Речь о погоде (Твен; Львова)/ДО

Рѣчь о погодѣ
авторъ Маркъ Твэнъ (1835—1910), пер. Т. П. Львова

Собраніе сочиненій Марка Твэна (1896—1899)

Оригинал: англ. Speech on the Weather. — Перевод опубл.: 1876 (оригиналъ), 1896 (переводъ). Источникъ: Собраніе сочиненій Марка Твэна. — СПб.: Типографія бр. Пантелеевыхъ, 1898. — Т. 8.

Рѣчь о погодѣ,

произнесенная на семьдесятъ первомъ ежегодномъ обѣдѣ Ново-англійскаго общества, въ городѣ Нью-Іоркѣ.

Слѣдующій тостъ былъ: «За старѣйшаго обывателя — за Ново-англійскую погоду!»

Кто лишится ея и забудетъ ее?
Кто получитъ ее, по ней пожалѣетъ?
‎Будь судьей между нами,

Твэнъ (двумя^[1]).

На что Самуэль Л. Клеменсъ (Маркъ Твэнъ) отвѣтилъ слѣдующее:

Я почтительно вѣрую, что Творедъ, создавшій насъ всѣхъ, сотворилъ все въ Новой-Англіи, кромѣ ея погоды. Я не знаю, кто сотворилъ ее, но думаю, что, вѣроятно, это были вновь принятые ученики изъ школы погодныхъ мастеровъ въ Новой-Англіи, которые здѣсь только учатся за хлѣбъ и одежду, какъ ее дѣлать, и производятъ опыты, а затѣмъ получаютъ лучшія должности въ другихъ странахъ, требующихъ хорошаго исполненія дѣла. Ново-англійская погода роскошно-разнообразна и возбуждаетъ въ иностранцѣ удивленіе и сожалѣніе. Погода тамъ всегда что-нибудь дѣлаетъ, всегда страшно занята, всегда проявляетъ новыя намеренія и пробуетъ, какъ они дѣйствуютъ на людей? Но болѣе, чѣмъ въ другое время года, она занята весной. Весной я иногда въ двадцать четыре часа насчитывалъ сто тридцать шесть различныхъ сортовъ погоды. Это я упрочилъ славу и состояніе того человѣка, который выставилъ на выставкѣ во время столѣтняго юбилея свою удивительную коллекцію погоды, такъ поражавшую иностранцевъ. Онъ хотѣлъ пуститься въ поиски за ней по всему свѣту и набрать образчиковъ изо всѣхъ климатовъ. Я сказалъ: «Не дѣлайте этого; лучше пріѣзжайте въ Новую-Англію въ благопріятный, веселый день». Я разсказалъ, на что можно тамъ надѣяться въ смыслѣ стиля, разнообразія и количества. Ну, онъ пріехалъ и въ четыре дня составилъ свою коллекцію. Что касается до разнообразія, то онъ признался, что нашелъ здѣсь сотни сортовъ погоды, о которыхъ никогда раньше не слышалъ. Что касается количества, то когда онъ отобралъ и отбросилъ все, что сколько-нибудь было попорчено, то у него оказалось не только достаточно погоды, но еще осталось раздать на сохраненіе, погода для отдачи на прокатъ, погода для продажи, погода для залога, погода насохраненіе въ банкѣ и погода для раздачи бѣднымъ. Населеніе Новой-Англіи отъ природы терпѣливое и выносливое, но существуютъ вещи, которыхъ оно не выдерживаетъ. Ежегодно убываетъ извѣстное количество поэтовъ за описаніе «чудной весны». Поэты эти большою частью случайные посѣтители, приносящіе съ собой свое мненіе о веснѣ изъ другихъ странъ и, конечно, они не могутъ знать, какъ туземцы относятся къ веснѣ. Единственный случай узнать, какъ они относятся, вѣчно ускользалъ отъ нихъ. Старушка-Возможность пользуется репутаціей вѣрной предсказательности и вполнѣ оправдываетъ ее. Вы берете газету и замѣчаете, какъ кудряво и съ какою увѣренностью она разсказываетъ, какая сегодня будетъ погода на Тихомъ океанѣ, на югѣ, въ среднихъ штатахъ, въ Висконсинской области. Посмотрите, какъ она радостно и гордо летитъ на всѣхъ парусахъ до самой Новой-Англіи, но тутъ сразу опускаетъ хвостъ. Она не знаетъ, какая будетъ погода въ Новой-Англіи. Она мямлитъ, мямлитъ надъ ней и, наконецъ, выражаетъ нѣчто вродѣ следующаго: Возможенъ сѣверо-восточный или юго-западный вѣтеръ, измѣняющійся въ южный и западный, и восточный и направленій, лежащихъ между этими точками; высоко или низко стоящая стрѣлка барометра перебѣгаетъ съ мѣста на мѣсто. Вѣроятная полоса дождя, снѣга, града, засухи, съ послѣдующими или предшествующими землетрясеніями, съ громомъ и молніей. Затѣмъ онъ выжимаетъ изъ своего блуждающаго ума следующій post scriptum, покрывающій всѣ случайности: «Очень возможно, что вся программа немедленно измѣнится».

Да, величайшая драгоцѣнность ново-англійской погоды, это ея невѣрность. Вѣрно только одно: вѣрно, что будетъ мало разнообразія — настоящій большой смотръ, но вы никогда не можете сказать, съ какого конца двинется процессія. Вы готовитесь къ засухѣ; оставляете зонтикъ вашъ и выходите, — два противъ одного, что вы потонете. Вы разсудили, что должно быть землетрясеніе. Вы выходите изъ дому и хватаетесь за что-нибудь, чтобы удержаться на ногахъ и прежде всего васъ поражаетъ молнія. Разочарованій всегда много, но помочь имъ нельзя. Молнія тамъ особенная; она такъ убѣдительна, что когда поражаетъ какую-нибудь вещь, то отъ нея не остается ничего, чтобы разсказать. Да вы бы подумали, что это что-нибудь стоющее и туда бы явился членъ конгресса. А громъ! Когда громъ начинаетъ гремѣть и скрипѣть, и пиликать, и настраивать музыкальные инструменты, иностранцы говорятъ: «Что это у васъ здѣсь за ужасный громъ?» Но когда поднимается дирижерская палочка и начинается настоящей концертъ, иностранецъ окажется въ погребѣ съ головой, опущенной въ кадушку съ золой. Теперь, — относительно величины ново-англійской погоды, — въ длину, я разумѣю. Она совершенно непропорціональна размѣрамъ этой маленькой страны. Если растянуть въ линію половину скученной въ ней погоды и разложить ее кругомъ, соединивъ концы, то она на сотни и сотни миль захватитъ своей окружностью сосѣдніе штаты. Новоя-Англія не составитъ и десятой части своей погоды, вы можете видѣть повсюду трещины въ ея поверхности, въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ она лопнула, стараясь достигнуть этихъ размѣровъ. Я могъ бы наговорить цѣлые томы о безчеловѣчной злобѣ ново-англійской погоды, но ограничусь только однимъ образомъ. Я люблю слушать шумъ дождя, падающаго на желѣзную крышу. Поэтому я покрылъ часть своей крыши желѣзомъ, ради этой роскоши. Хорошо, сэръ, вы думаете, что дождь когда-нибудь шелъ на эту крышу? Нѣтъ, сэръ, все время перескакивалъ черезъ нее. Замѣтьте, что въ этой рѣчи я изо всѣхъ силъ старался отдать честь ново-англійской погодѣ, — никакими словами не возможно воздать ей полную справедливость. Но со всѣмъ тѣмъ существуютъ двѣ, три вещи, обязанныя своимъ происхожденіемъ погодѣ, съ которыми мы, туземцы, не желали бы разстаться. Если бы у насъ не было нашей очароватѣльной осенней листвы, мы должны бы были дорожить своей погодой изъ-за одной ея особенности, которая вознаграждаетъ за всѣ ея причуды — это иней: когда лишенное листьевъ дерево отъ основанія до верхушки покрыто инеемъ, блестящимъ и прозрачнымъ, какъ хрусталь, когда всякій сучекъ, всякая вѣточка усыпаны ледяными шариками, замерзшими каплями росы, и все дерево искрится холодомъ и бѣлизной, какъ брилліантовыя перья персидскаго шаха. Потомъ вѣтеръ колеблетъ вѣтви и солнце освѣщаетъ его и превращаетъ всѣ эти миріады шариковъ и капель въ призмы, блестящія, горящія и сверкающія всевозможными разноцвѣтными огнями, которые продолжаютъ переливаться и переливаться съ невообразимой быстротой изъ синяго въ красный, изъ краснаго въ зеленый, изъ зеленаго въ золотой и дерево превращается въ брызжущій фонтанъ, въ настоящій фейерверкъ ослѣпительныхъ алмазовъ и представляетъ изъ себя высшую точку, высшую способность природы или искусства изобразить поразительное, опьяняющее, невыносимое великолѣпіе. Не хватаетъ словъ для опредѣленія его.

---

Примѣчанія

1. Twain значитъ — оба, два. Извѣстно, что въ бытность его морякомъ, обязанностью Сам. Клеменса было мѣрить дно и выкрикивать вымеренный фарватеръ; ему такъ часто приходилось повторять слова «mark twain!» — «замѣть два!», что, занявшись впослѣдствіи литературой, онъ выбралъ ихъ псевдонимомъ.
   Пр. перев.