Ну какъ же г-ну Менделѣеву было не сказать, что нашъ удачный опытъ съ его дѣтищемъ — манометрическимъ столомъ — ничего не стоить? «Точности нѣтъ и слѣда!» восклицаетъ онъ. «Такіе опыты надобно держать про себя, а не соваться съ ними въ газеты, да къ членамъ физическаго общества» («Матер.» стр. 151). Въ чемъ же неточности? — Послушаемъ сего грознаго судью.
«Изъ описанія видно, что не были приняты гарантіи для соблюденія условія, чтобы никто не касался неподвижныхъ частей стола, ибо не было никакой преграды между неподвижными частями стола и присутствующими (мы по опыту знаемъ, что быстрота движеній, производимыхъ фокусниками и другими ловкими лицами, не позволяетъ ихъ замѣчать); даже неизвѣстно одинъ ли медіумъ сидѣлъ за столомъ или не сидѣлъ ли сверхъ того кто либо за столомъ и не могъ ли тотъ касаться неподвижныхъ частей стола?» («Матер.» стр. 147). — Отвѣчаю. Медіумъ сидѣлъ за столомъ одинъ; въ протоколѣ нашемъ сказано: «за этимъ столомъ медіумъ, г-жа Клайеръ, посажена была въ виду всѣхъ присутствующихъ»; говорится въ единственномъ числѣ; по грамматикѣ выходитъ, что посажено было одно лицо; по научному выходитъ, что единственное число могло бы употребиться и вмѣсто множественнаго. Винимся; мы этого не знали. Но, кромѣ того, сказано: «г-жа Клайеръ посажена была въ виду всѣхъ присутствующихъ»; еслибы присутствующіе сѣли за столъ вмѣстѣ съ медіумомъ, то нельзя было бы сказать, что медіумъ былъ посаженъ за тотъ же самый столъ «въ виду» присутствующихъ; наконецъ далѣе сказано: «въ комнатѣ горѣла висячая лампа, полнымъ свѣтомъ, и ясно освѣщала всю фигуру медіума и пространство подъ манометрическимъ столомъ». Для немудрствующаго читателя понятно, что «вся фигура медіума и пространство подъ столомъ» не могли бы быть видны для присутствующихъ, еслибы они сами сидѣли за этимъ столомъ; а въ описаніи втораго опыта даже упомянуто, что «Аксаковъ и Вагнеръ сидѣли въ сторонѣ, слѣва отъ медіума», а «Черемисиновъ и Россоловскій справа отъ медіума»… (См. также «Добавочный протоколъ» стр. 162).
Но если медіумъ и сидѣлъ за столомъ одинъ, то все-таки, по мнѣнію г. Менделѣева, это ничего не доказываетъ: «преграды» между медіумомъ и «неподвижными частями стола» никакой не было, и онъ быстрыми движеніями, никѣмъ не замѣченными, двигалъ столъ въ разныя стороны. Вотъ мы и разбиты! — Но полно такъ ли? Вѣдь рѣчь идетъ о неточности съ нашей стороны, а выходитъ неточность со стороны снаряда. Для чего же намъ дали снарядъ безъ перегородокъ? «Ну и показали бы все коммисіи, оно бы и стало виднѣе», сердито восклицаетъ г. Менделѣевъ («Матер.» стр. 151)! — Помилуйте, г. Менделѣевъ; не вы ли сейчасъ говорили, что «быстрота движеній, производимыхъ фокусниками, не позволяетъ ихъ замѣчать?» Какъ же бы оно стало вамъ виднѣе?
Далѣе, замѣчаетъ г. Менделѣевъ; «скольженіе, для изученія коего назначается манометрическій столъ, было наблюдаемо заурядъ со случаемъ колебанія стола; отъ него не отдѣлено, а манометрическій столъ назначается только для изученія случая скольженія стола по полу» (Матер. стр. 147). Но въ чемъ же наша неточность? Ужели въ томъ, что мы засвидѣтельствовали, что столъ не только скользилъ по полу, но и наклонялся въ разныя стороны? Не значитъ ли это упрекать насъ уже въ избыткѣ точности?.. Развѣ мы виноваты въ томъ, что столъ не только скользилъ по полу, но еще и наклонялся въ разныя стороны. А г-на Менделѣева это видимо сердитъ, ибо столъ, не только продвинулся по полу, что поддается объясненію проворства рукъ или ногъ, но еще и наклонялся плавно, а не толчками, въ три разныя стороны, т. е. продѣлалъ такую штуку, которая для искусственнаго воспроизведенія, при тѣхъ же условіяхъ, совершенно невозможна — какъ это мы и увидимъ ниже, при разсмотрѣніи попытки г. Менделѣева объяснить это явленіе фокусомъ.
Но, въ раздраженіи своемъ, г. Менделѣевъ забываетъ что опытъ этотъ былъ нами повторенъ и что на этомъ опытѣ наклоненіи стола не было, а произошло одно только его скольженіе, слѣдовательно одно то явленіе, для изученія котораго манометрическій столъ предназначался, и отдѣленія котораго отъ примѣси другихъ явленій г. Менделѣевъ требуетъ.
Въ чемъ же еще наши неточности? Въ текстѣ описанія нашего втораго опыта съ манометрическимъ столомъ г. Менделѣевъ вставляетъ замѣтку съ тѣмъ же вопросомъ: «не даетъ ли это поводъ думать, что сидѣли и другіе за столомъ?» Отвѣтъ мой тотъ же: медіумъ сидѣлъ одинъ, какъ ясно видно изъ перваго протокола (см. и «Добавочный протоколъ»). Добавлю здѣсь только, что второй опытъ былъ повтореніемъ перваго; сообщается не протоколъ его со всѣми подробностями, а только сущность результата Вѣдь мы же очень хорошо знали, что что бы мы не писали, все пойдетъ не въ прокъ.
Но вотъ г. Менделѣева озаряетъ чудная мысль — и все стало ясно: «Личные мои опыты безъ медіума показали, что, держа на столешницѣ руки, можно сдвинуть столъ безъ замѣтнаго дѣйствія на манометры только тогда, когда предварительно очень сильно надавить на столешницу — иначе нельзя. Не этотъ ли случай и былъ въ двухъ сеансахъ съ г-жею Клайеръ? Эту мысль внушилъ мнѣ И. И. Боргманъ тотчасъ же по публикаціи протеста („Голосъ“, 29 марта). Тогда и качать можно — все же не будетъ движенія въ манометрахъ. Случай такой предвидѣнъ. Въ коммисіи его бы узнали. Если сперва сразу надавить, то это будетъ ясно по сильному тогда измѣненію манометровъ, потомъ могутъ уже и не быть измѣненія. Не такъ ли объясняются опыты гг. спиритовъ? Если дѣло такъ и сдѣлалось, а г-жа Клайеръ догадалась обо всемъ этомъ — это дѣлаетъ честь ея способностямъ. Послѣ надавливанія, сразу произведеннаго, подвижная столешница становится какъ бы въ неподвижномъ скрѣпленіи съ ножками стола. И вотъ составляется и публикуется протоколъ аксаковскихъ засѣданій — да что значатъ наблюденія и описанія людей, не желающихъ ничего предвидѣть?» («Матер.» стр. 151).
Плохую службу сослужилъ г. Боргманъ г-ну Менделѣеву, внушивъ ему такую несчастную мысль! Хочу думать, что никогда еще г. Менделѣевъ не договаривался до такого непроходимаго вздора, какъ въ этихъ немногихъ строкахъ.
Чтобъ двигать и качать манометрическій столъ, безъ замѣтнаго дѣйствія на манометры, надо, по объясненію г. Мепделѣева. сперва сразу надавить на столешницу; въ манометрахъ произойдетъ сильное измѣненіе, а потомъ его уже можетъ и не быть. Прежде всего чтó гласитъ протоколъ: «манометрическій столъ предъ засѣданіемъ былъ приведенъ въ надлежащій порядокъ; манометры были уравнены и дѣйствіе ихъ испробовано… при всѣхъ движеніяхъ стола жидкость манометровъ оставалась почти въ полномъ покоѣ». Гдѣ же то сильное измѣненіе въ манометрахъ, которое должно, по этому объясненію, предшествовать движеніямъ стола? У манометровъ стоялъ я съ карандашемъ въ рукахъ, чтобъ отмѣчать предѣлы повышенія жидкости въ каждомъ манометрѣ; я не отрывалъ глазъ отъ общаго уровня ихъ, и только слышалъ, что столъ нѣсколько разъ стучалъ объ полъ; но карандашъ мой остался безъ употребленія; я напрасно ждалъ колебаній манометровъ; во все время опыта они были столь ничтожны (они не превышали ½ дюйма), что не стоило и отмѣчать ихъ.
Теперь разсмотримъ ближе самое объясненіе г. Менделѣева. Онъ говоритъ, что надо сперва сразу надавить на подвижную столешницу; но каждый край столешницы покоится на соотвѣтствующей каучуковой трубкѣ, сообщающейся съ манометромъ; если сильно надавить на одинъ край, то уровень жидкости въ соотвѣтствующемъ манометрѣ тотчасъ подымается вершковъ на восемь, жидкость доходитъ до конца трубки, и тутъ выливается въ пріемную чашечку (г. Менделѣевъ умалчиваетъ объ этомъ); если надавить на другой край, то тоже самое происходитъ съ другимъ манометромъ. Чтобъ слѣдовать объясненію г. Менделѣева, надо надавить на подвижную доску стола такъ искусно, чтобы доска эта всѣми четырьмя краями своими равномѣрно надавила на всѣ четыре каучуковыя трубки, и кромѣ того такъ сильно, чтобы, по выраженію г. Менделѣева, «подвижная столешница стала какъ бы въ неподвижномъ скрѣпленіи съ ножками стола». Но при такомъ сильномъ надавливаніи вся жидкость въ трубкахъ подъ столешницею выдавится, а въ манометрахъ она подымется до крайнихъ предѣловъ и выльется въ чашечки; послѣ того, если ни чуть не ослабить давленіе на столешницу, дѣйствительно, никакого болѣе измѣненія въ манометрахъ не произойдетъ. Но вѣдь тогда и манометровъ болѣе нѣтъ, ихъ дѣйствіе устранено, остановлено; предъ наблюдателями однѣ стеклянныя трубки, наполненныя до самыхъ краевъ окрашенною жидкостью; указатели уничтожены; чтò же наблюдатели будутъ далѣе наблюдать? Вѣдь это все равно что остановить машину, потомъ наблюдать ея ходъ! Вотъ какое объясненіе предлагаетъ г. Менделѣевъ! Только въ видѣ насмѣшки надъ здравымъ смысломъ читателей можно писать такой вздоръ, въ надеждѣ что его не разберутъ!.. Что значитъ спиритизмъ! До какихъ абсурдовъ онъ доводитъ даже г. Менделѣева, и это уже не въ первый разъ (см. выше стр. 105).
Но это еще не все. Вотъ столешница нажата, вплотную придавлена къ столу. «Тогда и качать можно — все же не будетъ движенія въ манометрахъ. Случай такой предвидѣнъ», восклицаетъ г. Менделѣевъ. Нѣтъ, г. Менделѣевъ, вы ошибаетесь! Въ томъ то и дѣло, что столъ этотъ нельзя качать. Вы утверждаете, что можно. Но качали ли вы? — вотъ въ чемъ вопросъ. А мы, прилагая къ тому всѣ наши силы, пробовали наклонить столъ въ тѣ стороны, на которыя онъ наклонялся подъ руками медіума; мы держали руки не на серединѣ подвижной столешницы, какъ медіумъ, а давили на самый край ея, при чемъ манометрами уже нисколько не стѣснялись, и не смотря на всѣ наши усилія, ни въ одну изъ этихъ сторонъ не могли наклонить столъ. Это засвидѣтельствовано и въ протоколѣ. Попробуйте — и сами увидите. Добавлю, для полноты, что опыты наши производились на паркетномъ полу. А вы утверждаете, что качать можно, да еще при какомъ условіи — чтобъ столешница была такъ прижата къ столу, чтобъ даже всѣ манометры оставались безъ измѣненія, чтò само по себѣ составляетъ уже почти физическую невозможность, ибо при малѣйшемъ ослабленіи одной руки жидкость въ манометрѣ опустится.
Еслибъ на нашихъ опытахъ съ г-жею Клайеръ произошло одно только скольженіе стола, то вы бы, пожалуй, могли еще пытаться опровергать значеніе этихъ опытовъ не тѣми вздорными объясненіями, которыя придуманы вами, но тѣми опытами, которые продѣланы мною однимъ съ манометрическимъ столомъ и которыми я самъ, ниже, доказываю возможность сдвинуть его почти безъ всякаго движенія въ манометрахъ (см. главу: «Негодность манометрическаго стола для разсмотрѣнія медіумическихъ явленій») — хотя условія этихъ опытовъ, правда, другія, да и г-жа Клайеръ не могла знать ихъ; по въ томъ то и дѣло, что на нашихъ опытахъ съ нею столъ не только скользилъ по полу, но и наклонился въ три разныя стороны, т. е. продѣлалъ такія движенія, которыя мы искусственнымъ давленіемъ на столъ никакъ не могли воспроизвести, между тѣмъ какъ подъ руками медіума это совершилось и даже безъ замѣтнаго колыханія манометровъ. Неумѣстно тутъ и толкованіе, что медіумъ могъ приподнимать столъ быстрыми, неуловимыми движеніями рукъ или ногъ, ибо тогда произошли бы толчки, между тѣмъ какъ наклоны эти совершились плавно, медленно. Въ совокупности всѣхъ этихъ условій и состоитъ именно чрезвычайная поразительность и совершенная доказательность нашихъ опытовъ.
Почему наклоны стола оказались для искусственнаго воспроизведенія невозможными — это вопросъ другой. Быть можетъ это происходило отъ того, что полъ былъ паркетный и, при сильнѣйшемъ усиліи, столъ начиналъ скользить — или отъ того, что подъ обѣими подвижными столешницами, вдоль краевъ, которыми они смыкались, были подложены во всю длину ихъ увѣсистые свинцовые бруски, вслѣдствіе чего вся тяжесть сосредоточивалась на центрѣ стола, который поэтому и вѣсилъ пудъ, — или, наконецъ, отъ того, что все прилагаемое усиліе поглощалось упругостію каучуковыхъ трубокъ (чѣмъ г. Менделѣевъ объясняетъ неудачу и своей попытки сдвинуть столъ. — См. стр. 82).
Что же осталось отъ критики г. Менделѣева, кромѣ его негодованія на удачу нашихъ опытовъ? Еслибъ онъ относился къ предмету изслѣдованія доброжелательно, искренно, то онъ долженъ былъ только порадоваться нашему успѣху и пожалѣть, что опыты не произошли въ Коммисіи; еслибъ онъ дѣйствительно интересовался вопросомъ о медіумизмѣ, и находилъ въ нашихъ опытахъ какую нибудь неполноту, неясность, то онъ могъ бы разспросить насъ — вѣдь всѣ свидѣтели были на лицо. Не могъ же онъ, въ самомъ дѣлѣ, оставляя придирки въ сторонѣ, не видѣть, не понять, что опыты съ манометрическимъ столомъ удались какъ нельзя лучше, и даже при такомъ условіи, которое ему и въ голову не приходило. Неизвѣстно почему онъ воображалъ, что для этихъ опытовъ всѣ присутствующіе должны вмѣстѣ съ медіумомъ сидѣть за столомъ. Въ подробномъ описаніи этого стола, онъ только и допускаетъ, при сидѣніи за нимъ, два случая: «А. никто не касается неподвижныхъ частей и присутствующіе держатъ руки на подвижныхъ частяхъ столешницы, и Б. нѣкоторые присутствующіе касаются неподвижныхъ частей стола. Изслѣдованъ можетъ быть лишь только первый случай, а потому, примѣняя манометрическій столъ, должно имѣть убѣжденіе въ невозможности случая Б. Для этой цѣли должны были бы служить огражденія неподвижныхъ частей стола предохранительными перегородками, прикрѣпленными къ полу или потолку, дабы не могло быть преднамѣреннаго или случайнаго давленія присутствующихъ на неподвижныя части стола» («Матер.» стр. 145). Когда мы производили опыты, я не зналъ всѣхъ этихъ разсужденій г. Менделѣева, но я очень хорошо понималъ, что слабою стороною опыта съ этимъ столомъ всегда будетъ невозможность доказать, что никто изъ присутствующихъ не касался неподвижныхъ частей стола, ибо даже и при всѣхъ тѣхъ хитрыхъ перегородкахъ, о которыхъ пишетъ г. Менделѣевъ (но которыхъ онъ почему то не сдѣлалъ), абсолютная невозможность этого прикосновенія не была бы доказана. Чтобъ достичь этой цѣли при помощи условій совершенно простыхъ и уже вполнѣ убѣдительныхъ, я предложилъ способъ, который г-ну Менделѣеву и въ голову не приходилъ, а именно, чтобъ медіумъ сѣлъ за столъ одинъ, а присутствующіе размѣстились по сторонамъ и наблюдали. И вотъ при этихъ-то условіяхъ опытъ удался блистательно, — никто не былъ пораженъ имъ столько какъ мы сами!
Такъ какъ опытъ этотъ былъ частный, то онъ, по этому самому, не имѣлъ для Коммисіи никакого значенія, и г. Менделѣевъ, печатая наши заявленія, имѣлъ полное право оставить его безъ всякаго вниманія. Но вѣдь онъ только-что подписалъ заключеніе Коммисіи, отъ 21 Марта, что ни какой медіумической силы нѣтъ, и потому не могъ вытерпѣть, чтобъ не постараться доказать, что наши опыты съ манометрическимъ столомъ ничего не стоятъ. Всякія возраженія годятся ему для этой цѣли. Сперва онъ прикидывается непониманіемъ протокола, не хочетъ понять, что медіумъ сидѣлъ за столомъ одинъ, «въ виду присутствующихъ», сидѣвшихъ по сторонамъ… Все равно, не было перегородокъ и медіумъ могъ двинуть столъ какимъ нибудь быстрымъ, незамѣтнымъ движеніемъ — но г. Менделѣевъ не хочетъ понять, что въ протоколѣ сказано, что всѣ движенія стола происходили «плавно»!.. Все равно, ничего не значитъ, ибо скольженіе стола не было отдѣлено отъ качанія его — но г. Менделѣевъ не хочетъ понятъ, что при второмъ опытѣ нашемъ было наблюдаемо одно только скольженіе стола и качаній его вовсе не было… Все равно, не годится, ибо скольженіе можно производить и руками, если только напередъ сильно надавить на столъ — но г. Менделѣевъ не хочетъ понятъ, что медіумь напередъ нисколько не давилъ, и манометры все время почти не двигались, — что, наконецъ, произошло не только скольженіе стола по полу, но и наклоненіе его въ разныя стороны… Пустяки, «тогда и качать его можно» — но г. Менделѣевъ не хочетъ понятъ, что въ протоколѣ сказано, что не смотря на всѣ наши усилія, и уже не обращая вниманія на движенія въ манометрахъ, мы никакъ не могли покачнуть столъ; и нисколько не стѣсняясь, едва не съ бранью («Матер.» стр. 151), онъ пускается въ подробное объясненіе того пріема, при помощи котораго можно воспроизвести такое качаніе — объясненіе столь вздорное, столь нелѣпое, что во всякое другое время оно не могло бы не показаться ему постыднымъ! Но хладнокровіе ему измѣняетъ, въ возбужденіи своемъ онъ этого не видитъ, не понимаетъ, и собственноручно печатно изобличаетъ ту страстную враждебность, съ которою онъ относился къ предмету, за изслѣдованіе котораго онъ взялся во имя науки и интереса общественнаго.