Радостный трезвонъ праздничныхъ колоколовъ — самая предательская вещь... Я не зналъ ни одного самаго закоренҍлаго злодҍя, который устоялъ бы противъ радостнаго перезвона праздничныхъ колоколовъ... Были случаи, когда такого закоренҍлаго злодҍя пытали, мучили, желая вырвать у него хотя-бы словечко правды о его преступленіи — онъ молчалъ, будто воды въ ротъ набравши... Но стоило только радостно и празднично зазвонить надъ его ухомъ, какъ онъ вспоминалъ свою молодость, каялся, плакалъ и, разсказавши всю подноготную, обҍщался вести новую жизнь.
Иногда его даже и за языкъ никто не тянулъ — признаваться. Но стоило только потянуть за языкъ колокола — преступникъ безъ промедленія вспоминалъ свою молодость и каялся во всемъ, разливаясь въ три ручья.
Таково ужъ странное свойство праздничнаго перезвона.
*
Старый провокаторъ, носившій партійное прозвище — Волкъ, — сидҍлъ въ своей большой неуютной комнатҍ и тревожно прислушивался къ радостному перезвону праздничныхъ колоколовъ.
Онъ вспоминалъ свою молодость, мать, ведущую его, маленькаго, чистенькаго, въ церковь, и этотъ перезвонъ — мучительно радостный и ожидательно-праздничный.
И когда онъ подумалъ о своемъ теперешнемъ пове деніи, о своемъ паденіи въ пропасть предательства — сердце его сжалось и на глазахъ выступили слезы...
А колокола радостно гудҍли:
— Бомъ-бомъ! Бомъ-бомъ!
— Нҍтъ! — простоналъ провокаторъ. — Больше я не могу!.. Сердце мое разрывается отъ раскаянія!.. Довольно грҍшить! Пойду и признаюсь во всемъ — пусть дҍлаютъ со мной, что хотятъ. Никогда не поздно раскаяться въ своихъ грҍхахъ...
Онъ одҍлся и вышелъ изъ дому.
*
Идя по улицҍ, Волкъ бормоталъ себҍ подъ носъ:
— Пойду прямо въ полицію и разскажу все на чистоту: какъ я выдавалъ революціонерамъ ея тайны и какъ я, однажды стянулъ со стола полковника предписаніе объ обыскҍ у своего знакомаго эсъ-эра. Все выложу! Пусть сажаетъ въ тюрьму, пусть дҍлаетъ со мной, что хочетъ!..
— Бомъ-бомъ! Бомъ-бомъ! — радовались колокола.
По мҍрҍ приближенія къ дому полковника, шаги Волка все замедлялись и движенія дҍлались нерҍшительнҍе и нерҍшительнҍе.
Новое чувство зажигалось въ груди стараго Волка.
— Куда я иду? — думалъ онъ. — Развҍ мнҍ сюда нужно идти каяться? Кому я дҍлалъ тяжкій вредъ? Кого продавалъ? Товарищей! А они мнҍ довҍряли... Ха-ха! Туда и иди, старый Волкъ! Передъ ними и кайся!
Взоръ его просвҍтлҍлъ.
Онъ рҍшительно повернулся и зашагалъ въ обратную сторону, по направлению конспиративной квартиры товарища Кирилла.
— Приду и прямо скажу: такъ и такъ братцы! Грҍшникъ я великій, за деньги продавалъ васъ — простите меня, или сдҍлайте со мной, что хотите.
Онъ всхлипнулъ и вытеръ глаза носовымъ платкомъ.
80 Ему самому было жаль себя. Вдали показались окна квартиры товарища Кирилла.
— Приду и скажу, — бормоталъ Волкъ. — Обманывалъ я васъ!.. И полицію обманывалъ, и васъ обманывалъ. Полицію даже больше.
Онъ замедлилъ шагъ, остановился и задумался.
— Гм... Вҍдь, если я полицію больше обманывалъ, я передъ нею и долженъ каяться... Ей я и долженъ признаться, что велъ двойную игру. Она не виновата въ томъ, что она полиція, — она исполняетъ свои обязанности. Бҍдненькій полковникъ... Сидитъ теперь дома и думаетъ: «Вотъ придетъ Волкъ, парочку свҍдҍній принесетъ». А я-то!
— Бомъ-бомъ! Бомъ-бомъ! — разливались колокола.
Волчьи глаза увлажнились слезами.
Онъ рҍшительно повернулъ и пошелъ назадъ.
— ...Сидитъ онъ и думаетъ: «придетъ Волкъ, принесетъ парочку свҍдҍній». Хорошо у него, уютно. Лампа горитъ, на стҍнахъ картинки... Тепло. Это не то, что тҍ, которые недавно влопались. Сидятъ по камерамъ и скрипятъ зубами. Поддедюлилъ васъ Волкъ!
Онъ вздохнулъ.
— А вҍдь имъ теперь, поди, холодно, голодно, въ камерахъ каменные полы. Они мнҍ довҍряли, думали — свой, а я... Эхъ, Волкъ! Глубока твоя вина передъ ними и нҍтъ ей черты предҍла.
— Бомъ-бомъ! — ревҍли колокола. — Покайся, Волкъ! — Бомъ-бомъ!
Схватившись за голову, застоналъ несчастный и побҍжалъ къ товарищу Кириллу.
— Все скажу! Руки ихъ буду цҍдовать, слезой изойду. Гдҍ моя молодость? Гдҍ моя честность?
*
Къ Кириллу Волкъ не зашелъ.
Долго стоялъ онъ на улицҍ, раздираемый сомнҍніями и обуреваемый самыми противоположными чувствами. Ему смертельно хотҍлось покаяться, никогда такъ, какъ теперь,
81 не жаждалъ онъ очищенія, умиротворенія мятущейся души своей, и долго стоялъ такъ Волкъ на распутьи:
— Куда идти?
И не зналъ.
Мимо него быстро прошелъ человҍкъ, лицо котораго показалось Волку знакомымъ. Отложивъ на минуту раскаяніе, Волкъ подумалъ:
— Гдҍ я видҍлъ этого человҍка? Да, вспомнилъ! Это Мотя. Я его частенько встрҍчалъ въ полиціи!
Въ Волкҍ проснулись профессіональныя привычки.
— Куда это онъ идетъ? Ба! Да вҍдь это подъҍздъ товарища Кирилла!..
Неужели....
Волкъ догналъ Мотю и положилъ ему руку на плечо. Мотя обернулся, сконфузился и растерянно сказалъ:
— А, Волкъ! Съ праздникомъ васъ.
Но сейчасъ же онъ оправился, и его пронзительные глаза устремились на Волка.
— Вы... тоже сюда?
— Да, — сказалъ Волкъ, а про себя подумалъ: — Не думаетъ ли онъ на меня донести, червякъ поганый! Хорошъ бы я былъ передъ Кирилломъ.
Онъ переступилъ съ ноги на ногу и сказалъ:
— Видите ли, Мотя... Мнҍ почему-то хочется быть съ вами откровеннымъ: я, въ сущности, партійный работникъ, а въ полицію хожу такъ себҍ... для пользы дҍла!
— Вотъ и прекрасно! — обрадовался Мотя. — Тогда и я буду откровененъ: вҍдь я, признаться, продҍлываю то же самое!
Но въ глазахъ Моти Волкъ замҍтилъ странно-блеснувшій огонекъ, который слишкомъ поспҍшно былъ потушенъ опустивщимися вҍками.
— Эге! — подумалъ Волкъ и, разсмҍявшись, дружески хлопнулъ Мотю по плечу.
— Къ черту уловки и хитрости! Я вижу — вы парень ой-ой! какой. Вҍдь я насчетъ партійности-то подшутилъ
82 надъ вами. Ну, какой я, къ черту, партійный работникъ, когда на-дняхъ типографію провалилъ.
— Ха-ха! — закатился хохотомъ Мотя. — То-то! Сообразили.
Но смҍхъ его показался Волку фалышивымъ, а глаза опять блеснули и погасли.
— Господи! — подумалъ, растерявшись Волкъ. — Ничего я не разберу. Зачҍмъ бы ему являться къ Кириллу, если онъ гласно работаетъ на отдҍленіе. Съ другой стороны... Гм...
Мотя раздумывалъ тоже.
Такъ они долго стояли, въ недоумҍніи разсматривая другъ друга.
— Пойди-ка, влҍзь въ его душу, — думалъ растревоженный Волкъ. — Ну, времячко!
— Чертъ его знаетъ, чҍмъ онъ, въ сущности, дышетъ, — досадливо размышлялъ Мотя. — Ну, времена!
Постоявъ такъ съ минуту, оба дружески улыбнулись другъ другу, пожали руки и разошлись — Мотя наверхъ, по лҍстницҍ, а Волкъ на улицу.
Выйдя на воздухъ, Волкъ вздохнулъ и прислушался: колокола перестали звонить.
— Ага! — облегченно подумалъ Волкъ. — То-то и оно. А то — каяться!
Не размышляя больше, зашагалъ онъ къ полковнику и, вызвавъ его, сообщилъ, что Мотя очень подозрителенъ, что онъ шатается по конспиративнымъ квартирамъ, и что за нимъ надо наблюсти.
А Мотя въ это время сидҍлъ въ квартирҍ Кирилла и говорилъ, опасливо озираясь:
— Подозрителенъ вашъ Волкъ... Шатается къ полковнику и, вообще, не мҍшало бы за нимъ наблюсти!..
