Въ области медіумизма совершилось недавно необычайное событіе: впервые медіумическій фактъ явился оправданіемъ научной гипотезы и впервые научная гипотеза дала возможность объяснить не только совершившійся медіумическій фактъ, но и цѣлый рядъ другихъ явленій этого рода. Такимъ образомъ, тотъ заколдованный кругъ, въ которомъ вращались отверженные медіумисты и изъ котораго имъ не было выхода въ слѣдствіе того, что они свидѣтельствовали о вещахъ, по мнѣнію другихъ, нелѣпыхъ, невозможныхъ, противныхъ законамъ природы и т. д. — наконецъ разорванъ; выходъ найденъ! Сдѣланъ наконецъ первый шагъ къ разгадкѣ медіумическихъ явленій, и этотъ шагъ принадлежитъ нѣмцамъ. Извѣстно, что въ Америкѣ, Англіи, Франціи и Россіи есть ученые, которые, по свидѣтельству личнаго опыта, признали реальность медіумическихъ явленій. Одна Германія составляла въ этомъ отношеніи исключеніе, горделиво относясь къ «зараженнымъ»; но въ концѣ прошлаго года зараза коснулась, наконецъ, и ея самой![1]). Свидѣтелемъ факта сдѣлался на этотъ разъ одинъ изъ блестящихъ представителей нѣмецкой учености, профессоръ лейпцигскаго университета, астрономъ и физикъ Цёльнеръ; и не одинъ онъ, а нѣсколько и другихъ, имена которыхъ въ связи съ этимъ вопросомъ станутъ скоро извѣстны. Но надо отдать справедливость нѣмецкому ученому: онъ философскимъ путемъ пришелъ напередъ къ заключенію о возможности опредѣленнаго факта, и совершившійся фактъ явился истиннымъ торжествомъ спекулятивной науки. Предшествовавшіе ученые относились къ медіумическимъ явленіямъ только эмпирически; они только свидѣтельствовали о томъ, что видѣли, не пытаясь объяснить явленія, или принимая популярную гипотезу, не имѣющую строго-научнаго характера; нѣмецкій же ученый, развивая гипотезу, не имѣвшую прямаго отношенія къ медіумизму, но указывавшую на возможность такихъ явленій, которыя, по всѣмъ извѣстнымъ доселѣ даннымъ науки, казались невозможными, вздумалъ эту гипотезу свою приложить къ медіумизму, и сталъ добиваться опредѣленнаго явленія, имъ самимъ придуманнаго, въ области же медіумизма до той поры небывалаго.
Явленіе совершилось.
Диковинные факты, о которыхъ свидѣтельствуютъ тысячи людей и единицы ученыхъ, не находили до сихъ поръ отголоска въ массѣ остальныхъ ученыхъ, потому что не было въ наукѣ никакой теоріи, къ которой эти факты могли бы быть пріурочены; они, повидимому, насиловали здравый смыслъ, нарушали признанные доселѣ законы природы, а потому и отметались въ сторону, какъ обманъ или самообманъ. Нынѣ факты эти пріобрѣтаютъ, наконецъ, въ наукѣ право гражданства; они только теперь принимаютъ настоящее научное крещеніе, ибо дана, наконецъ, чисто научная гипотеза, если не для полнаго ихъ объясненія, то хотя для признанія ихъ возможности. Я надѣялся, что честь постановки медіумическихъ явленій на научную почву будетъ принадлежать намъ, русскимъ; теперь она принадлежитъ нѣмцамъ, сумѣвшимъ воспользоваться тѣмъ самымъ медіумомъ, Слэдомъ, который приглашенъ былъ нами для нашей бывшей спиритической коммисіи.
Въ чемъ же состоитъ эта гипотеза? Развивать ее пространно здѣсь не мѣсто, да я и не считаю себя для этого достаточно компетентнымъ. Обстоятельный рефератъ этой части труда Цёльнера, написанный профессоромъ Бутлеровымъ, напечатанъ въ февральской книжкѣ «Русскаго Вѣстника», но вотъ краткое изложеніе этой гипотезы и произведеннаго опыта. Самый же подлинникъ съ рисункомъ опыта читатели найдутъ въ только что вышедшей книгѣ: «Wissenschaftliche Abhandlungen von F. Zӧllner. Leipzig. 1878».
Наши понятія о пространствѣ ограничиваются, какъ извѣстно, только тремя измѣреніями: длиною, шириною и глубиною. Кантомъ была впервые выражена мысль о возможности не только четвертаго, но даже и бòльшаго числа измѣреній. «Наука объ этихъ возможныхъ видахъ измѣренія пространства была бы — говоритъ онъ — безспорно высшею геометріею, которую умъ человѣческій могъ когда либо построить». Укажу здѣсь, въ нѣсколькихъ словахъ, на какихъ умозрительныхъ данныхъ выработалась мысль о возможности допущенія множественности измѣреній пространства.
Видимый міръ познается нами лишь по нашимъ ощущеніямъ — по измѣненіямъ, которыя онъ производитъ въ нашемъ организмѣ. Прямо познаются нами собственно только эти измѣненія; дѣйствительная же сущность вещей, «вещь о себѣ» (das Ding an sich), остается недоступною для познанія. А такъ какъ наше понятіе о пространствѣ основывается не на одномъ апріорномъ познаваніи, но отчасти также и на наблюденіи, то истинная сущность пространства, абсолютное пространство, намъ недоступно и въ немъ можетъ, безъ логическаго противорѣчія, быть допущена множественность измѣреній.
На эту мысль наводятъ и нѣкоторыя явленія, существующія въ природѣ. Геометрическія фигуры не различаемыя нашимъ мышленіемъ (тождественныя по формѣ, величинѣ и взаимному положенію своихъ частей), не должны различаться и наглядно: онѣ должны допускать приведеніе ихъ въ такое отношеніе къ намъ, при которомъ онѣ являлись бы тождественными и по дѣйствію на насъ имъ производимому. Этому условію удовлетворяютъ плоскостныя (двухъ измѣреній, двумѣрныя) симметрическія формы, но не удовлетворяютъ формы симметрическія тѣлесныя (трехъ измѣреній, трехмѣрныя). Два симметрическіе трехугольника всегда могутъ быть приведены къ полному совпаденію посредствомъ переворачиванія одного изъ нихъ, т. е. посредствомъ процесса, совершающагося при помощи третьяго измѣренія; двигая же эти трехугольники только по плоскости, то-есть въ двухъ измѣреніяхъ, намъ никогда не удастся заставить ихъ совпасть такъ, чтобы одинъ вполнѣ занималъ мѣсто другого. Тѣлесныя симетрическія формы, напримѣръ, наши двѣ руки, правая и лѣвая, хотя бы онѣ были на столько сходны въ деталяхъ, какъ сходенъ предметъ съ своимъ отраженіемъ въ зеркалѣ, не могутъ быть приведены къ совпаденію, какъ бы ихъ не поворачивать. Тутъ, слѣдовательно, является логическое противорѣчіе: предметы, сами по себѣ вполнѣ тождественные, оказываются несовмѣстимыми. Для такихъ существъ, которыхъ наглядныя представленія ограничивались бы двумя измѣреніями, симметрія плоскостныхъ двумѣрныхъ формъ являлась бы такимъ же точно противорѣчіемъ, какимъ для насъ является симметрія тѣлесныхъ трехмѣрныхъ формъ. Противорѣчіе, относящееся къ двухмѣрнымъ симметрическимъ формамъ, для насъ устраняется, благодаря третьему измѣренію; точно также, по аналогіи, можно устранить противорѣчіе, представляемое симметріею трехмѣрныхъ предметовъ, и объяснить ее, принимая четвертое измѣреніе пространства. Живя въ трехмѣрномъ пространствѣ, будучи существами трехмѣрными, мы не можемъ представить себѣ наглядно пространство четырехъ измѣреній; но, по аналогіи, можемъ безъ логическаго противорѣчія мыслить его, какъ и пространства бòльшаго числа измѣреній.
На недостаточность нашего обычнаго, нагляднаго понятія о пространствѣ, по которому оно для насъ только трехмѣрное, указываетъ и то, что въ обыкновенной (Эвклидовой) геометріи, не идущей далѣе трехмѣрнаго пространства, нѣкоторыя положенія не могутъ бытъ строго доказаны. Это отсутствіе строгости признано знаменитымъ нашимъ математикомъ Н. И. Лобачевскимъ и знаменитымъ германскимъ ученымъ Гауссомъ. На этомъ обстоятельствѣ построена Лобачевскимъ его «Воображаемая геометрія», разработываемая нынѣ многими другими учеными, при жизни же его почти никѣмъ непризнанная. Это, такъ сказать, геометрія абсолютнаго пространства.
Признавши разъ логическую возможность существованія многомѣрныхъ пространствъ, мы можемъ ожидать, что въ пространствѣ четырехмѣрномъ окажутся возможными, благодаря четвертому измѣренію. такія явленія, которыя невозможны въ нашемъ трехмѣрномъ пространствѣ. И это совершенно аналогично съ тѣмъ, что въ трехмѣрномъ пространствѣ возможны явленія невозможныя при двухъ измѣреніяхъ, т е. на плоскости. И если явленія, объяснимыя лишь при допущеніи четвертаго измѣренія пространства, окажутся происходящими въ нашемъ мірѣ, то это, разумѣется, будетъ говорить въ пользу существованія четвертаго измѣренія, и т. д.
Но какія же такія явленія могли бы, напримѣръ, произойдти въ нашемъ мірѣ? Вотъ вопросъ, которымъ Цёльнеръ задался и на который, съ замѣчательнымъ глубокомысліемъ и остроуміемъ, путемъ чистаго умозрѣнія, онъ предлагаетъ слѣдующій отвѣтъ:
Первый примѣръ. Точка, способная передвигаться только въ плоскости, т. е. по двумъ измѣреніямъ, и находящаяся внутри замкнутаго двухмѣрнаго пространства — напримѣръ, въ кругѣ — очевидно, не можетъ быть вынесена за замкнутую линію, безъ нарушенія ея цѣлости. По если эта точка можетъ двигаться и по третьему измѣренію, т. е. можетъ быть приподнята съ плоскости, то ее, разумѣется, легко можно (приподнявши, т. е. пользуясь третьимъ измѣреніемъ) перенести черезъ замкнутую линію. Для насъ это и доступно; но для существа, котораго кругозоръ былъ бы ограниченъ плоскостью, приподнятіе являлось бы исчезновеніемъ точки, чудомъ; на самомъ же дѣлѣ она бы только уходила, въ моментъ приподнятія, изъ области доступной чувствамъ двухъмѣрнаго существа. Точно также, по аналогіи, слѣдуетъ допустить возможность вынесенія точки, при помощи четвертаго измѣренія, изъ замкнутаго трехмѣрнаго пространства, напримѣръ, изъ шара. Осуществленіе этой задачи было бы доступно для существъ четырехмѣрныхъ, а для насъ являлось бы чудомъ или вещью невозможною.
Второй примѣръ. Если взять двумѣрный узелъ, т. е. нитку, согнутую въ формѣ
то ея распрямленіе, при условіи, чтобы нитка не выходила изъ плоскости, въ которой находится ея сгибъ (т. е. двигалась только по двумъ измѣреніямъ), возможно не иначе, какъ описывая полный кругъ однимъ изъ концевъ. Но если можно двигать нитку и по третьему измѣренію, то ея распрямленіе можетъ совершиться гораздо проще, безъ описыванія круга концомъ ея: сначала мы разогнемъ сгибъ, или двумѣрный узелъ, въ форму
а потомъ выпрямимъ нитку. Аналогично этому, завязка узла трехмѣрнаго
возможна для насъ, существъ трехмѣрныхъ, не иначе, какъ сдѣлавъ сначала «двумѣрный узелъ», а потомъ, описывая концемъ нитки кругъ въ плоскости наклонной къ плоскости этого двумѣрнаго узла. Но для существа четырехмѣрнаго, способнаго произвести движенія и сгибанія нитки и по четвертому измѣренію, завязка такого узла должна быть доступна и безъ употребленія конца нитки, подобно тому, какъ для насъ, трехмѣрныхъ существъ, доступно сдѣлать, не распоряжаясь концемъ нитки, двумѣрный узелъ. Словомъ, четырехмѣрное существо, или, правильнѣе, существо способное распоряжаться четвертымъ измѣреніемъ, должно имѣть возможность завязать трехмѣрный узелъ на ниткѣ безконечной или, что все равно, на такой, у которой концы не свободны — напримѣръ, связаны и припечатаны.
Этотъ-то опытъ, послѣ осьмидневнаго изслѣдованія разныхъ другихъ удивительныхъ явленій, совершающихся при Слэдѣ, и удалось, наконецъ, Цёльнеру осуществить. На простой бичевкѣ, концы которой были связаны и припечатаны самимъ Цёльнеромъ, было сдѣлано въ нѣсколько минутъ четыре трехмѣрныхъ узла, въ то время какъ онъ, въ присутствіи Слэда, среди бѣлаго дня, самъ держалъ на столѣ запечатанные концы ея.
Такимъ образомъ, мы имѣемъ фактъ, который для насъ, существъ трехмѣрныхъ, немыслимъ и невозможенъ; но который, при гипотезѣ четвертаго измѣренія пространства, находитъ для себя логическое объясненіе. Такимъ образомъ, въ свою очередь, гипотеза построенная на синтетическихъ апріорныхъ сужденіяхъ, находитъ свое оправданіе въ медіумическомъ фактѣ.
Сама постановка опыта безупречна, неуязвима. Мѣста въ ней для научнаго опроверженія нѣтъ; тутъ одно изъ двухъ: или Цёлънеръ лжетъ, или фактъ таковъ, какимъ онъ его описываетъ.
Въ медіумическомъ мірѣ этотъ опытъ, но существу своему, не новъ; сюда относится цѣлый рядъ явленій такъ называемаго проникновенія вещества сквозь вещество. Я самъ, напримѣръ, вязалъ одного медіума съ тѣмъ, чтобы веревки съ него были сняты со всѣми узлами, и черезъ нѣсколько минутъ всѣ завязки, со всѣми многочисленными старательными узлами, лежали у ногъ моихъ; въ другой разъ я самъ держалъ медіума за руку, и, кромѣ того, ту же руку его привязалъ напередъ къ своей рукѣ посредствомъ сложной тесемочной завязки, и желѣзное кольцо (которое и теперь у меня) было въ нѣсколько минутъ надѣто на наши связанныя руки. Но опытъ Цёльнера отличается отъ всѣхъ этихъ опытовъ тѣмъ, что онъ былъ произведенъ имъ въ условіяхъ имъ самимъ поставленныхъ, условіяхъ абсолютныхъ, исключающихъ всякую возможность поддѣлки, и, главное, въ силу выводовъ, сдѣланныхъ имъ же самимъ изъ научной гипотезы. Позволю себѣ предсказать, что, при слѣдующемъ свиданіи своемъ съ Слэдомъ, Цёльнеръ получитъ подтвержденіе своей теоріи и другимъ фактомъ, отвѣчающимъ первому изъ вышеприведенныхъ примѣровъ, потому что и такіе факты давно извѣстны въ медіумизмѣ.
Гелленбахъ, говоря объ опытѣ Цёльнера въ только что изданной имъ книгѣ своей «Индивидуализмъ въ свѣтѣ біологіи и философіи настоящаго времени», выражается такъ: «Ходъ дѣла отъ кантовской теоріи пространства до цёльнеровскихъ результатовъ напоминаетъ открытіе Нептуна. Ньютонъ установилъ законы тяготѣнія, Леверрье основалъ на нихъ свои умозрѣнія, и Галле, руководясь ими, открылъ Нептуна. Кантъ, посредствомъ синтетическихъ апріорныхъ сужденій, призналъ идеальность нашего понятія о пространствѣ и возможность множественности его измѣреній; Цёльнеръ построилъ на этомъ свои умозрительные выводы, и факты оправдали ихъ».
Во всякомъ случаѣ, фактъ пріобрѣтенъ; удержится ли гипотеза — это покажетъ время. Но что покуда она покрываетъ собою почти всю область медіумическихъ явленій (въ томъ числѣ, напримѣръ, и писаніе, совершающееся у Слэда въ замкнутомъ пространствѣ и многими лицами здѣсь уже засвидѣтельствованное), это ясно для каждаго, кто захочетъ вникнуть въ дѣло ближе.