a. Одинъ пустынникъ молился тридцеть три года, и видитъ къ какому-та царю ходятъ дьявола̀ на обѣдъ, ивкаютъ, гайкаютъ (кричатъ, кличутъ), пляшутъ, скачутъ и пѣсни поютъ. Одинъ разъ Потанька хромой отсталъ отъ дьяволовъ; пустынникъ вышолъ да и спрашиватъ ево: „куда вы такъ ходите?“—Да ходимъ вотъ къ такому-то царю на обѣдъ; у нево всѣ стряпухи дѣлаютъ все не благословесь, намъ и ладно! Старикъ и думать, какъ-бы объ этомъ извѣстить царя; а отъ царя носили ему обѣдать кажной день. Онъ принялъ ѣства да на тарелкахъ взялъ и надписалъ, што дьявола къ нему ходятъ на обѣдъ кажной день. Царь увидялъ эту надпись, тотчась всѣхъ людей перемѣнилъ и поставилъ къ стряпнѣ людей набожныхъ; за чево они ни возмутца—все говорятъ: „Господи, благослови!“ Видитъ пустынникъ дьяволовъ—впередъ шли веселы и радостны, а назадъ идутъ заунывны и печальны, и спрашиваетъ опеть Потаньку, што они не веселы? Тотъ только и сказалъ: „молчи-жо! ужо мы тебѣ отплатимъ!“ Не сталъ видать послѣ тово пустынникъ дьяволовъ. Одинъ разъ приходитъ къ нему женщина набожна. Онъ ее распросилъ: кака, откуда?: тѣ-други разговоры, стали винцо попивать и напились, сговорились вѣнчатца; пошли, видятъ—все готово, какъ и есть. Пришло время вѣнцы надѣвать; ужь начали—только надѣть. Пустынникъ и перекрестился; дьявола отступились, и онъ увидялъ петлю; да послѣ тово опеть тридцеть три года молился, грѣхи замаливалъ!—(Записана тамъ-же государственнымъ крестьяниномъ А. Зыряновымъ.)
b. Былъ пустынникъ, молился тридцать лѣтъ Богу: мимо его часто пробѣгали бѣси. Одинъ изъ нихъ хромой отставалъ далеко отъ своихъ товарищей. Пустынникъ остановилъ хромого и спросилъ: „куды вы, бѣси, бѣгаете?“ Хромой сказалъ: „мы бѣгаемъ къ царю на обѣдъ“.—Когда побѣжишь назадъ, принеси мнѣ солонку отъ царя; тогда я повѣрю, что вы тамъ обѣдаете. Онъ принесъ солоницу. Пустынникъ сказалъ: „когда побѣжишь опять къ царю обѣдать, забѣги ко мнѣ взять назадъ солоницу“. Между тѣмъ на солонкѣ написалъ: „ты, царь, не благословясь кушаешь; съ тобой бѣси ѣдятъ!“ Государь велѣлъ, чтобы на столъ становили все благословясь. Послѣ того бѣсенки прибѣжали на обѣдъ и не могутъ подойти къ благословенному столу, жжетъ ихъ, и убѣжали назадъ. Начали спрашивать хромого: „ты оставался съ пустынникомъ; вѣрно, говорилъ съ нимъ, что мы на обѣдъ ходимъ?“ Онъ сказалъ: „я только одну солоницу приносилъ ему отъ царя“. Начали бѣси хромого за то драть, для чего сказывалъ пустыннику. Вотъ хромой въ отмщеніе построилъ противъ кельи пустынника кузницу, и сталъ стариковъ передѣлывать въ горнѣ на молодыхъ. Пустынникъ увидалъ это, захотѣлъ и самъ передѣлаться: „дака, говоритъ, и я передѣлаюсь!“ Пришелъ въ кузницу къ бѣсенку, говоритъ: „нельзя ли и меня передѣлать на молодого?“—Изволь, отвѣчаетъ хромой, и бросилъ пустынника въ горно; тамъ его варилъ-варилъ и выдернулъ молодцомъ; поставилъ его передъ зеркало: „поглядись-ка теперь—каковъ ты?“ Пустынникъ самъ себѣ налюбоваться не можетъ. Потомъ понравилось (захотѣлось) ему жениться. Хромой предоставилъ ему невѣсту; оба они глядятся-не наглядятся другъ на друга, любуются-не налюбуются. Вотъ надобно ѣхать къ вѣнцу; бѣсенокъ и говоритъ пустыннику: „смотри, когда вѣнцы станутъ накладывать, ты не крестись!“ Пустынникъ думаетъ: какъ-же не креститься, когда вѣнцы накладываютъ? Не послушался его и перекрестился, а когда перекрестился—то увидѣлъ, что надъ нимъ нагнута осина, а на ней петля. Еслибъ не перекрестился, такъ бы тутъ и повисъ на деревѣ; но Богъ отвелъ его отъ конечной погибели.—(Изъ собранія В. И. Даля.)
c. Жилъ-былъ святой пустынникъ, и вычиталъ онъ въ писаніи: все, чего ни пожелаешь, и все, чего ни попросишь у Бога съ вѣрою,—то Господь тебѣ и даруетъ. Захотѣлось ему испытать: правда ли это? „Ну, можно ли тому статься, думалъ онъ; коли я пожелаю взять за себя царевну, то ужли-жъ царь и выдастъ ее за такого старца!“ Думалъ-думалъ и пошелъ къ царю. Такъ и такъ, говоритъ, хочу взять за себя царевну замужъ. А царь говоритъ: „коли ты достанешь мнѣ такой дорогой камень, какого еще никто не видывалъ, такъ царевна будетъ твоею женою“. Воротился пустынникъ въ келью; а чорту давно ужь досадно смотрѣть на его святое житіе, пришелъ онъ соблазнять пустынника и сталъ сказывать ему про свое могучество. „А сможешь ли ты, нечистой, влѣзть въ этотъ кувшинъ съ водою?“—Э! да я, пожалуй, въ пустой орѣхъ влѣзу, не только въ кувшинъ! „Одначе попробуй сюда влѣзть!“ Чортъ съ дуру влѣзъ въ кувшинъ, а пустынникъ и началъ его крестить. „Пусти меня; сдѣлай милость, пусти! заоралъ чортъ во все горло; крестъ меня жжетъ, страшно жжетъ!“—Нѣтъ, не пущу! развѣ возьмешься достать мнѣ такой дорогой камень, какого еще никто на свѣтѣ не видывалъ—ну, тогда другое дѣло! Достану; право слово, достану; только пусти! Пустынникъ открестилъ кувшинъ; чортъ выскочилъ оттудова и улетѣлъ. Черезъ малое время воротился онъ съ такимъ дорогимъ камнемъ, что всякому на диво! Взялъ пустынникъ камень и понесъ къ царю. Тотъ—дѣлать нечего—велѣлъ царевнѣ готовиться замужъ за старца; а пустынникъ и говоритъ: „не надо! вишь, начиталъ я въ писаніи: что ни попрошу у Бога—то мнѣ и сдѣлаетъ, вотъ мнѣ и захотѣлось попытать, а взаправду-то жениться я не хочу“. А нечистой ужь какъ было радовался, что смутилъ пустынника: „вотъ-де женится на царевнѣ, какое тутъ спасенье!“
Въ другой разъ заспорилъ пустынникъ съ чортомъ: „не влѣзишь де ты, окаянный, въ орѣхъ-свистунъ (свищъ)!“ Чортъ расхвастался и влѣзъ. Вотъ пустынникъ давай его крестить. „Пусти! закричалъ нечистой, пожалуста пусти! меня огнемъ жжетъ!“—Выпущу, коли пропоешь ангельскіе гласы! „Не смѣю, говоритъ нечистой; меня разорвутъ за это наши!“—Одначе пропой!—Что дѣлать? согласился чортъ; вотъ выпустилъ его пустынникъ на волю, самъ палъ на колѣни и зачалъ Богу молится, а нечистой запѣлъ ангельскіе гласы: то-то хорошо! то-то чудесно! Вишь, черти-то прежде были ангели, отъ того они и знаютъ ангельскіе гласы. Какъ запѣлъ онъ—такъ и поднялся на небо: Богъ, значитъ, простилъ его за это пѣніе.—(Записана издателемъ въ Воронежской губерніи, Бобровскомъ уѣздѣ.)
