Пост Меручак, расположенный на глубоком арыке около реки Мургаба, является в настоящее время последним пунктом в цепи постов Закаспийской пограничной бригады. Прикрывая собою путь на местечко Тахтабазар и на туркменские аулы, находящиеся между Тахтабазаром и станцией Сары-Язы, он имеет особенно важное значение в пограничном отношении.
Расположившись в высоких, но полутёмных от закрытых ставнями окон комнатах, мы решили переждать на посту, пока не спадёт жара, чтобы с наступлением вечерней прохлады сделать переезд в Тахтабазар, где уже нас ожидали приготовленные заранее почтовые лошади, которые должны были доставить нас на железнодорожную станцию Сары-Язы. Доктор, пользуясь свободным временем, тотчас же приступил к исполнению своих обязанностей по медицинскому осмотру всех нижних чинов поста, собравшихся для этого в соседней комнате. Люди раздевались, совершенно, видимо, чувствуя себя неловко под пристальными взглядами врача; один за другим подходили к нему они и подвергались самому тщательному и внимательному осмотру.
— Посмотрите-ка, господа! — крикнул он нам, отворяя дверь в нашу комнату.
Есаул только отмахнулся рукою, видимо, заранее зная, про что говорит доктор. Я же, не имевший понятия о местных болезнях, с удовольствием воспользовался любезным приглашением и, усевшись около стола, стал наблюдать за подходившими для осмотра людьми.
— Вот, не угодно ли полюбопытствовать на здешние местные болезни, — указал мне доктор на высокого молодцеватого солдата, у которого ноги были сплошь покрыты огромными язвами. — Не бойтесь, это не заразительно, — успокоил он меня. — Я сам ещё не вполне освоился с здешними накожными болезнями, но могу вам сообщить о них, что знаю. Это так называемая пендинская язва или пендинка, болезнь местная, как вы усмотрите из её названия. Пендинский оазис и есть её родоначальник. Затем отсюда язва эта распространялась по всей Закаспийской области и Бухаре с тою только разницею, что здесь язва мокнущая, а там сухая, причём по всей области она носит название пендинки, а иногда и асхабадки. Причины появления язвы совершенно неизвестны. Считают, что явление это происходит от употребления дурной воды; другие же объясняют укусами особых комаров, но все эти предположения крайне гадательны. Обыкновенно язва появляется в виде прыщика, причём у мужчин преимущественно на руках и ногах, а у женщин на лице; затем прыщик разрастается и превращается в язву иногда значительных размеров. Несмотря на лечение, язва раньше шести-семи месяцев, а иногда и года, не заживает. Курьёзно одно обстоятельство, которое приходится наблюдать в этом случае. Язва, оставленная без всякого лечения, проходит почти без последствий, оставляя самые незначительные знаки в виде белых пятен; между тем при лечении знаки остаются очень большие и порою прямо досадно становится, когда видишь, как хорошенькое личико совершенно ею изуродовано. Туземцы, представьте, лечат её замечательно удачно и почти всегда без последствий. Здесь к пендинке все привыкли, а покажитесь с такой штукой в России, так всех в ужас приведёте, и даже специалисты в этом случае впадают в ошибку, относясь к пендинке как к язве венерического происхождения. Смешно ещё то, что болеют преимущественно не туземцы, а приезжие, и из них в особенности те, которые начинают принимать против пендинки всякие предосторожности в виде умываний кипячёной водою и тому подобное; прикосновение её не заразительно. Я знаю один случай, когда хорошенькая женщина даже умывалась содовой водой, чтобы избежать пендинку, но результаты получились плачевные: несмотря на все меры пендинка всё-таки села у неё на щеке. Вода в этом случае не имеет никакого значения. Употребление же дурной воды вызывает другие болезни, как например, ришта, коканка и сартовская болезнь. Первая из них заключается в том, что под кожей заводится особый глист[1], достигающий длины десяти и более аршин. Туземные врачи очень удачно его извлекают постепенным наматыванием на особую катушку. Болезнь во всяком случае очень мучительная. Коканка же это зоб, а сартовская болезнь тоже язвы, но огромные и страшно уродующие. Относительно пендинки чуть не забыл сообщить вам ещё такие курьёзы. Иногда человек живёт в области и ни разу не болел, а уехал в Россию, — глядишь, у него появляется уже там пендинка…
От Меручака до Тахтабазара дорога идёт частью по течению Мургаба, а затем отходит немного в сторону.
— Вот обратите внимание, господа, на эту гору! — крикнул есаул, указывая на афганскую сторону. — Как видите, эта гора имеет вид террасы. Здесь, как гласит туркменское предание, стоял знаменитый мифический конь Дюль-Дюль, принадлежавший пророку Али. Конь этот интересен своими размерами. Терраса эта от Мургаба саженях в ста, не меньше, между тем, как говорят, стоя на ней, Дюль-Дюль, нагнув лишь голову, мог свободно пить воду Мургаба. А вон там дальше видна другая гора, которая имеет вид яслей. Это есть ясли Дюль-Дюля, откуда он брал корм, стоя на первой террасе. Когда спрашиваешь здешних туркмен о размерах Дюль-Дюля, то они только разводят руками. Ведь по их преданиям пророк Али ездил на нём всегда без дороги прямо через горы и, если нужно было переезжать через хребет, то он вынимал свой меч и рассекал им горы, делая этим себе новую дорогу.
Местечко Тахтабазар, являющееся центром Пендинского оазиса, имеет огромное торговое значение для всей этой части Закаспийской области. Здесь существует таможня первого класса, очищающая пошлиною довольно значительное количество товаров, привозимых к нам из Афганистана. Привозят оттуда преимущественно каракулевые шкурки, кишмиш и ковры. Несмотря на то что границы России уже давно соприкасаются с Афганистаном, отношения наши с этим государством находятся в крайне ненормальном положении. Живя бок о бок на протяжении более полутора тысяч вёрст, мы до сих пор не могли вступить в какие-либо сношения с афганским правительством. Причины подобного ненормального положения заключаются, с одной стороны, в особом направлении государственной политики, которой придерживается афганский эмир, ограждающий свою народность от какого бы то ни было иноземного влияния, а, с другой стороны, — от неимения у нас определённой программы отношений к Афганистану, а частью от недостатка настойчивости и предприимчивости нашего торгового класса, который, в сущности, должен всегда являться пионером в деле созидания отношений между соседними государствами, так как в этом случае приходится констатировать, что сближение различных народов, живущих бок о бок друг с другом, происходило всегда на почве экономической, причём государство более культурное, с более развитою промышленностью постепенно завоёвывало торговые рынки соседнего, приучая жителей к предметам своего производства и делая торговые сношения вследствие этого настолько необходимыми, что даже при временном их прекращении (по случаю войн, карантинов и тому подобных случаев) государство, получавшее значительное количество предметов извне, переживало в это время кризис, отражавшийся на большей части его населения. Между тем у нас для развития наших отношений с Афганистаном по настоящее время сделано очень мало, и наши отношения с этой страною находились ещё недавно в худшем положении, чем во времена Афанасия Бичурина, путешествовавшего по Афганистану сто пятьдесят лет тому назад.
Ввиду полной невозможности проникнуть внутрь афганских владений с какими бы то ни было мирными целями, бывшим начальником Закаспийской области, генерал-адъютантом Куропаткиным, был выработан ряд мер с целью понудить пограничных афганцев везти в наши среднеазиатские владения кишмиш, зерно и другие сельскохозяйственные продукты; при этом афганцам было предоставлено право переезжать границу с товарами в любом пункте, лишь бы товар был оплачен пошлиною в количестве пять процентов с объявленной его стоимости, а зерно пропускалось даже беспошлинно. Меры эти дали в скором времени ощутительные результаты, вынудившие министерство финансов в 1894 году создать ряд таможен по всей афганской границе: в Тахтабазаре, Керках, Келифе, Чушка-Гузаре, Термезе, Айвадже, Сарае и Чубеке. Таким образом, наши торговые отношения с афганцами были завязаны и постепенно год за годом начали развиваться. Но сам по себе Афганистан небогат, а эмир его всегда стоит на страже государственных интересов, поэтому значительный вывоз зернового хлеба за пределы края, тотчас же отразившийся на внутренних афганских рынках быстрым повышением цен, вызвал ряд запретительных мер со стороны эмира. Вывод хороших лошадей в русские владения и боязнь потерять экземпляры лучших производителей, что могло бы отразиться на коневодстве, также вызвал в своё время запрещение выводить лошадей из афганских пределов. Мало того, афганские пограничные ханы, выполняя распоряжения эмира, употребляют все меры, чтобы воспрепятствовать вывозу каких бы то ни было продуктов в русские пределы. Афганские купцы, в случае если будет доказано, что они ездили с товарами в Россию, подвергаются истязаниям и тюремному заключению, а имущество их часто конфискуется.
Из всего этого можно придти к заключению, что привлечение афганских купцов в наши пределы является для развития торговых отношений мерою недостаточною. Казалось бы, что в данном случае необходимо всевозможными способами открыть доступ нашим товарам на афганские рынки. Лишь этим путём постепенно возможно было бы завязать с помощью наших торговых фирм прочные отношения с Афганистаном. При рассмотрении этого важного вопроса обыкновенно указывают на сильную конкуренцию, которую пришлось бы выдержать нашим товарам, так как в Афганистан привозится значительное количество товаров английского происхождения. Эта основательная с первого взгляда причина оказывается, по ближайшем рассмотрении, каким-то жупелом, которым себя пугают представители наших крупных торговых фирм. В действительности весь северный Афганистан по сю сторону Гиндукуша и его отрогов является вполне открытым рынком для наших товаров, ибо товары английского производства, по указанию людей хорошо осведомлённых, имеются там в продаже в самом ограниченном количестве. Поэтому в данном случае необходимы, во-первых, предприимчивость, а во-вторых, изучение на месте в пограничной полосе вкусов и требований афганского населения. Фарфоровая посуда, галантерейные товары, медные и стальные изделия, самовары, чугунная посуда и тому подобное могут иметь значительный сбыт в Афганистане при условиях выделки вещей соответственно вкусам населения. Нельзя в этом случае не сказать о некоторых неудачных опытах, бывших в этом отношении, как, например, на ввоз фарфоровой посуды московского типа, крайне не нравящегося афганцам, шведских спичек с портретами не афганского эмира, а персидского шаха и тому подобного. Весьма понятно, что такие товары, не приноровленные ко вкусам потребителей, если и покупаются, то лишь в силу особой необходимости и потому они, конечно, никогда не будут в состоянии выдержать английскую конкуренцию…
Сам по себе Тахтабазар представляет небольшое местечко, в котором всё интеллигентное общество состоит из пристава и нескольких таможенных и почтово-телеграфных чиновников. Глинобитные постройки окружают собою небольшую площадь местечка, которая оживает лишь в те дни, когда бывают базары и окрестные жители свозят на них свои произведения. Несколько армянских и персидских лавок, стоящих на площади, торгуют колониальными и частью мануфактурными товарами, из которых в особенности ходко идёт продажа хлопчатобумажных изделий.
— Мёртвое наше местечко, — словоохотливо сообщал нам один ив чиновников таможни сведения о Тахтабазаре и его жизни. — Здесь жить очень трудно, — главное, кроме служебных никаких у нас интересов нет, ну, мы и скучаем. Скука же здесь особая — сонная. Целые дни спим… Потому — жара томит. А зимой пойдут дожди, так тоже никуда не выберешься, грязь такая, что шага нельзя сделать из дому. На службу с трудом доберёшься. Всё только служба. Ничего у нас больше нет… Да и то иногда караванное движение уменьшается и тогда уж совершенно не знаешь, куда себя определить. Здесь караваны из Афганистана идут преимущественно весною, когда везут каракулевые шкурки на нижегородскую ярмарку. К тому времени в Нижний приезжают купцы из Лейпцига и Парижа и там скупают каракуль большими партиями. Ведь здешний афганский каракуль самого высокого сорта, но только, к несчастью, его выделывать не умеют и для выделки из Нижнего отправляют за границу, откуда уже в выделанном виде каракулевые шкурки возвращаются к нам в Россию. Здесь, несмотря на то что покупка могла бы быть сделана из первых рук, шкурки всё же очень дороги, от четырёх до восьми рублей каждая. В последнее время появились скупщики французы, но, кажется, почему-то дело у них это не пошло.
— А у вас нельзя получить сведение о количестве ввоза из-за границы? — спросил кто-то из нас.
— Можно. Отчего же, но только ведь это копаться нужно. Все эти сведения лучше всего получить из статистического отделения департамента. Да, впрочем, не знаю, как начальство, — замялся он, видимо, не будучи сам уверен, можно или нельзя сообщить эти интересные статистические данные.
Огромное количество распоряжений по каждому ведомству, переводящие часто предметы самые невинные в разряд секретных и не подлежащих оглашению, заставляют чиновника держаться слишком настороже. Так и написано иногда на лице: «Батюшки, кажется я проврался. Эх, напрасно я про это говорил, дело-то это секретное».
И в большинстве случаев эти носители государственных тайн не знают, что сведения, относимые ими к разряду наисекретнейших преисправно можно найти даже на страницах наших ежедневных изданий.
— А где же N? — спросил кто-то, заметив отсутствие есаула. — Да и доктора тоже нет…
Юркий армянин, пристроившийся к нам в качестве проводника, почтительно изгибаясь, доложил, что они отправились покупать ковры.
— А только, вашим благородием, такой большой цена теперь. Никакой ковёр купить не можно. Хороший ковёр есть, очень хороший, — добавил он, устремляясь куда-то в пространство.
Через несколько минут он уже вынырнул из какой-то постройки в сопровождении другого армянина и текинца, навьюченного целою грудою ковров.
— Сматры, пожалуста, какой такой ковёр есть, — засуетился наш чичероне, разворачивая ковры тут же на земле.
Красивые ковры местной пендинской работы дивной ярко-малиновой и вишнёвой окраски, с белыми арабесками и шашками развёртывались перед нашими глазами.
— Не правда ли, какая прелесть?.. — издали уже зарокотал голос подходившего к нам эсаула. — Обратите внимание, ведь это лучшие ковры во всей Средней Азии. Ковёр мягкий с короткою стрижкою, как бархатный, а уже о плотности их говорить нечего. Если его подвесить за углы и влить ведро воды, то вода не просачивается через ткань. Но только лучшими считаются старые ковры, шерсть для которых окрашивалась растительными красками, приготовлявшимися из различных сортов марены. Они не линяют и не изменяют своих цветов. Теперь же стали красить шерсть анилиновыми красками, которые крайне непрочны и притом боятся воды и света. Такой ковёр через десять лет превращается в грязную тряпку, а прежний — другое дело; мне приходилось видеть ковры, сделанные сто с лишком лет тому назад, и они выглядели, как будто были только что сделаны. А как цена вот хотя бы этого? — ткнул он нагайкою в небольшой коврик, выделявшийся своей особенною красотою.
Армянин, подумавши, сказал цену.
— Ну, вот вам и цена. Это выходит чуть не на шестнадцать рублей за квадратный аршин и, правда сказать, что, в сущности, это не дорого. Такого сорта пендинские ковры действительно стоят от десяти до шестнадцати рублей за аршин и дешевле нигде не найдёте. Зато если купить, то уже на век. Износа им не будет. Да при всём том, чем такой ковёр больше служит, тем стоимость его больше увеличивается. Стрижка стирается и ковёр, как здесь говорят, шлифуется и благодаря этому приобретает отлив и бархатистость, в силу чего и выглядит красивее. Но, как сами видите, цены их здесь недоступны. Скупают преимущественно армяне, которые отравляют их в Америку и частью во Францию.
Примечания[править]
- ↑ Так называемый гвинейский червь.