Робертъ Борнсъ
(1759—1796)[править]
|
Давъ поэзіи своей земли новые свђжіе соки, Робертъ Борнсъ обогатилъ тђмъ самымъ всемірную литературу. Этотъ человђкъ былъ великъ своей искренностью, какъ въ поэзіи, такъ и въ жизни. Іоганнъ Шерръ. |
Вступленіе.[править]
Жизнь нђкоторыхъ поэтовъ, по словамъ Вальтера-Скотта, конечно, можетъ служить важнымъ нравственнымъ поученіемъ, и рђдкія проповђди принесутъ такую пользу, какъ, напримђръ, біографіи Саведжа, Чаттертона, Борнса.
И дђйствительно, трудно найти біографію болђе достойную чтенія, чђмъ исторія жизни крестьянина-поэта, Роберта Борнса, который, не смотря на горькую бђдность и нищету, сдђлался учителемъ міра, облегчая, и облагораживая жизнь людей своими геніальными произведеніями.
Борнсъ съ раннихъ лђтъ былъ обреченъ на тяжелый трудъ и онъ молчаливо переносилъ за своимъ плугомъ изо дня въ день массу тяжелыхъ страданій. Вмђстђ съ тђмъ, среда своихъ трудовъ, среда неприглядной обстановки, онъ лелђялъ въ сердцђ идеалы любви и дружбы. Сердце его билось горячимъ, благороднымъ стремленіемъ сдђлать что нибудь для бђдной старой Шотладніи. Хоть спђть ей пђсню. И вотъ, выходя на утренней зарђ въ поле на работу, онъ складываетъ и поетъ свою милую пђсню:
Вешнее солнце взошло надъ землею,
Пахарь-красавецъ идетъ за сохою.
Тихо идетъ онъ и громко поетъ:
«Кто то весною, какъ пахарь живетъ?»
Желая утђшить своего деревенскаго собрата — труженника въ его горђ и нуждђ, онъ ссылается на себя и снова сочиняетъ и поетъ другу свою пђсню:
Свободенъ и веселъ, я малымъ доволенъ,
Міръ кажется мнђ чудо привольнымъ,
Я радуюсь солнцу, я радуюсь дню
И призракъ заботы а пђсней гоню.
Въ своихъ небольшихъ пђсняхъ Борнсъ весь высказывается, какъ поэтъ и какъ человђкъ. Эти пђсни пришлись на столько по вкусу его соотечественникамъ, что трудно найти самую бђдную лачужку, гдђ не было бы хоть одного экземпляра сочиненій любимаго поэта Шотландіи. Да и какъ не любить Шотландцамъ своего поэта, когда въ его стихахъ они, какъ въ зеркалђ, видятъ свою дорогую родину, и выходцы на берегахъ Австраліи, читая его пђсни: «Да чужбинђ», любовно переносятся мыслями въ поля своей далекой родной Шотландіи.
Я сердцемъ не здђсь, я въ шотландскихъ горахъ.
Я мнусь, забывая опасность и страхъ,
За дикимъ оленемъ, за ланью лђсной —
Гдђ-бъ ни былъ я — сердцемъ въ отчизнђ родной.
Шотландія! смђлыхъ борцовъ колыбель,
Стремленій моихъ неизмђнная цђль,
Съ тобой я разстался, но въ каждомъ краю.
Люблю я и помню отчизну мою!
Искренность является характерной чертой его пђсенъ, какъ и его жизни. Вотъ почему стихотворенія его стали частью родного языка Шотландіи; онђ вылились изъ сердца и обладаютъ силою истины. Робертъ Борнсъ, по жизни и духу своихъ произведеній, сходенъ съ нашимъ Кольцовымъ. Разница въ ихъ литературномъ значеніи та, что Кольцовъ явился въ русской словесности уже послђ упрощенія нашего языка чрезъ труды Карамзина, Крылова, Грибођдова и Пушкина, между тђмъ, какъ Робертъ Борнсъ, не имђя подъ рукою матеріала, годнаго для непосредственнаго употребленія, долженъ былъ самъ изготовлять тђ орудія, съ помощью которыхъ строилъ свой «дворецъ пђсенъ». А потому все въ его пђсняхъ оказывалось новостью: и ихъ сладкозвучный, оригинальный размђръ, и безъисскуственность изложенія, и просто народные, но мђткіе обороты, и пониманіе природы и безпредђльная теплота пылкаго сердца. Цђлая розсыпь новыхъ простыхъ, всђмъ доступныхъ идей раскинулась передъ любителями поэзіи. Изъ новыхъ британскихъ поэтовъ почти всякій чђмъ нибудь одолженъ Борнсу, а многіе происходятъ отъ него по прямой линіи. Георгъ Краббъ, напримђръ, прямой подражатель Борнса, не взирая на разность въ языкђ и въ развитіи самыхъ поэтовъ.
Робертъ Борнсъ.[править]
Среди лицъ поблекшаго восемнадцатаго столђтія, въ Шотландіи, въ окрестностяхъ Айры, «въ глиняномъ котеджђ», родился 25 января 1759 года геніальный народный поэтъ Робертъ Борнсъ. Въ то время и Англія не имђла такого народнаго поэта. Борнсъ — отецъ женился уже въ лђтахъ. Робертъ Борнсъ былъ старшимъ сыномъ бђднаго фермера, человђка умнаго, трудолюбиваго, прямодушнаго и предусмотрительнаго. Будь этотъ честный фермеръ немного побогаче, то обстоятельства поэта сложились бы иначе…
Шести лђтъ Робертъ ходилъ въ сельскую школу, гдђ, хотя и немногому научился, но за то полюбилъ чтеніе до того, что даже въ поле ходилъ съ книгою въ запасђ. Въ тринадцать лђтъ мальчикъ выучился сђять, а въ пятнадцать сдђлался главнымъ помощникомъ на фермђ отца, въ Лохлеђ, гдђ работниковъ не нанимали.
Отецъ Роберта, истощенные непосильными трудами, былъ уже совершенно неспособенъ работать. Робертъ всячески старался помогать семьђ. Въ «Субботнемъ вечерђ поселянина», безподобно изображена Робертомъ картина домашней.жизни его родителей.
Отецъ и мать заботливо старались Укоренять любовь къ добру въ сердцахъ Своихъ дђтей; забавъ они чуждались И средства жить искали лишь въ трудахъ.
Къ шестнадцати годамъ непосильная работа совершенно разстроила нервы Роберта Борнса. Онъ согнулся и сталъ страдать припадками меланхоліи. Въ своемъ стихотвореніи: «На чердакђ» онъ говоритъ:
День и ночь — сутки прочь!
Такъ и вђкъ проживу.
Снится бђдность мнђ въ ночь. —
Нищета на яву.
Я спины никогда
Не согну ни предъ кђмъ,
Только мнђ то, нужда,
Спину гнешь ты зачђмъ?
Въ письмђ къ доктору Муру, Робертъ Борнсъ пишетъ: «Мы жили очень бђдно… Безотрадное одиночество отшельника съ непрестаннымъ труженичествомъ каторжника… Таковъ былъ мой образъ жизни до 16 лђтъ». Въ это время Робертъ долженъ былъ содержать всю семью, подучая доходу съ фермы 70 фунтовъ въ годъ.
Девятнадцатый годъ своей жизни поэтъ проводитъ далеко отъ своего дома, въ шкодђ, гдђ учится межеванію, съемкђ, геометріи и прочимъ наукамъ. Мђстность, гдђ помђщалась школа, была населена контрабандистами. Ихъ разгульная жизнь, шумныя ссоры поразили, даже увлекли юношу до того, что онъ не разъ пировалъ съ этими господами. Потомъ, позднђе, еще разъ навђстилъ таверну «Пузи — Нанси», которая была извђстна чуть не всей Шотландіи, попировалъ еще разъ съ контрабандистами и нищими разнаго сбора, а затђмъ описалъ ихъ жизнь въ своей «кантатђ», которая и была напечатана въ 1801 году, послђ его смерти, подъ названіемъ «Веселые нищіе» Въ этой поэмђ, любимой Карлейлемъ, Борнсъ изобразилъ картину того, какъ въ его время упивались отчаянными оргіями бђдняки, исключенные изъ жизненнаго пира. Тэнъ считаетъ эту поэму лучшимъ произведеніемъ, сходнымъ съ пђсней Беранже, но гораздо болђе живописнымъ, разнообразнымъ и сильнымъ. Поэма «Веселые нищіе» одно изъ самыхъ характеристическихъ произведеній Борнса, начинается такимъ «речитативомъ»:
Ужъ листья желтые съ вђтвей
Летятъ на землю и Борей
Деревья голыя качаетъ;
Луга одђлъ покровъ сђдой
И ужъ морозецъ молодой
Порядочно кусаетъ.
Вотъ въ эту пору вечеркомъ
Кружокъ веселый братьи нищей
Собрался къ «Пузи — Нанси» въ домъ
Попировать за скудной нищей,
И весело пропить свое
Послђднее тряпье.
На 23 году своей жизни Борнсъ поступаетъ въ сосђдній городокъ къ чесальщику льна, чтобы научиться этому ремеслу; но подъ Новый годъ льняная лавка сгораетъ «и я» пишетъ Борнсъ къ доктору Муру, «какъ истый поэтъ, остался безъ гроша карманђ».
Онъ вернулся къ отцу въ Лохлею.
На 26 году, потерявъ отца, умершаго въ 1784 году, Борнсъ, вмђстђ съ своимъ братомъ Жильберомъ, взялся завђдывать небольшою фермою въ Мосджилђ. Въ домђ, по вечерамъ, онъ читаетъ книги по сельскому хозяйству а днемъ, отправляясь на работу въ поле, не разстается съ старымъ сборникомъ пђсенъ, читаетъ, изучаетъ ихъ и поетъ «стихъ за стихомъ», тщательно подмђчая, какія выраженія были вђрны, нђжны, возвышены и какія просто напыщены. Такъ онъ знакомился съ поэтическими легендами и лучшими поэтами своей родины; но это не отразилось на произведеніяхъ его творчества въ видђ подражаній: все, вырвавшееся изъ подъ пера его, было чуждо всякаго подражанія.
Въ Мосджилђ Борнсъ встрђтилъ Мэри Кембелъ, которой онъ посвятилъ наиболђе трогательныя изъ своихъ пђсенъ. Тамъ же онъ познакомился съ Джени Армуръ, дочерью одного каменьщика, милою, веселою, молодою красавицей съ невиннымъ сердцемъ; но Джени отказалась выйти за него замужъ. Его разлучили съ любимой дђвушкой только потому, что онъ былъ бђденъ. А между тђмъ, какъ бђдность ни давила его, онъ вовсе не предавался тђмъ порокамъ, которые приписывались ему недоброжелательными сосђдями. Онъ былъ всегда и во всемъ аккуратнымъ сельскимъ хозяиномъ, и когда мясо было неизвђстною пищею въ его домђ, онъ умђлъ честно вести свои дђла, никому не одолжаясь и не дђлая долговъ. Внезапная и трагическая смерть Мэри поразила его сердце глубокимъ горемъ; а затђмъ неудача въ хозяйствђ, неудача жениться на любимой дђвушкђ, Джени Армуръ, все это, взятое вмђстђ, понуждало Роберта покинуть родину.
По сердитымъ волнамъ
Далеко уплыву, —
Сиротой — бобылемъ
Тамъ свой вђкъ доживу!
Отдавъ свою долю на фермђ брату, онъ сталъ дђлать приготовленія къ отъђзду на Ямайку, гдђ ему предлагали мђсто бухгалтера у нђкоего Дугласа. Но чтобы добраться туда, нужны были деньги, а ихъ то и не было у нашего поэта. Тутъ друзья и знакомые присовђтовали ему издать «на счастье» сборникъ своихъ стихотвореній, — а чтобы облегчить ему это изданіе, они подписались на 350 экземпляровъ, уплативъ ему за нихъ чистыми деньгами авансомъ.
Сборникъ пђсенъ былъ отпечатанъ въ 1786 году въ Кильмаркинђ, небольшомъ сосђднемъ городкђ. Первое изданіе этихъ пђсенъ, въ количествђ 600 экз., вышло подъ названіемъ «Старое и Новое» (Old and young). Все изданіе разошлось въ два мђсяца и поэтъ получилъ сумму, казавшуюся ему въ то время цђлымъ состояніемъ — двђсти рублей (200 р.) Никто не ожидалъ такого успђха. Всђ знатные и простые люди, серьезные и веселые, ученые и невђжды, одинаково спђшили купить себђ этотъ сборникъ, и были одинаково восхищены, взволнованы и очарованы такимъ пріобрђтеніемъ. Простые пахари и поденщицы охотно платили за поэтическія произведенія своего земляка тђ деньги, которыя были припасены ими для покупки себђ необходимой одежды.
Всђ его покупатели — земляки, смотрђвшіе на него до сихъ поръ, какъ на простого пахаря, и, видя его часто въ полђ за плугомъ, никогда не предполагали, чтобы, разоривъ нечаянно своимъ плугомъ гнђздо полевыхъ мышей, можно было написать по этому самому обыкновенному случаю одно изъ обворожительнђйшихъ стихотвореній, когда либо появлявшихся въ печати. Многіе пахари часто уничтожали гнђзда полевыхъ мышей или топтали ногами маргаритки, тђмъ дђло и кончалось, — но онъ первый открылъ поэтическую сторону въ такихъ обыденныхъ дђйствіяхъ, что и поразило шотландскихъ поселянъ и привело ихъ въ неописанный восторгъ.
Ученые люди читая стихотворенія Борнса въ пріобрђтенной ими книжкђ, увидђли, что ничто живущее не оставило поэта равнодушнымъ; что, толкуя, напримђръ, о продажђ любимаго барана или передавая исторію хлђбнаго зерна, посђяннаго въ землю, пахарь съумђлъ возвыситься до чистой, истинной, народной поэзіи. Когда слухи о такомъ пђвцђ достигли до Эдинбурга, то жители столицы вытребовали его изъ деревни къ себђ въ городъ, стали ублаготворять его, къ его несчастью, горячими напитками…
Когда Борнсъ въ первый разъ явился въ Эдинбургъ (1786), то поэту Вальтеру-Скотту было тогда лишь пятнадцать лђтъ. Не смотря на этотъ возрастъ, говоритъ Вальтеръ-Скоттъ въ своей автобіографіи, во мнђ было на столько чувства, чтобъ умђть цђнить его творенія. Я искалъ случая увидать Борнса, но у меня почти не оказалось знакомства между писателями, или дворянами западныхъ провинцій, а между этими людьми онъ бывалъ всего чаще. Одинъ изъ клерковъ моего отца, Томасъ Грирсонъ, знавшій поэта, обђщалъ мнђ пригласить его къ себђ на обђдъ, но не сдержалъ своего слова. Такимъ образомъ я встрђтился съ Борнсомъ только одинъ разъ у почтеннаго профессора Фергюссона, въ компаніи многихъ джентльменовъ, имђвшихъ литературную репутацію, между которыми я хорошо помню знаменитаго Дюгальда Стюарта. Само собой разумђется, что бывшіе тутъ молокососы моихъ лђтъ не принимала участія въ бесђдђ, а сидђли молча и слушали. Въ этотъ день я былъ пораженъ дђйствіемъ, произведеннымъ на Борнса одного гравюрою работы Бенбюри, висђвшею на стђнђ комнаты. На ней изображенъ былъ мертвый солдатъ на кучђ снђга; по одну сторону трупа уныло сидђла собака, по другую — женщина съ младенцемъ на рукахъ. Подпись была такая:
Безъ чувствъ, безъ жизни, на поляхъ Канады
Лежитъ ея охладђвшій мужъ,
И капаютъ жены несчастной слезы
На грудь, и бђдное дитя у груди.
Печальное пророчество ребенку,
Вскормленному слегами и бђдой.
Борнсъ не могъ оторваться отъ картины, или скорђе, отъ мыслей, ею возбужденныхъ. Онъ заплакалъ. Потомъ онъ спросилъ, кђмъ писаны строки, здђсь приведенныя. Случилось такъ, что изъ бывшихъ въ комнатђ никто, кромђ меня, не могъ этого вспомнить. Я сказалъ на ухо одному изъ знакомыхъ, что эти стихи взяты изъ поэмы Ленгорна, напечатанной подъ немного обђщающимъ названіемъ: «Мирный Судья». Пріятель передалъ свђдђніе Борнсу, который наградилъ меня тутъ же взглядомъ и ласковымъ словомъ, памятнымъ мнђ и до сего времени. Поэтъ былъ сильно и крђпко сложенъ; манеры имђлъ простыя, сельскія, но не грубыя; ихъ простота и безъискусственностъ бросались въ глаза лицамъ, знавшимъ и цђнившимъ талантъ этого человђка; лицо его казалось болђе широкимъ и массивнымъ, чђмъ на портретахъ.
Вообще Борнса можно было принять за умнаго мызника старой шотландской школы. Во всемъ его лицђ ясно отражались умъ, сметливость; но поэтическимъ выраженіемъ отличались только одни глаза: большіе, темные; они горђли (буквально, горђли, повторяю), чуть только онъ говорилъ съ чувствомъ и охотою. Подобныхъ глазъ не видалъ я во лбу ни у одного человђка, и хоть имђлъ случай въ свою жизнь наглядђться на всђхъ знаменитостей — современниковъ.
Въ разговорђ Борнсъ былъ твердъ и самоувђренъ въ хорошемъ смыслђ этого слова. Въ кругу самыхъ ученыхъ людей того времени и того края онъ выражался безъ замђшательства и безъ задора. Если его мысли не сходились съ мыслями этихъ людей, онъ не терялся, но твердо и скромно выражалъ свои личныя убђжденія. Память моя не сохранила въ ясности никакихъ подробностей мною описанной бесђды.
Съ тђхъ поръ я встрђчать Борнса только на улицђ; онъ, конечно, не узнавалъ меня, но я на это и не могъ разсчитывать. Его очень ласкали въ Эдинбургђ, но матеріальныя выгоды, имъ полученныя за стихотворенія, были очень малы…
Борнсъ недолго жилъ въ столицђ, и уђхалъ оттуда, когда замђтилъ, что на него смотрятъ, какъ на чудо, какъ на счастливое пріобрђтеніе для свђтскихъ гостиныхъ разныхъ леди; что онъ возбуждаетъ то же чувство любопытства, съ какимъ толпа любуется на представленія ученаго медвђдя.
Борнсъ вернулся въ Мосджилъ съ чувствомъ горечи противъ пустого, себялюбиваго большого свђта, оставленнаго имъ въ Эдинбургђ.
Нашъ поэтъ Кольцовъ также испытывалъ чувство горечи, когда попадалъ въ общество такихъ людей, которые, по словамъ Бђлинскаго, смотрятъ на поэта, какъ на птицу въ клђткђ, и заговариваютъ съ нимъ для того только, чтобы заставить пђть: такъ любители соловьевъ трутъ ножикъ о ножикъ, чтобы звуками этого тренія вызвать птицу на пђніе.
Осенью 1788 г. явилось второе дополненное изданіе его поэмъ и изъ пяти тысячъ рублей, полученныхъ отъ издателя, онъ далъ 2000 р. матери, а на остальныя деньги купилъ ферму въ Эллислэндђ. Тогда Армуры забыли свое нерасположеніе къ нему; отецъ согласился на бракъ дочери съ Борнсомъ и поэтъ привђтствовалъ вступленіе Джени въ ея новый домъ блестящимъ стихотвореніемъ: «У меня есть моя собственная жена»
Я женатъ, и не да свђта —
Для меня жена ноя;
За душой одна монета, —
Но ея не занялъ я.
Онъ однако не долго владђлъ фермой; вскорђ дђла его такъ запутались, что онъ съ радостью принять мђсто сборщика пошлинъ. Въ концђ 1791 года онъ оставилъ Эллислэндъ и поселился въ Демпри.
Нђкоторые изъ его біографовъ передаютъ довольно некрасивыя исторіи относительно якобы безнравственнаго поведенія его въ эти послђдніе годы жизни. «Такіе біографы», говоритъ Карлейль, «не понимаютъ тона, какимъ имъ слђдуетъ говоритъ о подобнаго рода человђкђ: для человђчества имђетъ значеніе только величіе, а не слабости людей, подобныхъ Борнсу. Каковы бы ни были его недостатки, мы не можемъ желать, чтобы онъ былъ инымъ. Есть пороки гораздо менђе отталкивающіе, чђмъ самодовольныя добродђтели». Горячій и увлекающійся по темпераменту, онъ всегда былъ вђжливъ и кротокъ въ своихъ отношеніяхъ въ окружающимъ. Слуги и работники на фермђ обожали его.
У него всегда было готово слово сочувствія для всђхъ; а тђмъ, кто былъ бђднђе его, онъ помогалъ болђе щедро, чђмъ позволяли его скудныя средства. Въ «Пђснђ бђднякa» Борнсъ является человђкомъ совсђмъ инымъ, чђмъ онъ былъ въ дђйствительности.
Дђла нђтъ до меня никому.
До другихъ мнђ нђтъ дђла за то,
Могъ бы плакать, роптать — «Да къ чему?»
И при мнђ не ропщи ужъ никто.
Это въ пђснђ, а на дђлђ выходило у него иное, и несчастные никогда не обращались къ нему съ просьбой напрасно. Если онъ былъ не въ состояніи оказать бђдному помощь самолично отъ себя, тогда онъ дђлалъ для нихъ то, чего никогда не соглашался сдђлать для себя.
Шапки я лишній разъ не сниму,
Ну и мнђ не снимаютъ за то.
Но ради бђдняка онъ готовъ былъ снять нђсколько разъ свою шапку предъ богачомъ и при этомъ умђлъ просить о помощи несчастному такъ, что было невозможно отказать ему, вотъ почему его такъ любили Вальтеръ-Скоттъ Лекгардъ, Стюартъ, Брайджесъ, Карлейль, — эти знатоки человђческаго сердца.
Въ 1762 году Борнсу предложили издать, его пђсни съ напђвами и аккомданиментомъ на скрипкђ и фортепіано. Къ этому изданію онъ прибавилъ до сотни пђсенъ; нђкоторыя изъ нихъ и до сихъ поръ поются шотландцами отъ Эдинбурга до Санъ-Франциско. Гонорара отъ этого изданія онъ получилъ: шаль для жены, картину какого то маляра и пять фунтовъ деньгами. Поэтъ написалъ къ издателю гнђвное письмо и закаялся сочинять когда нибудь изъ-за денегъ.
Извђстный переводчикъ Борнса, В. Д. Костомаровъ, вотъ что говоритъ въ одной изъ своихъ статей объ этомъ народномъ поэтђ: «Каковы бы ни были нужды поэта, какъ бы грозно ни тяготђла надъ нимъ суровая обязанность отца семейства, никогда онъ не могъ укротить духъ своей независимости, никогда онъ не былъ въ состояніи заставить умолкнутъ мелодическій голосъ свой деликатности. Блестящій успђхъ его изданій могъ бы, кажется, заставить его продавать свои новыя произведенія по дорогой цђнђ, но онъ отвергъ въ 1785 г. предложеніе одного издателя лондонскаго журнала платить ему по 52 гиней въ годъ съ тђмъ, чтобы поэтъ всякую недђлю доставлялъ ему по одному своему стихотворенію. И отвергнулъ это предложеніе не изъ лђности, какъ можно, было ожидать отъ поэта, а изъ гордости, потому что въ то же время, въ продолженіи многихъ лђтъ, онъ посылалъ даромъ свои прекрасныя лирическія произведенія въ „Музей Джонсона“, и ни за что не хотђлъ взять никакой платы онъ Томсона за свое дђятельное сотрудничество въ его „Собраніи Шотландскихъ Мелодій.“ По его мнђнію, брать деньги за стихи — значило отдавать на поруганіе свою музу. Истощенный горемъ и заботами онъ шлетъ свой привђтъ къ „Смерти“:
Ты, бичъ великій мірозданья,
Чье смертоносное дыханье
Уноситъ царства и людей —
Привђть тебђ съ твоею свитой:
Душей, страданіемъ разбитой,
Я не боюсь грозы твоей.
Зову тебя, слђпая сила!
Все, что живетъ, и все, что жило —
Тебя страшится и клянетъ:
Но я зову тебя, какъ друга,
Приди ко мнђ: какъ гнетъ недуга
Стряхни постылой жизни гнетъ!
Желанная смерть пришла!…
Робертъ Борнсъ умеръ, какъ жилъ, въ величайшей бђдности, 37 лђтъ отъ роду, 29 іюля 1796 г.
Его послђдняя пђсня „Красавица береговъ Девона“ написана имъ на смертномъ одрђ. Деньги, полученныя за нее, пошли да расходы по его собственному погребенію. Поэта похоронили съ почестями въ Домфридђ, на берегахъ Дуна.
По смерти Борнса, старшій сынъ его, Робертъ, по протекціи одного лорда, получилъ должность въ лондонской штемпельной конторђ Соммерсетгоуза. Два младшіе сына, Уйльямъ Николль и Джемсъ Glencаirn отправлены были кадетами въ Индію и возвратились оттуда одинъ полковникомъ, другой майоромъ. Старшій сынъ написалъ нђсколько пђсней, элегій и балладъ, не имђющихъ, впрочемъ, особеннаго достоинства.
Сорокъ восемь лђтъ спустя послђ смерти Борнса, тысячи народа собрались на берегахъ Дуна, гдђ въ 1823 году былъ воздвигнутъ памятникъ великому поэту. Ближайшій поводъ къ этому подало прибытіе въ отечество второго сына поэта Уйльяма Борнса изъ Индіи, послђ 33-хъ лђтняго отсутствія. Три брата въ первый разъ послђ смерти отца собрались вмђстђ и въ честь ихъ былъ устроенъ праздникъ.
Вблизи хижины, въ которой родился Робертъ Борнсъ, былъ устроенъ огромный и великолђпный павильонъ, вмђщавшій въ себђ тысячи гостей; поля вокругъ него были покрыты несмђтными толпами народа. Длинное и торжественное шествіе, состоявшее изъ начальства и гарнизона города Эйра, масоновъ (Борнсъ былъ членомъ ложи), крестьянъ и музыкантовъ двинулось изъ города къ мђсту торжества, гдђ, подъ распоряженіемъ графа Энлингтона, былъ приготовленъ роскошный обђдъ. Музыканты играли разныя національныя мелодіи, прославленныя пђснями Борнса. Въ заключеніе всђми присутствующими былъ пропђтъ величественный гимнъ. Говорилъ лордъ Эглингтонъ, предлагая тостъ въ память Борнса, по комъ сильно бьется каждое шотландское сердце. Онъ сдђлался оракуломъ и въ дворцђ и въ хижинахъ. Кђмъ мы должны гордиться, передъ кђмъ мы должны благоговђть, какъ не передъ нашимъ безсмертнымъ Борнсомъ. Подробное описаніе этого торжества было напечатано въ Эдинбургскомъ журналђ, въ 1844 г.
Заключеніе.[править]
Пока буря вдохновенія не касалась души поэта, говоритъ профессоръ Тернеръ, Борнсъ казался добродушнымъ, умнымъ гулякой; но чуть мысль его наполнялась поэтическими образами, особенно воспоминаніями старой любви и дђтства, Робертъ являлъ собою типъ истиннаго поэта. Онъ искалъ уединенія, бђжалъ отъ людей и наединђ съ природой, его вскормившею, на мђстахъ ему дорогихъ и связанныхъ съ жизнью его сердца, отдавался весь своимъ порывамъ. Онъ бросался на траву, проводилъ ночи безъ сна подъ синимъ небомъ, плана и призывая свою Мэри, видя ея глаза между звђздами, забывая о снђ и времени, не думая сдерживать порывовъ своего сердца.
Онъ пђлъ:
Опять съ земли ночную тђнь
Ты гонишь, яркая звђзда…
Семь лђтъ назадъ я въ этотъ день
Разстался съ Мэри навсегда.
О, гдђ ты, дорогая тђнь?
И видишь ли теперь меня,
Какъ я, простертый на землђ,
Лежу, рыдая и стеня.
Чђмъ болђе знакомился Борнсъ съ жизнью столичной, тђмъ рђже стали навђщать его минуты вдохновенья; тђмъ рђже стали появляться въ печати произведенія его генія. Его первая пођздка въ Эдинбургъ была для него событіемъ почти роковымъ. Это случилось такъ внезапно!.. Тутъ его постигъ тотъ необыкновенный успђхъ, который такъ часто губилъ я губитъ безчисленное множество людей.
„Представьте себђ“, говоритъ. Карлейль, его землякъ и лучшій критикъ: „что Наполеонъ сразу, помимо всего прочаго, изъ артиллерійскаго поручика сталъ бы королемъ“: таковъ былъ успђхъ Борнса въ великосвђтскомъ обществђ. Ему минуло всего лишь 27 лђтъ, когда онъ принужденъ былъ бросить свое пахарство и искать спасенія въ чужихъ краяхъ, чтобы избђжать позора и тюрьмы. Вы видите передъ собою разореннаго крестьянина, потерявшаго даже 7 фунтовъ заработанной платы въ годъ. Но черезъ мђсяцъ онъ среди блестящаго, шумнаго общества водитъ подъ руку къ обђденному столу усыпанныхъ брильянтами герцогинь. На него устремлены глаза всђхъ и, по народной поговоркђ, надо полагать, его, просто, „сглазили“. Блестящія, великосвђтскія лэди ослђпили его, а охотники на львовъ и львицъ своей надођдливостью доканали его, отравивъ ему жизнь и сдђлавъ ее несносной. Они собирались толпами на его фермђ; постоянно отвлекали его, мђшали ему заниматься дђломъ; для нихъ не существовало пространства и они вездђ находили его. Борнсъ чувствуетъ себя несчастнымъ, дђлаетъ ошибки; міръ становится для него все болђе и болђе пустыннымъ; здоровье, характеръ, душевный покой — все изнашивается, и затђмъ остается въ одиночествђ. Эти люди приходили только, чтобы посмотрђть на него. Они не питали къ нему ни симпатіи, ни ненависти. Они приходили, чтобы доставить себђ маленькое развлеченіе и жизнь героя размђнивается на ихъ удовольствія». Такая-то «Злая судьба» постигла горемычнаго шотландскаго поэта. И онъ пропђлъ:
Подъ знойнымъ вихремъ злой судьбы
Мой свђжій листъ опалъ!
Подъ знойнымъ вихремъ злой судьбы
Мой свђжій листъ опалъ!
Мой станъ былъ прямъ, побђгъ могучъ,
Мой цвђтъ благоухалъ;
Въ росђ ночей, въ блистаньђ дня
Я бодро возросталъ.
Но буйный вихорь злой судьбы
Весь цвђтъ мой оборвалъ,
Но буйный вихорь злой судьбы
Весь цвђтъ мой оборвалъ!
М. Михайловъ.