откуда ударъ.
Онъ нарочно плылъ внизъ по теченію и только на большомъ разстояніи отъ лодки всплылъ на поверхность, чтобы запастись воздухомъ.
Какъ только собаки его замѣтили, всѣ бросились въ его сторону. Но Клаусъ снова исчезъ подъ водой и, плывя теперь противъ теченія, снизу убивалъ одну за другой собакъ пришедшихъ ему на встрѣчу.
Этимъ онъ выигралъ то, что освобожденный отъ собакъ, онъ еще успѣлъ вернуться съ безчувственнымъ Самбо обратно въ лодку.
Изъ собакъ осталось немного въ живыхъ. Но онѣ отказались уже нападать. Плывшія по теченію убитыя животныя какъ нельзя понятнѣе говорили имъ, оставить эту опасную игру своей жизнью.
Оставшіеся звѣри обратились въ бѣгство. Теперь Штертебекеръ могъ безпрепятственно заняться Самбо. Онъ получилъ много кусанныхъ и царапанныхъ ранъ, но вскорѣ однако открылъ глаза.
Со слезами въ глазахъ онъ схватилъ руку Клауса и покрылъ ее жгучими поцѣлуями.
— Великій повелитель Самбо спасъ жизнь! Самбо никогда не забываетъ, никогда! Самбо вѣрный великому повелителю до самой смерти, до много очень смерти!
Штертебекеръ погладилъ храбраго мальчика по его курчавымъ волосамъ и, противъ обыкновенія, оставилъ мальчику свою лѣвую руку, потому что онъ видѣлъ, что для него это большая радость сумѣть выразить свою благодарность Штертебекеру, которому онѣ считалъ себя очень обязаннымъ.
ГЛАВА III.
Въ борьбѣ съ яничарами.[править]
Самбо очень скоро оправился отъ своихъ ранъ, на которыя онъ не обратилъ вниманія. Клаусъ удивлялся мужеству негритянскаго мальчика, не издававшаго ни малѣйшаго стона, хотя нѣкоторыя раны были довольно значительны и навѣрное причинили ему весьма чувствительную боль.
Негритянскій мальчикъ, однако, сейчасъ-же схватилъ въ руки весла и сказалъ:
— Нужно много очень спѣшить, великій повелитель. Придемъ къ плохому мѣсту, очень… очень… очень… не могу на испанскомъ. Вода не глубокая, вода малая, много малая вода.
— Ты думаешь, мелкое мѣсто, гдѣ на насъ могутъ нападать.
— Да! мелкое! Мѣсто мелкое! Много мелкое! Вода мелкое, берегъ мелкое! Яничары могутъ лодку войти. Яничары ѣдутъ скоро, много скоро!
Штертебекеръ не терялъ ни минуты. Лодка летѣла снова вверхъ съ новыми силами. Во многихъ мѣстахъ рѣка была настолько узка, что даже не могли работать веслами.
Тутъ приходилось толкать весломъ о скалистыя стѣны.
Снова оба друзья работали отчаянно. Дѣло шло тутъ о жизни, кто раньше достигнетъ опасное мѣсто.
Теперь рѣка выступила изъ скалистой тѣснины, въ которой до сихъ поръ текла. Здѣсь приходилось бороться съ сильнымъ теченіемъ, съ водопадомъ, усѣянымъ большими камнями, между которыми вода съ шумомъ прорывалась внизъ.
Неимовѣрныхъ усилій стоило нашимъ героямъ преодолѣть этотъ напоръ воды.
Самбо выказалъ при этомъ необыкновенную ловкость. Прыгая съ одного камня на другой онъ ловко направлялъ лодку вверхъ съ большимъ искусствомъ.
Клаусъ помогалъ ему.
— Яничары! — внезапно вскрикнулъ Самбо.
Его черное лицо не позволяло видѣть, поблѣднѣлъ ли онъ, но голосъ его дрожалъ.
— Не лучше ли сдѣлали бы мы, если-бъ оставались въ нашей тѣснинѣ? — спрашивалъ Клаусъ, не прерывая своей работы.
— Нѣтъ, великій повелитель! яничары бросали-бы сверху камней, много большіе, и разбили бы лодку. Много очень опасно.
— Гмъ! — бормоталъ Штертебекеръ, понявъ всю вѣрность этого. — Ты правъ. Но если яничары догонять насъ на этомъ мѣстѣ, тогда мы погибли. При моемъ плохомъ вооруженіи я могу повалить десять изъ нихъ, но тогда я долженъ пасть. Сила очень большая. Ихъ также трудно побѣдить потому, что они всѣ носятъ панцыри, почти защищающіе ихъ отъ ударовъ.
— Яничары еще далеко! Только одинъ далеко впереди всѣхъ, комендантъ дворца. Имѣетъ лучшаго коня. Мы должны много очень грести, тогда мелкое мѣсто за нами, прежде чѣмъ яничары насъ догонятъ.
— Но мелкое мѣсто вѣдь тянется далеко впередъ! Невозможно, чтобы мы достигли ту тѣснину прежде, чѣмъ яничары. Смотри! Они носятся, какъ бѣшеные!
— Потому знаютъ крайній моментъ! Иначе не поймаютъ. Опасное мѣсто не такъ далеко, какъ смотритъ, потомъ илъ! Яничары утонутъ до горла въ — въ — не знаю на испански.
— Въ болото?
— Болото? Да, да, болото, болото!
— Ну хорошо, понимаю. Теперь впередъ что есть силы!
Оба друзья гребли теперь, напрягая невѣроятныя; усилія. Вода хотя была мелка, но позволяла, однако, работать веслами.
Послѣднія подъ страшнымъ напоромъ, гнулись какъ соломинки, и лодка летѣла стрѣлой.
Оба гребца хорошо видѣли со своего мѣста гнавшихся за ними яничаръ.
Всадники были еще довольно далеко и трудно было еще различить ихъ. Они поднимали цѣлое облако пыли, изъ которой время отъ времени блеснулъ шлемъ, изогнутая сабля, или чешуйчатый панцырь.
Впереди всѣхъ летѣлъ единственный всадникъ, Въ немъ можно было узнать начальника дворцовой, охраны, потому что его шлемъ и панцыръ блестѣли желтѣй; они были позолочены.
Повидимому начальникъ яничаревъ рѣшилъ во что бы то ни стало догнать бѣглецовъ. Хотя бы пришлось замучить коня до смерти, лишь бы не вернуться въ Касбу безъ бѣлаго плѣнника.
Послѣднее все равно значило для него смертью.
— Должны грести! Должны грести! — задыхался Самбо, повидимому терявшій послѣднія силы.
Штертебекеръ былъ того же мнѣнія и всѣми силами налегъ на весла.
— Съ дворцовымъ комендантомъ мы уже справимся, — утѣшалъ Штертебекеръ своего чернаго друга, — и прежде чѣмъ остальные догонятъ, мы достигнемъ уже болото, гдѣ мы въ безопасности?
Самбо только кивнулъ головой. Онъ не могъ больше отвѣчать. Все свое дыханіе онъ употребилъ для работы.
Яничары начали теперь отставать, что бѣглецы не замѣчали. Ихъ лошади были измучены этой адской кавалькадой.
Одинъ только начальникъ, сидѣвшій на очень дорогомъ конѣ, продолжалъ погоню со страшной быстротой. Онъ ни разу не оглянулся къ своимъ, а все шпорилъ своего вороного.
Кровь цѣлыми ручьями лилась теперь съ боковъ этого благороднаго животнаго, такъ глубоко всаживалъ, всадникъ, свои шпоры въ мягкое тѣло.
— Опусти весла, Самбо! Я буду работать за двоихъ! — крикнулъ Клаусъ мальчику, видя что тотъ не въ состояніи больше грести. Отъ потери крови онъ ослабѣлъ больше чѣмъ ожидалъ.
Самбо слушался. Больше онъ не могъ. Истощенный онъ безсильно опустился на дно лодки.
— Еще немного грести, повелитель, много мало, тогда болото. Самбо больше… не можетъ; Самбо вѣрный… но больной.
Штертебекеръ удвоилъ напряженіе.
Трахъ! — вдругъ сломалось одно весло.
Клаусъ бросилъ оба куска весла въ воду, кто знаетъ, къ чему они могутъ пригодиться.
Онъ схватилъ одно изъ веселъ Самбо, желая замѣнить сломанную. Но это оказалось гораздо короче, и ему пришлось и другое весло замѣнить.
Драгоцѣнное время между тѣмъ терялось. Ходъ лодки теперь также замедлился, такъ какъ съ короткими веслами нельзя было развить прежнюю быстроту.
Поэтому всадникъ все болѣе приближался.
Штертебекеръ увидѣлъ, что дальнѣйшій побѣгъ невозможенъ и рѣшилъ тутъ-же встрѣтить врага, хотя условія были весьма неблагопріятны.
Все его вооруженіе состояло изъ старой полузаржавленной сабли и меча. Соперникъ же имѣлъ съ собою цѣлый арсеналъ оружія; потому что кромѣ могучей сабли, рукоятка которой была украшена драгоцѣнными камнями, за поясомъ у него заткнуты были два замѣчательной работы пистолета, и за спиной у него висѣлъ стальной лукъ и большой запасъ колоссальныхъ стрѣлъ.
Штертебекеръ направилъ лодку къ берегу; онъ желалъ имѣть подъ собою твердую почву.
Тутъ и начальникъ яничаровъ успѣлъ подлетѣть.
Однако, онъ остался на почтительномъ разстояніи отъ берега.
— Сдавайся, христіанская собака! Брось свое оружіе и ползи въ прахѣ къ моимъ ногамъ, жаба! — ревѣлъ африканецъ Штертебекеръ. — Ты погибъ!
— Хвастунъ! — загремѣлъ Штертебекеръ. — Подойди поближе, тогда я отвѣчу тебѣ. Къ сожалѣнію не имѣю оружія, съ которымъ могъ бы сражаться съ тобою на томъ разстояніи, которое ты избралъ себѣ.
— Развѣ считаешь меня осломъ, кормящимся чертополохомъ? На колѣни падай или мое оружіе научитъ тебя быть послушнымъ.
— Трусъ! — скрежеталъ Штертебекеръ, видѣвшій, что арабъ не пойдетъ на рукопашную схватку.
Ничего не вышло бы, еслибъ онъ выпрыгнулъ изъ лодки и напалъ-бы на араба. Тотъ просто завернулъ бы коня и убѣжалъ бы.
Но начальникъ яничаровъ не медлилъ начать бой. Онъ вынулъ изъ за пояса свои пистолеты и выстрѣлилъ изъ нихъ на Штертебекера.
Но безъ успѣха. Пули просвистѣли надъ головой того, въ котораго были направлены.
Это нисколько не раздражило араба; онъ также не сталъ теперь снова заряжать пистолетъ, а снялъ съ большой ловкостью лукъ съ колчаномъ со спины.
Вотъ зажужжали одна за другой стрѣлы, и Штертебекеру оставалось только, быстрыми движеніями миновать смертоносныхъ стрѣлъ.
Оказалось, что начальникъ искусно прицѣливался, и потому Штертебекеръ рѣшилъ бѣжать лодкой отсюда, такъ какъ яничары между тѣмъ стали приближаться.
Съ силой онъ уперся весломъ въ берегъ и не обращалъ вниманія на стрѣлу, которую арабъ цѣлилъ въ него.
Лукъ зажужалъ отъ спущенной стрѣлы и рѣзкій крикъ «гласилъ воздухъ; комендантъ попалъ въ цѣль. Лѣвая рука и плечо Штертебекера были пронизаны стрѣлой. Кровь забила фонтаномъ изъ ранъ, куда она засѣла.
Стрѣла, такъ сказать, крѣпко прилѣпила руку къ тѣлу.
Самбо тоже вскрикнулъ.
Съ ужасомъ замѣтилъ онъ, какъ его „повелитель“ обливаясь кровью, рухнулся на дно лодки.
Утомленіе вдругъ исчезло у него. Гнѣвъ за пораненіе своего господина возвратилъ ему прежнія силы.
Онъ нагнулся въ дно лодки и взялъ оттуда какой то предметъ, — это былъ кусокъ кожи. Онъ схватылъ ее извѣстнымъ пріемомъ правой рукой, вложилъ туда камень, все вмѣстѣ завертѣлъ надъ головой съ поразительной быстротой и вдругъ выпустилъ одинъ конецъ кожи изъ руки, онъ остановилъ ее въ вертикальномъ направленіи.
Начальникъ яничаровъ зашатался въ сѣдлѣ и грузно упалъ на землю, обливаясь потокомъ крови. Камень, брошенный негритянскимъ мальчикомъ, попалъ ему въ лобъ.
— Онъ отправляется въ Джегенну! — ликовалъ Самбо. — Но теперь впередъ, много скорѣй! Яничары приближаются!
— Ломай стрѣлу посрединѣ и вытащи оба конца изъ ранъ, — сказалъ Штертебекеръ вмѣсто всякаго отвѣта.
Самбо повиновался. Скоро исполнивъ приказаніе, онъ затѣмъ схватилъ весла и заработалъ ими, какъ совершенно свѣжій человѣкъ.
Клаусъ такъ же помогалъ. Вооружившись своимъ уцѣлѣвшимъ весломъ онъ становился на задней части лодки и здоровой рукой то и дѣло толкалъ въ мелкое дно рѣки.
Теперь яничары нагрянули съ шумомъ.
Увидѣвъ утопавшаго въ крови своего начальника, они издали страшный крикъ ярости, по пока они носились около предводителя, они теряли драгоцѣнныя секунды — лодка съ бѣглецами успѣла тѣмъ временемъ порядочно удалится.
— Они идутъ, — бормоталъ Штертебекеръ, когда черная банда двинулась, чтобы продолжать погоню.
— Придутъ поздно! — улыбался Самбо, съ котораго потъ крупными каплями катился по лицу. — Придутъ поздно! Здѣсь болото!
Онъ указалъ по обѣ стороны рѣки, гдѣ было болото, но мало отличалось отъ остального берега.
Самбо, прекрасно знавшій свое дѣло, пересталъ теперь грести и сталъ въ лодкѣ. Онъ дѣлалъ это для того, что бы сманить яничаровъ, не хорошо знавшихъ эту мѣстность, въ свою западню.
Яничары галопировали всѣми силами. Раздался крикъ тріумфа, они вѣрили, что бѣглецы теперь уже не уйдутъ отъ нихъ. Вѣдь они были недалеко отъ нихъ, а рѣка въ этомъ мѣстѣ такъ мелка.
У-у! какъ они бросились въ рѣку за манившей ихъ лодкой. Замѣчательную картину представляла собой эта хорошо выѣзженная, богато вооруженная кавалькада, панцыри и шлемы которой блистали на солнце..
Слишкомъ рано ликовали они.
Первые всадники, достигшіе обманчивую почву берега, сразу утонули въ это болото.
Лошади ихъ въ страхѣ заржали; онѣ знали, что тутъ уже нѣтъ спасенія.
Но чѣмъ сильнѣе они дѣйствовали ногами, чѣмъ скорѣе они хотѣли освободиться отъ этой массы, тѣмъ скорѣе они тонули въ глубь.
Дикія проклятія раздались теперь, громкія угрозы и ругательства посыпались.
Но это ничего не помогло яничарамъ. Кто разъ попалъ въ это болото безнадежно погибъ. Почти половина этихъ всадникомъ погибла въ этомъ мѣстѣ.
— Жаль красивыхъ животныхъ! — бормоталъ Клаусъ Штертебекеръ. — Эти черные негодяи, сидящіе на нихъ давно уже заслужили смерть похуже.
— Много очень! — подтвердилъ Самбо, крѣпко кивая головой.
Нѣсколько яничаровъ прыгали въ рѣку, въ надеждѣ такимъ образомъ достигнуть до бѣглецовъ, но страшно ошиблись и поплатились за это своей жизнью потому, что дно рѣки тоже было болотное. Яничары потонули на глазахъ своихъ болѣе осторожныхъ товарищей, стоявшихъ на берегу и поднявшихъ при этомъ яростный ревъ.
Имъ осталось только ни съ чѣмъ вернуться обратно. Изъ всѣхъ своихъ товарищей они могли взять съ собою только одного коменданта. Онъ былъ мертвъ.
ГЛАВА IV.
На „Святой горѣ“[править]
Штертебекеръ и Самбо были спасены.
Теперь они могли обмыть свои раны и позволить себѣ короткій отдыхъ, послѣ такого напряженія погони и сраженія.
Тогда они поѣхали дальше.
Рѣка становилась все-уже и наконецъ приближались къ ущелью Тизи-у-Телуэтъ, черезъ которое рѣка Вади Тензифтъ проходила изъ своего истока.
Судоходность рѣки тутъ совсѣмъ перестала; сплошь и рядомъ она состояла лишь изъ однихъ водопадовъ съ громадными камнями, съ которыхъ шумѣла вода.
Горы Атласъ представляли тутъ разнообразнѣйшіе виды. Скалистыя стѣны по обѣимъ сторонамъ рѣки совершенно вертикально спускались къ водѣ и были страшно изорваны.
По временамъ Самбо указывалъ своему господину, послѣ того, какъ они упрятали лодку и пошли пѣшкомъ, на выходившіе изъ черныхъ, глубокихъ горныхъ трясинъ таинственные дары.
Пары эти исходили изъ вулканическихъ горячихъ источниковъ.
Но для суевѣрныхъ мавровъ это представлялось, какъ священная вода, стекавшая съ святой горы Донебль Саргу.
— Какъ видно ты ведешь меня къ мудрой Миріамъ, Самбо? — началъ Штертертебекеръ послѣ того, какъ онъ долго съ восхищеніемъ смотрѣлъ на чудныя контуры горъ и скалъ окружавшей ихъ природы.
— Да, знаетъ великій повелитель мудрую Миріамъ?
— Я только слышалъ о ней. Кандъ разсказывалъ мнѣ объ этомъ. Она должна быть очень старой.
— Ей больше, чѣмъ сто тысячъ лѣтъ, великій повелитель.
Клаусъ невольно улыбнулся.
— Тогда она совсѣмъ не человѣкъ? — спросилъ онъ не безъ ироніи.
Самбо однако не понялъ этой ироніи и принялъ все за хорошую монету.
— Не человѣкъ, мудрая Миріамъ. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Добрый духъ, старшій злого Джинсъ. Злые Джинсъ убили бы всѣхъ.
— Такъ, такъ! Я въ самомъ дѣлѣ хотѣли» бы ее узнать, любопытная особа. Хотѣлъ бы видѣть, какъ она смотритъ.
— Великій повелитель не можетъ ее видѣть. Только каждую тысячу лѣтъ одинъ человѣкъ, чистый отъ грѣховъ.
Это была замѣчательная легенда и Штертебекеръ дѣйствительно хотѣлъ узнать что нибудь подробнѣе. Если, какъ ходятъ слухи, мудрая Миріамъ въ то же время и пророчица, то можетъ быть она что нибудь знаетъ о его дорогой матушкѣ.
Самбо разсказывалъ виталійскому королю, что говорить съ мудрой Миріамъ да можно, но видѣть нельзя, потому что она говоритъ изъ пещеры, откуда не выходитъ.
Кто хотѣлъ получить отвѣтъ на вопросы, или искать защиты, долженъ былъ принести «мудрой Миріамъ» плоды и другіе съѣстные припасы, клавшіеся на извѣстномъ мѣстѣ пещеры, и когда наступали сумерки они исчезали.
На другое утро находили на томъ же мѣстѣ пустыя чашки и тарелки, которыя жертвующіе могли убрать назадъ.
— Я проглядываю теперь священныя чары, — сказалъ Клаусъ самому себѣ. — Подъ этой, будто бы, тысяче или стотысячелѣтней пророчицей, скрывается какая нибудь старая женщина, которая превратностями судьбы сюда заброшена и поддерживающая такимъ образомъ свою жизнь. Весьма понятно, что она не хочетъ показываться, дабы не увидѣли, что она такая же смертная, и возможно даже не изъ племени мавровъ. «Жертвы» алкавшихъ ея мудрости и защиты, не что иное, какъ простыя средства для жизни старухи.
Повидимому ни одинъ европеецъ не ступилъ еще на «Священную гору», иначе онъ бы изслѣдовалъ эту тайну. Легенда, образовавшаяся вокругъ этой таинственной старушки, пугала только туземное суевѣрное населеніе.
— Я долженъ разрѣшить эту загадку. Можетъ
быть, я освобожу несчастную женщину изъ ея позорнаго рабства; потому что она навѣрное не избрала добровольно это одиночество на Джебль-Сагру.
Однако, любопытство Штертебекера разузнать эту тайну, еще должно было выдержать тяжелое испытаніе, такъ какъ дорога туда была очень длинная и въ высшей степени опасная.
Она вела вдоль бездонныхъ пропастей, въ которыхъ глазъ странника съ трудомъ могъ видѣть на страшной глубинѣ лѣнящійся бурный потокъ.
Но чѣмъ болѣе взбирались наверхъ, эти воды казались еще горячѣй, потому что пары становились болѣе и гуще.
Не дорогѣ также встрѣчались небольшіе ключи этой горячей воды.
О съѣстномъ заботился Самбо. Это было тѣмъ удивительнѣе, что эта гористая мѣстность почти лишена была растительности.
Только въ нѣкоторыхъ мѣстахъ видны были кактусы, прилѣпившіеся на какомъ нибудь краю скалы, по временамъ совсѣмъ недоступнымъ.
Самбо не упустилъ случая и собиралъ всѣ эти плоды пустыни въ взятый съ собою изъ лодки мѣшокъ.
При кушаньѣ они очищались отъ шиповъ и представляли тогда очень лакомое блюдо. Обильный сокъ, наполнившій ихъ, былъ одновременно и напиткомъ для странника, потому что найденная вода была почти кипучая.
Три дня ходили Штертебекеръ и Самбо по этой скалистой пустынѣ. На ночь они устраивались гдѣ нибудь въ пещерѣ, или же просто подъ открытымъ небомъ. Ночи хотя были холодныя, но сухія, — здѣсь дождя не бывало.
Когда на четвертое утро разсѣялся туманъ, Штертебекеръ увидѣлъ грандіозное зрѣлище!
При выходѣ изъ тѣсного ущелья увидѣлъ онъ святую гору. Собственно это не была гора, а цѣлое нагроможденіе горныхъ массъ колоссальной вышины.
Вершины этой громады не видно было, она исчезала въ облакахъ.
Вся эта гора казалась раскаленной огнемъ. Нѣтъ, она казалась самой огненной массой; она была похожа на раскаленное желѣзо, но еще интенсивнѣе, пурпурнѣе, можно даже сказать, кровавокраснѣе.
Самбо упалъ на землю и приложился къ ней лбомъ три раза. Тогда онъ хотѣлъ идти дальше но вдругъ остановился, когда замѣтилъ, что Штертебекеръ не сдѣлалъ того же.
Поэтому онъ просилъ своего господина также пасть на колѣни и выразить святой горѣ свой сааламъ (привѣтъ), а Штертебекеръ внутренно усмѣхаясь исполнилъ его просьбу. Зачѣмъ ему было задѣть духовную струну итого мальчика, считавшаго свой Салаамъ необходимымъ религіознымъ обрядомъ.
Съ большимъ удивленіемъ, однако, замѣтилъ Штертебекеръ въ сторонѣ отъ святой горы на большой равнинѣ многочисленныя палатки, между которыми, насколько зрѣніе позволяло, казалось, шли какія то военныя приготовленія.
— Что это тамъ такое? — спросилъ онъ Самбо. — Я думалъ найти тутъ совершенную пустыню, а вижу большой военный лагерь, содержащій армію выступающую въ походъ.
Негритянскій мальчикъ также былъ не менѣе удивленъ.
— О, большое, большое чудо! Навѣрно дѣлала мудрая Миріамъ! Сиди-Могаметъ самъ этого не можетъ.
— Какъ? Старая женщина составила это войско? Какъ это возможно? Объясни мнѣ.
— Мудрая Миріамъ все можетъ, все! Сиди-Могамедъ бѣжалъ сюда отъ Мулей Сулеймана. Съ нимъ было мало друзей. Но мудрая Миріамъ оракуломъ возвѣстила, что кровавый Мулей Сулейманъ не долго будетъ господствовать. Аллахъ хочетъ, чтобы Сиди Могамедъ опять сдѣлался султаномъ. Вотъ и стали приходить Шейхи и приносили магаллу. Стали собираться воины. Самбо зналъ, но не ожидалъ что такъ много очень. О, кровавый Мулей Сулейманъ будетъ дрожать, онъ будетъ идти въ Джегенну. Мулей Сулейманъ нехорошій человѣкъ. Поэтому не приходитъ въ Джеблы-Сагру, потому боится, упадетъ въ горячую воду.
— Странно! — говорилъ Клаусъ къ себѣ. — Неужели эта старуха, выступающая пророчицей, дѣйствительно имѣетъ такую власть? О, суевѣріе — могущественно!
Подъ вечеръ оба друзья рѣшили пойти къ пещерѣ. Послѣ обѣда Самбо безслѣдно исчезъ и Клаусъ ожидалъ его теперь съ большимъ нетерпѣніемъ.
Наконецъ, вѣрный мальчикъ явился, задыхаясь подъ тяжелой ношей жертвенныхъ плодовъ, которыхъ Богъ вѣсть откуда онъ бралъ. Тутъ же и былъ недавно зарѣзанный баранъ.
Послѣ того, какъ они подкрѣпили свои силы, они тронулись въ путь. Гора теперь опять пылала въ лучахъ заходящаго солнца.
Штертебекеръ и Самбо переходили по большимъ камнямъ, лежавшимъ въ водѣ, небольшой ручей, почти кипѣвшій.
Падавшіе пары сдѣлали поверхность камней скользкими, и то обстоятельство, что поднимавшіяся тучи паровъ очень мѣшали смотрѣть, крайне затрудняли переходъ и сдѣлали его весьма опаснымъ. Этотъ трудный переходъ, видимо, и былъ причиной тому, что сознававшіе свои грѣхи люди не рѣшались перейти рѣку, или если осмѣливались, то странность этого явленія природы сдѣлало ихъ нерѣшительными и они падали въ глубину.
О спасеніи тогда, конечно, нечего было и думать, они моментально обваривались.
Наконецъ, они достигли пещеры, изъ которой вытекалъ этотъ горячій ручей. Увидѣть внутренность пещеры не возможно было изъ-за наполнявшихъ ее паровъ.
Самбо опять бросился на колѣни и Штертебекеръ долженъ былъ послѣдовать его примѣру.
Негритянскій мальчикъ страннымъ пѣвучимъ голосомъ и съ особеннымъ удареніемъ крикнулъ три раза имя Миріамъ. Потомъ онъ припалъ лбомъ къ землѣ и остался въ такомъ положеніи ждать.
ГЛАВА V.
У пророчицы съ Джебль Сагру.[править]
Вечернія сумерки стали уже спускаться, но прошло долгое время пока послѣдовалъ отвѣтъ изъ пещеры.
Самбо долженъ былъ еще разъ повторить свои возгласы, еще громче и еще умоляюще.
И вотъ, наконецъ, послышался отвѣтъ.
— Кто зоветъ? — спрашивалъ голосъ, который казалось, исходилъ изъ могилы; онъ былъ чуть слышный и глухой. Но Штертебекеру онъ показался раздававшимся изъ далекаго пространства.
Впрочемъ онъ больше не удивлялся, что голосъ производилъ особое дѣйствіе на ожидавшихъ, потому что онъ имѣлъ какой то очень странный звукъ, вѣроятно, изъ-за изгибовъ этой пещеры.
Возможно, что безпрестанное шипѣніе воды способствовало тому, чтобы голосъ исходящій изъ скалъ казался не человѣческимъ.
— Чужеземецъ приближается къ твоей горѣ, чтобы спросить твоего совѣта и искать защиты, мудрая Миріамъ. Ты поможешь ему, хотя онъ и гяуръ. Но онъ благородный человѣкъ, съ чистымъ сердцемъ и безгрѣшный, ибо онъ перешелъ святую рѣку съ кипящей водой и не спотыкался.
Самбо сказалъ это на арабскомъ языкѣ, и потому рѣчь его была ровная и не ломанная. Штертебекеръ, конечно, не понялъ содержанія.
— Чужеземецъ? Гяуръ? — раздавалось изъ пещеры.
Клаусъ зналъ, что означаетъ это слово, Это то же, что христіанинъ, и въ глазахъ магометанъ имѣетъ презрительное значеніе. Не требовалось большого ума, чтобы понять что разговоръ былъ о немъ.
Но возбужденіе, съ которымъ произнесенъ былъ этотъ вопросъ, обратило на себя вниманіе. Казалось, голосъ дрожалъ. Повидимому это было весьма необыкновенное, что христіанинъ приближался къ святой горѣ, чтобы искать совѣта и защиты.
Самбо отвѣчалъ:
— Да, мудрая Миріамъ. Это бѣлый христіанинъ изъ страны Европа…
Изъ пещеры раздался крикъ, хотя подавленный, но хорошо слышный.
Самбо задрожалъ. Ему становилось страшно при этомъ странномъ поведеніи мудрой Миріамъ. Неужели она разсердилась на него, что онъ осмѣлился привести христіанина къ святой горѣ?
Это видимо и было причиной, потому что раздался гнѣвный голосъ:
— Отойди назадъ и не смѣй подойти ближе къ пещерѣ. Чужому гяуру скажи, чтобы подступилъ ближе къ священному ручью, дабы пары обдали его. Слушайся!
Самбо скоро объяснилъ Штертебекеру отвѣтъ пророчицы и добавилъ на своемъ ломанномъ испанскомъ языкѣ:
— Самбо долженъ слушаться, иначе упадетъ въ кипячій ручей; великій повелителю не подойдетъ очень близко къ пещерѣ, можетъ умереть. Ходи съ Самбо; вмѣстѣ бѣжимъ; скорѣй, скорѣй!
— Нѣтъ, Самбо! Мы должны слушаться мудрой Миріамъ. Ты отойдешь назадъ, а я подойду къ пещерѣ. Пусть будетъ, что будетъ.
Мальчикъ не отвѣтилъ, только съ несказаннымъ горемъ взглянулъ на Штертебекера и удалился отъ пещеры.
Когда Клаусъ совсѣмъ приблизился къ пещерѣ, онъ снова услышалъ голосъ; но теперь онъ звучалъ гораздо естественнѣе и ближе. Всесильный Боже! Голосъ этотъ ему знакомъ. Онъ слыхалъ его уже, въ прежнія, давно минувшія времена, часто, часто. Однако, чувствовался въ немъ какой то странный, чуждый тонъ.
— Ты понимаешь языкъ арабовъ, чужеземецъ? — спрашивалъ голосъ изъ пещеры тихо.
Такъ какъ Клаусъ не понялъ вопроса, то онъ сказалъ на испанскомъ языкѣ:
— Я не понимаю твоего вопроса, духъ святой горы. Но ты навѣрно знаешь испанскій языкъ, на которомъ здѣсь такъ много говорятъ.
— Да, говори на этомъ языкѣ, если имѣешь мнѣ что-нибудь сообщить. Но сперва скажи мнѣ, кто ты талой и какъ явился сюда.
— Я нѣмецкій морякъ, на котораго коварно напали рифовые пираты и выдали Мулею Сулейману.
— Нѣмецкій морякъ?! — крикнулъ голосъ вдругъ на чистомъ нѣмецкомъ языкѣ и дрожа отъ возбужденія.
— Какъ твое имя, твое имя?
— Клаусъ-фонъ-Винсфельдъ
— Клаусъ, мой Клаусъ! — закричала теперь пророчица, и — почтенное старческое лицо вынырнуло теперь изъ тумана паровъ. — Иди ко мнѣ на грудь! Я — твоя мать.
Штертебекеръ какъ-бы оцѣпенѣлъ отъ этого неожиданнаго открытія, къ которому совсѣмъ не былъ подготовленъ.
Онъ ожидалъ встрѣтить тутъ европейскую женщину, злымъ рокомъ заброшенную сюда; онъ надѣялся, что эта пророчица, можетъ быть, дастъ ему извѣстія о томъ, что онъ хотѣлъ знать.
Но что эта мудрая Миріамъ, пророчица святой горы, пользовавшаяся всеобщимъ почитаніемъ, которой всѣ далеко кругомъ боялись, что эта окажется его матерью, это никогда ему и во снѣ не снилось.
По этому онъ стоялъ какъ проигвожденный и не могъ двинуться съ мѣста.
Но старушка уже висѣла на его груди. Она перешла узкій ручей и обхватила своего любимаго сына, отъ котораго ея суровая судьба оторвала ее въ теченіе безконечно долгихъ лѣтъ, и котораго она здѣсь, въ глубинѣ Атласскихъ горъ,, посреди полуцивилизованныхъ, фанатическихъ племенъ, снова нашла.
Теперь оцѣпенѣніе, охватившее Штертебекера отъ такой неожиданности, оставило его. Да онъ узналъ свою любимую мать! Волосы ея уже совсѣмъ побѣлѣли и въ лицѣ ея врѣзались глубокія морщины отъ глубокой старости, но прежде всего отъ лишеній и печали ея несчастной жизни.
Но глаза, эти милые, добрые, кроткіе, полные духомъ глаза, были тѣ-же самые, которые въ его дѣтствѣ такъ радостно смотрѣли на него.
Онъ обнялъ старушку обѣими руками и горячо цѣловалъ ее въ сморченный отъ печали и страданій лобъ.
Слабо потянула его Адельгейдъ фонъ-Винсфельдъ въ глубь пещеры. Она не хотѣла больше оставить найденаго сына. И такимъ образомъ они долго стояли крѣпко прижавъ грудь къ груди въ блаженствѣ счастливой встрѣчи послѣ стбльдолгаго страшнаго времени.
Съ ужасомъ смотрѣлъ Самбо издали на происходившее, не понимая ни слова изъ ихъ разговора.
Никогда онъ ничего подобнаго не видалъ и даже не слыхалъ. Никогда онъ не видалъ лицомъ мудрую Миріамъ и не имѣлъ никакого представленія о ней И теперь онъ увидалъ этого, увидалъ, какъ старая женщина съ длинными бѣлыми волосами, съ бѣлымъ лицомъ какого еще никогда не встрѣчалъ, выступила изъ облаковъ пещеры.
Да, она даже обхватила руками чужеземца, который вопреки старому обычаю, подошелъ такъ близко къ туману паровъ, и потащила его съ собою въ пещеру.
Все это по его мнѣнію могло только имѣть цѣль наказать дерзкаго за его нарушеніе святыни, или даже совсѣмъ бросить его въ кипящую рѣку.
Это предположеніе его подтвердилось еще тѣмъ, что Штертебекеръ обхватилъ старушку руками. Произошла, видно, борьба, въ которой мудрая Миріямъ осталась побѣдительницей. Потащила же она его въ пещеру.
Самбо не медлилъ ни минуты, чтобы слѣдовать своему господину, которому присягалъ въ вѣрности до самаго гроба, хоть бы даже въ самую Джегенну (адъ).
Позабывъ все кругомъ, съ одной только мыслью спасти своего господина, бросился онъ къ пещерѣ.
Онъ перепрыгнулъ дымящія ручей и въ слѣдующемъ моментѣ онъ находился уже во внутренности, страшной и до сихъ поръ священной, пещеры.
Она была полна мракомъ, потому что сумерки уже совершенно спустились, и въ ней ничего нельзя было разобрать.
Между тѣмъ онъ замѣтилъ въ сторонѣ боковую пещеру правильно освѣщенную, откуда къ его изумленію раздался голосъ его господина.
Съ любопытствомъ онъ подошелъ ближе и увидѣлъ его въ крѣпкихъ объятіяхъ съ мудрой Миріямъ сидящихъ на диванѣ.
Сама пещера же — и это его глубоко изумило, была не только удобна, но была устоена со всей роскошью; она образовала настоящее жилое помѣщеніе, въ которомъ были всѣ предметы, которыхъ человѣкъ требовалъ для удобной и пріятной жизни.
Штертебекеръ и Миріамъ тотчасъ же замѣтили стоявшаго Самбо.
— Это твой товарищъ, приведшій тебя сюда? спросила Миріамъ, или какъ она дѣйствительно называлась, Адельгейдъ фонъ-Винсфесльдъ.
— Да, это вѣрный парень, которому я обязанъ жизнью. Не прогоняй его, оставь его здѣсь. Право я ему очень благодаренъ.
Миріамъ кивнула головой.
— Пусть по твоему будетъ, Клаусъ! Между тѣмъ мы должны еще сохранить религіозную маску о моемъ положеніи какъ пророчица, пока мы не сумѣемъ оставить на всегда эту страну. Если населеніе узнаетъ, что я не больше какъ обыкновенная европейская женщина выброшенная на этотъ берегъ, то меня забросятъ камнями и вмѣстѣ и тебя, мои дорогой Клаусъ. По этому надо позаботиться, чтобы твой товарищъ сохранилъ тайну. И онъ также не долженъ знать всю правду.
Этотъ разговоръ происходилъ на нѣмецкомъ языкѣ и Самбо не понималъ ни одного слова. Такъ продолжалось еще нѣкоторое время.
— Что-бы намъ сказать ему, дорогая мамочка?
— Предоставь это мнѣ. Я знаю какъ обращаться съ этими людьми. Они суевѣрны, и мы должны этимъ воспользоваться, если хотимъ спасти свою жизнь.
Миріамъ обратилась теперь къ Самбо и сказала ему на арабскомъ языкѣ:
— Ты долженъ присѣсть къ ногамъ твоего господина, котораго ради его добродѣтелей нашла возможнымъ принять. Только каждые сто лѣтъ бываетъ одинъ день, когда Миріямъ, пророчица святой горы, показывается смертнымъ. Сегодня этотъ счастливый и великій день и вы тѣ благословенные люди, которымъ пало въ удѣлъ это чудо.
Самбо не мало былъ пораженъ отъ этихъ открытій и въ суевѣрномъ страхѣ опустилъ глаза внизъ. Слишкомъ остры были впечатлѣнія видѣннаго имъ здѣсь. Еще больше было его изумленіе когда Миріамъ продолжала:
— Можешь ты молчать?
— Да, мудрая Миріамъ, если ты приказываешь.
— Я повелѣваю, я приказываю тебѣ это строго. Ты попадешь въ кипящую воду, если нарушишь мое велѣніе и будешь говорить прежде чѣмъ получишь отъ меня особое разрѣшеніе. Великія событія должны совершиться въ этой странѣ. Пророкъ возвратилъ законнаго султана къ трону его отцовъ. Твой новый господинъ и повелитель же предназначенъ Пророкомъ, выполнить это его желаніе.
Самбо былъ совершенно озадаченъ, когда услышалъ это. Онъ покорно склонилъ голову и съ этого момента онъ сталъ смотрѣть на Клауса, какъ на сверхъестественное существо, которому Аллахъ поручилъ свое великое дѣло.
Адельгейдъ объяснила теперь Клаусу на- нѣмецкомъ языкѣ что сказала негритянскому мальчику и потомъ добавила:
— Я сдѣлала такъ, чтобы видѣть, какое впечатлѣніе произведутъ на него мои открытія. Этотъ народъ вѣритъ всему, если только знать какъ ему преподнести это.
— А развѣ ты дѣйствительно такъ увѣрена въ томъ, что Сиди Могамедъ вновь вступитъ на свой тронъ? спрашивалъ Клаусъ.
— Въ этомъ нѣтъ сомнѣнія. Его войско уже собрано; въ ближайшіе дни подойдутъ еще многія племена къ святой горѣ; Муллы провозгласили священную войну противъ Мулея Сулеймана, обозначивъ его проклятымъ, такъ какъ его кровожадность и жестокость не знали границъ.
— И ты сказала, моя любимаго матушка, что Пророкъ избралъ меня для выполненія его предначертаній?
— Да! Пророчица святой горы такъ возвѣститъ, а ты возьмешь на себя эту миссію. Ибо ты долженъ знать, что эти Султаны и шейхи ничего не смыслятъ въ военномъ искуствѣ. Такимъ образомъ войско султана Сиди Могамеда послѣ твоей муштровки и ученія въ первомъ же нападеніи побѣдитъ войско Мулея Сулеймана. Деспотъ, противозаконно захватившій въ свои руки тронъ Марракаша, сталъ кровавымъ бичемъ для всего народа. Онъ долженъ пасть. Мы же, во время этой войны, раньше или позже все равно вспыхнувшей бы между султанами, должны использовать для себя удобный моментъ, чтобы оставить Африку; я всей душой стремлюсь къ тому, чтобы послѣдніе дни моей жизни провести въ Европѣ. Въ тишинѣ монастырскихъ стѣнъ хочу я докончить мою закатывающуюся жизнь.
Лицо Штертебекера просіяло отъ удовольствія; онъ чувствовалъ себя, наконецъ, у цѣли. Онъ не зналъ во все какія битвы еще предстояли ему.
— Да! сказалъ онъ. — Я хочу тебя вернуть на родину, милая мамочка. Но сперва разскажи мнѣ, какія странныя судьбы привели тебя къ этому далекому берегу и сдѣлали тебя тутъ пророчицей. Я не могу подыскать никакого объясненія. Должно быть необыкновенное сцѣпленіе обстоятельствъ подѣйствовали къ этому. Я непремѣнно хочу узнать, что тебѣ пришлось вытерпѣть за все это долгое время страданій.
Старушка Винсфельдъ печально поникла головой.
Видно было, что воспоминанія прошлаго, проносившіяся теперь предъ ея духовнымъ глазомъ, были не особенно пріятныя.
Но она отогнала отъ себя всѣ печальные мысли, и когда снова подняла голову, лицо носило выраженіе спокойной торжественности, и горькая суровая черта исчезла.
— Слушай, Клаусъ. Я разскажу тебѣ!
ГЛАВА VI.
Мать перекоситъ всѣ страданія.[править]
— Ты знаешь вѣдь, что мошенникъ сенаторъ Детлевъ фонъ Шенкъ, который тебя самого такъ обвинялъ и подъ фальшивыми показаніями бросилъ тебя въ тюрьму, рѣшилъ также меня убрать съ дороги. (См. Клаусъ Штертебекеръ, I вып.: капитанъ восемнадцати лѣтъ.)
— Этотъ мошенникъ искупилъ свои безчинства, дорогая мамочка! сказалъ Клаусъ. Богъ судилъ его моей рукой.
— Мой сынъ, это цѣлительный бальзамъ для моихъ глубокихъ ранъ, нанесенныхъ этимъ злодѣемъ. Теперь слушай дальше. Палачи этого низкаго плута схватили меня и потащили меня въ лодку.
Почему это случилось такъ, мнѣ не сказали. Грубыя шутки солдатъ были отвѣтами, а удары ихъ прикладовъ я еще и теперь чувствую.
— О, эти палачи! — вскричалъ Штертебекеръ въ глубокомъ удрученіи. — Громъ и молнія! Если бы я могъ этихъ негодяевъ растерзать моими руками!
— Они этого вполнѣ заслужили, Клаусъ! Клянусь! И однако, то что перетерпѣла тогда было дѣтской игрой въ сравненій съ тѣмъ, что меня ожидало впереди.
— Меня перевезли на Нейверкъ, тотъ островъ въ устьѣ рѣки Эльбы, котораго ты, какъ морякъ, на вѣрно лучше меня знаешь.
На этомъ островѣ поднимается маякъ, и въ немъ живетъ сторожъ, по имени Брауманъ. И этотъ оказался также помощникомъ его собачьяго Сенатора. Онъ былъ достойный слуга, своего господина, скорѣе способный быть палачемъ въ питательной камерѣ, чѣмъ сторожемъ на маякѣ Нейверка.
Нѣсколько недѣль я просидѣла тамъ, но мнѣ они показались вѣчностью. Для меня не существовало ни дня ни ночи. — Я ни дневново свѣта, ни звѣздъ долго не видала. Только лампа ключника, приносившая мнѣ заплесневѣлый хлѣбъ и гнилую воду, была единственнымъ свѣтомъ для меня. Такъ я жила въ полномъ мракѣ.
Ни соломы ни покрывала не дали мнѣ. Пришлось спать на сыромъ полу. Крысы съѣдали мою скупую пищу, и мнѣ не одинъ разъ доставалось крѣпко чувствовать острія ихъ зубовъ.
— О мерзкіе, низкіе негодяи! Жаль что этотъ Брауманъ уже мертвъ, а то я бы зажарилъ его на медленномъ огнѣ!
— Наконецъ, меня вывели изъ тюрьмы! Мои глаза такъ отвыкли отъ свѣта, что не могли его перенести. Какъ ослѣпленная я рухнулась при свѣтѣ солнца.
Я превратилась въ скелетъ, волоса были всклокочены. Лишь нѣсколько тряпокъ, едва достаточныхъ, чтобы прикрыть мою наготу, остались отъ моей прежней одежды.
Что со мной сталось, я не знала.
Когда я снова пришла въ себя, я уже была въ трюмѣ корабля. И тамъ былъ скверный, спертый воздухъ, и тамъ царствовалъ мракъ, и тамъ было мокро и много крысъ.
Но я все таки питала надежды, что состояніе моихъ мученій скоро измѣнится. Что бы ни случилось, куда бы меня не завезли, корабль вѣдь имѣлъ все таки извѣстную цѣль и раньше или позже путешествіе должно было окончиться. Тогда наступитъ перемѣна, и вѣроятно лучшая, потому что хуже быть не могло.
Три или четыре недѣли я осталась въ мракѣ и сырости трюма. Затѣмъ тюрьму мою открыли. Я могла цѣлый день провести на палубѣ. Мнѣ назначили извѣстное мѣсто, которое я не должна была оставить. Также мнѣ строго было воспрещено приблизиться къ кому нибудь на палубѣ, или промолвить слово съ какимъ нибудь изъ матросовъ.
Но все таки это было для меня неоцѣнимымъ удовольствіемъ, дышать свѣжимъ, морскимъ воздухомъ, послѣ мѣсячныхъ мученій моихъ въ спертыхъ темницахъ, безъ свѣта и воздуха.
Куда везли меня я не знала.
Я должна признаться, что на кораблѣ мнѣ было довольно хорошо. Конечно, меня строго охраняли, ночью запирали въ трюмѣ и не должна была ни съ кѣмъ говорить, но въ остальномъ я не имѣла недостатка. Дали мнѣ даже хорошую, хотя и пеструю одежду.
Мнѣ сказали, что это одежда испанской крестьянской дѣвушки; это хотя и не подходило для пожилой дамы изъ гамбургскаго дворянскаго дома, но все таки это было лучше, чѣмъ тряпье Нейверка.
Черезъ нѣсколько недѣль мы увидѣли землю. Это былъ берегъ этой части свѣта. Судно стало на якорѣ; казалось, вступали въ переговоры съ туземцами, приблизившимися въ сотняхъ лодокъ къ кораблю.
Что однако произошло дальше я не могла видѣть, потому послѣ того, какъ темнокожіе меня осмотрѣли, я была заперта опять въ трюмъ.
Тамъ я со страхомъ ожидала долгое время, на кораблѣ же все время царствовала мертвая тишина.
Внезапно все измѣнилось. Раздался шумъ борьбы, оружіе затрещало, даже изъ пушекъ стрѣляли. Поднялся бѣшенный шумъ.
Все ближе и ближе къ моей тюрьмѣ доносился громъ сраженія. Трескъ и ломъ дверей становился слышнѣе. И теперь я въ первый разъ узнала, что я была не единственная плѣнница на кораблѣ. Тутъ было еще много другихъ, все молодыя дѣвушки, которыя — съ ужасомъ я это услышала — какъ и я продавались въ рабство въ Маррокешъ.
Также и дверь въ мою тюрьму была разбита и въ нее ворвались темныя фигуры, потащившіе меня на верхнюю палубу. Корабль былъ ограбленъ.
Капитанъ и матросы, не павшіе еще въ бою, лежали всѣ связанными.
Вообще не очень церемонились съ нами; въ особенности со мной темные сыны Африки обращались весьма скверно. Толкали и били меня со всѣхъ сторонъ. Я была для нихъ слишкомъ стара.
— Подлые негодяи! — загремѣлъ теперь Штертебекеръ такъ, что Самбо, не имѣвшій понятія о всемъ разсказанномъ. страшно перепугался.
— Это были, какъ я послѣ узнала, рифовые пираты. Они втаскивали насъ въ лодки и повезли на берегъ, а оттуда большимъ караваномъ далеко въ глубь страны. Такимъ образомъ мы вошли въ эту гористую мѣстность.
На этомъ пути я неоднократно падала отъ безсилія за что меня безжалостно бичевали. Я съ трудомъ та, сжалась дальше.
Недалеко отъ этой святой горы я почувствовала что силы меня оставляютъ. Вдругъ стемнѣло въ глазахъ и я упала. Что тогда стало со мной, я не знаю. Повидимому меня такъ крѣпко бичевали, что все тѣло было изорвано. Но когда я все таки не пришла къ себя, работорговцы меня признали мертвой и оставили тамъ.
Когда черезъ долгія недѣли я пришла въ себя, я увидѣла себя въ этой пещерѣ, а около меня сидѣла престарѣлая женщина съ длинными совершенно бѣлыми волосами; почтенная матрона, въ которой я тотчасъ узнала уроженку Европы.
Она была рождена въ Голландіи, въ молодости попала въ мароканское рабство и бѣжала на эту гору, гдѣ была въ безопасности; гора почиталась святой, а то обстоятельство, что она прошла пещеру и не сгорѣла, сдѣлало ее въ глазахъ туземцевъ святой.
Мароканцы вѣрятъ, что эта пещера вся наполнена кипящей водой, и если кто-нибудь можетъ въ ней дышать и жить, то этотъ считается неземнымъ существомъ.
Болѣе семидесяти лѣтъ прожила голландка въ этой пещерѣ. Два года тому назадъ она умерла и я заняла ея мѣсто.
И такъ я жила тутъ послѣ нея, показывая тѣ же чудеса, такъ же пророчествуя, къ чему она меня научила. Она была счастлива, что въ послѣдніе годы жизни имѣла подругу по несчастью, послѣ того какъ прожила семьдесятъ лѣтъ въ полномъ одиночествѣ въ этомъ скалистомъ ущельѣ.
Штертебекеръ все время благоговѣйно прислушивался. Но теперь онъ не могъ больше удержаться съ бурными всхлипываніями бросился онъ своей матери на шею. Слезы ручьями лились изъ его глазъ. Онъ плакалъ. Онъ, этотъ сильный, непобѣдимый герой, предъ которымъ дрожали всѣ кругомъ умѣлъ плакать когда узналъ какія страданія переносила его возлюбленная мать.
Но теперь онъ насильно вырвался и отступивъ нѣсколько шаговъ выпрямился во всю фигуру.
— Отнынѣ ты заживешь иной жизнью. Я вырву тебя изъ этой тюрьмы и поведу тебя на мое прекрасное судно, гдѣ ты исцѣлишься и тѣломъ и душой, — сказалъ онъ, съ поднятой для присяги правой рукой.
— Я иду за тобой, мой добрый сынъ. Но не позорь эту пещеру — она была для меня убѣжищемъ много лѣтъ.
— Что же съ ней дѣлать, когда мы оставимъ ее?
— Мы должны уничтожить ея внутренность. Никогда ни одинъ человѣкъ не долженъ узнать, что здѣсь жили люди, поэтому, когда все къ нашему отъѣзду будетъ готово, всѣ мои сокровища должны сгорѣть на кострѣ.
— Пусть будетъ по твоему. А какъ предполагаешь нашъ отъѣздъ?
— Сиди Могамедъ завтра передъ восходомъ солнца явится къ пещерѣ за совѣтомъ въ войнѣ его противъ Мулей Сулеймана. Я предскажу ему, что въ ближайшую полночь въ его хижину явится посланный Пророкомъ бѣлый человѣкъ, водимый чернымъ мальчикомъ и сопровождаемый закутанной женщиной. Этотъ бѣлый человѣкъ станетъ во главѣ войска и уничтожитъ Мулея Сулеймана. Чувствуешь ты себя способнымъ къ этому сынъ мой?
— Да, дорогая мать! Я видѣлъ прекрасное войско Сиди Могамеда и я слышалъ, что онъ получитъ еще подкрѣпленія.
— Такъ оно и есть. Поэтому я возвѣщу ему, что какъ только онъ увидитъ поднимающіеся клубы дыма со святой горы, онъ долженъ тотчасъ выступить въ походъ. Этотъ дымовой столбъ мы произведемъ изъ дровъ, которыхъ твой черный другъ ночь" соберетъ. Что ты хочешь съ нимъ сдѣлать? Берешь его съ собою на корабль?
— Я еще объ этомъ съ нимъ не говорилъ. Я бы охотно взялъ съ собой этого до гроба вѣрнаго мальчика, но только если онъ добровольно согласится на это. Я сейчасъ спрошу его.
Госпожа фонъ Винсфельдъ кивнула головой.
Штертебекеръ обратился теперь къ мальчику на испанскомъ языкѣ;
— Самбо, я скоро покину твою родину, послѣ того, какъ поведу войско Сиди Могамеда въ Морракешъ, возьму его штурмомъ и низвергну тирана Мулея Сулеймана.
— Тогда я пойду къ берегу моря, долженъ освободить тамъ своихъ бѣлыхъ товарищей и мой корабль, попавшіе въ руки коварныхъ рифовыхъ пиратовъ. Что ты тогда сдѣлаешь. Самбо?
— Самбо поѣдетъ съ великимъ повелителемъ, Самбо на большой корабль, Самбо на большое море поѣдетъ съ многими очень воинами и много очень кораблей увидитъ! Урра! Урра!
Теперь онъ сталъ кружиться въ кругъ и, наконецъ, попалъ въ объятія Штертебекера и на его груди горько завылъ.
— Ты храбрый парень, — сказалъ Клаусъ, кладя руку на голову мальчика. — Мы станемъ добрыми друзьями, потому что у тебя чистое сердце. Но слушай: твой новый господинъ имѣетъ опасное ремесло. Стихія, въ которой онъ живетъ, это борьба съ волной и вѣтромъ, борьба съ человѣкомъ. Знай, что это опасное дѣло, тебѣ придется слѣдовать за мной подъ градомъ пуль и стрѣлъ, подъ грохотомъ орудій. Твоему господину хорошо только въ борьбѣ и сраженіи. Хочешь за мной?
— Да, великій повелитель! — крикнулъ Самбо съ блестящими глазами. — Хочу за великимъ повелителемъ даже въ самую Джегенну. И если повелитель бьется съ Шайтаномъ (дьяволомъ), Самбо обрубитъ ему уши, носъ и длинный хвостъ.
— Ну, до того не дойдетъ, — улыбался Клаусъ. — Такъ, мы согласны. Вотъ моя рука! Отнынѣ ты вступаешь ко мнѣ, присягни мнѣ въ вѣрности — до гроба.
— Самбо присягнетъ въ вѣрности — до гроба — бородой Пророка.
Присяга бородой Пророка — самая святая на востокѣ.
Штертебекеръ помогалъ матери въ приготовленіяхъ къ отъѣзду, тогда, какъ Самбо ушелъ собирать дрова и вѣтки. Вскорѣ вся пещера была заполнена ими.
Начало свѣтать. Красные лучи солнца снова превратили святую гору въ раскаленное желѣзо.
Любовно обнявъ свою мать, которую послѣ долгихъ страданій снова нашелъ, какъ «пророчицу святой горы» стоялъ Штертебекеръ передъ пещерой и наблюдалъ чудное явленіе природы.
«Занялась зоря свободы!»
