Сахалин (Дорошевич)/Картёжная игра/ДО
| ← Тальма на Сахалинѣ | Сахалинъ (Каторга) — Картежная игра | Законы каторги → |
| Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 338. |
— Да что съ нимъ такое?
— Э-хъ!.. Играть началъ! — отвѣчаетъ степенный каторжанинъ или поселенецъ.
И онъ говоритъ это «играть началъ» такимъ безнадежнымъ тономъ, какимъ въ простонародьѣ говорятъ: «запилъ!» Пропалъ, молъ, человѣкъ.
Игра въ каторгѣ, это — ужъ не игра, это — запой, это — болѣзнь. Игра мѣняетъ весь строй, весь бытъ тюрьмы, вверхъ ногами перевертываетъ всѣ отношенія. Дѣлаетъ ихъ чудовищными. Благодаря игрѣ, тяжкіе преступники освобождаются отъ наказанія, къ которому приговорилъ ихъ судъ. Благодаря игрѣ, люди мѣняются именами и несутъ наказанія за преступленія, которыхъ не совершали. Вы выдумываете, совершенствуете системы наказанія, мечтаете (только мечтаете) объ исправленіи преступниковъ, — а тамъ, въ тюрьмѣ, всѣ ваши системы, планы, надежды, мечты, — все это перевертывается вверхъ ногами, благодаря свирѣпствующей въ каторгѣ эпидеміи картежной игры. Именно эпидеміи, потому что о картежной игрѣ на каторгѣ только и можно говорить, какъ о повальной болѣзни. Въ сущности, старую формулу «приговаривается къ каторжнымъ работамъ безъ срока» можно смѣло замѣнить формулой: «приговаривается къ безсрочной картежной игрѣ».
— Бардадымъ (король)!
— Шеперка (шестерка)!
— Солдатъ (валетъ)!
— Старикъ Блиновъ (тузъ)!
— Заморская фигура (двойка)!
— Братское окошко (четверка)!
— Мамка! Барыня! Шелихвостка (дама)!
— Помирилъ (на-пе)!
— Два съ боку! Поле! Фигура! Транспортъ съ кушемъ! По кушу очко! Ата́нде! Нѣтъ ата́нде!
Только и слышится въ камерѣ въ обѣденный часъ, вечеромъ, когда арестанты вернулись съ работъ, ночью, рано утромъ передъ раскомандировкой. Игра, въ сущности, продолжается непрерывно: когда не играютъ, говорятъ, думаютъ только объ игрѣ.
У меня былъ одинъ знакомый каторжанинъ въ Александровской тюрьмѣ, которому я давалъ деньги на игру. Онъ не давалъ мнѣ покоя. Удиралъ отъ обѣда, съ работъ, забѣгалъ съ чернаго крыльца, караулилъ на улицѣ:
— Баринъ, приходите! Нынче будетъ здоровая игра!
На работахъ онъ только и дѣлалъ, что глядѣлъ на дорогу:
— Не ѣдетъ ли мой баринъ?
Сосѣди его по нарамъ со смѣхомъ говорили, что онъ и во снѣ только и кричитъ:
— Бардадымъ!.. Шеперка!.. Полтина мазу!..
Онъ игралъ, проигрывалъ, жилъ какъ въ угарѣ, таялъ и горѣлъ, — этотъ человѣкъ съ лихорадочнымъ огнемъ въ глазахъ. На что не былъ бы онъ способенъ, чтобъ достать денегъ на игру.
Это — болѣзнь. Я уже разсказывалъ о жиганѣ, умиравшемъ отъ истощенія, отъ скоротечной чахотки въ Корсаковскомъ лазаретѣ. Онъ проигрывалъ все, — дачку хлѣба. Цѣлыми мѣсяцами сидѣлъ на одной «баландѣ», которую и сахалинскія свиньи ѣдятъ неохотно, когда имъ даютъ. Въ лазаретѣ началъ проигрывать лѣкарства. Его потухшіе, безжизненные глаза умирающаго отъ истощенія человѣка вспыхиваютъ жизнью, огнемъ, блещутъ только тогда, когда онъ говоритъ объ игрѣ.
Въ одной изъ тюремъ я, по просьбѣ арестантовъ, разсказывалъ имъ объ игрѣ въ Монте-Карло. Старался разсказывать какъ можно картиннѣе, наблюдая, какое впечатлѣніе это производитъ на нихъ.
— Ну… ну… — раздался хриплый голосъ, когда я остановился на самомъ интересномъ мѣстѣ.
Этотъ хриплый голосъ человѣка, котораго словно душатъ, принадлежалъ арестанту, который былъ боленъ и лежалъ на нарахъ. Теперь онъ поднялся на локтѣ. На него страшно было смотрѣть. Лицо потемнѣло, налилось кровью, широко раскрытые, горящіе глаза:
— Ну… ну…
Словно онъ самъ велъ игру, — и вотъ-вотъ рѣшалась его судьба. Каждый разъ слова: «номеръ былъ данъ» или «бито!» — вызывали то радостные, то полные досады возгласы:
— Э-эхъ, чортъ!
Они участвовали въ игрѣ всѣмъ сердцемъ, всей душой. Я задѣвалъ ихъ самую чувствительную струнку. Они слышать не могутъ объ игрѣ. Это — ихъ болѣзнь.
Почему это?
Во-первыхъ, хоть и плохіе, они все-таки дѣти своей страны. И если вся Русь отъ восьми вечера до восьми утра играетъ въ карты, а отъ восьми утра до восьми вечера думаетъ о картахъ, — что жъ удивительнаго, что въ маленькомъ уголкѣ, на Сахалинѣ, дѣлается то же, что и вездѣ. Во-вторыхъ, на игру позываетъ тюремная скука. Въ-третьихъ, существуетъ какая-то таинственная связь между преступленіемъ и страстью къ картежной игрѣ. Въ тюрьмахъ всего міра страшно развита страсть къ картамъ. Можетъ-быть, какъ нѣчто отвлекающее отъ обуревающихъ мыслей, арестанты любятъ карточную игру, — и обычное времяпрепровожденіе приговореннаго къ смертной казни въ парижской Grande Roquette[1], это — игра въ карты съ «mouton»’омъ[2], — арестантомъ, котораго осужденному даютъ для развлеченія. Далѣе, человѣку, попавшему на Сахалинъ, не на что надѣяться, кромѣ случая. «Выйдетъ случай, — удачно сбѣгу». Это создало, какъ я уже говорилъ, вѣру въ «фартъ», въ счастливый случай, цѣлый культъ «фарта». И картежная игра, это — только жертвоприношеніе богу — «фарту»: гдѣ жъ, какъ не въ картахъ, случай играетъ самую большую роль. Затѣмъ арестанту заработать негдѣ. Выиграть — единственная надежда немножко скрасить свое положеніе: купить сахару, поправить одежонку, нанять за себя на работы. И, наконецъ, этой всепоглощающей игрѣ, этому азарту, въ который человѣкъ уходитъ съ головой, отдается какъ пьянству, какъ средству забыться, уйти отъ тяжкихъ думъ о родинѣ, о волѣ, о прошломъ, — этимъ стараются заглушить мученья совѣсти. По крайней мѣрѣ, наиболѣе тяжкіе преступники обыкновенно и наиболѣе страстные игроки.
Этимъ я объясняю и страсть моего «пріятеля» изъ Александровской тюрьмы. Онъ пришелъ за убійство жены, которую очень любилъ.
— Не любилъ бы, не убилъ бы! — сказалъ онъ мнѣ разъ такимъ тономъ, что, если бы какой-нибудь Отелло въ послѣднемъ актѣ такимъ тономъ сказалъ объ убійствѣ Дездемоны, у зрителей душа перевернулась бы отъ ужаса и жалости.
И мнѣ всегда думалось при взглядѣ на него:
— Вотъ человѣкъ, который въ азартѣ сжигаетъ свои воспоминанія.
Много нравственныхъ мукъ стараются потопить въ этой карточной игрѣ!
Какъ бы то ни было, она губитъ и каторгу и поселенье. Заразившись, каторжане такъ и говорятъ — «заразился» картами, словно о болѣзни; заразившись карточной игрой въ тюрьмѣ, — арестантъ уноситъ ее и на поселеніе. Это мѣшаетъ ему поправиться, стать на ноги. Онъ проигрываетъ послѣднее, что у него есть, крадетъ, убиваетъ, продаетъ дочерей, сожительницу, жену, если она послѣдовала за нимъ въ ссылку.
На Сахалинѣ рѣдко бываютъ вольные люди, — но если такой появляется, его осаждаютъ толпы нищенствующихъ поселенцевъ:
— Третій день не ѣмши.
Вы дали двугривенный, и онъ спѣшитъ въ закусочную, которыми обстроена вся Базарная площадь въ Александровскомъ. Вы думаете, — купить хлѣба? Нѣтъ, играть. Каждая закусочная въ то же время игорный притонъ: въ задней комнатѣ «мечутъ», и умирающій отъ голода бѣднякъ надѣется выиграть и тогда ужъ «поѣсть какъ слѣдуетъ въ свое полное удовольствіе». Страсть къ игрѣ пересиливаетъ даже чувство голода — сильнѣйшее изъ человѣческихъ чувствъ.
Обычная просьба, съ которой какъ за милостыней[3] обращаются на Сахалинѣ поселенцы:
— Баринъ, ваше высокоблагородіе! Дайте записочку!
То-есть, напишите въ лавку колонизаціоннаго фонда: «Отпустить для меня бутылку водки. Такой-то».
— А что, выпить хочется?
— Смерть!
Но у него даже денегъ нѣтъ, чтобы купить по этой запискѣ бутылку водки. Можете быть спокойны. Онъ отправится и поставитъ «записку» на карту, потому что эти записки, какъ я уже упоминалъ, ходятъ между поселенцами какъ деньги, цѣнятся обыкновенно въ 50 коп. и принимаются какъ ставка на карту.
Есть даже цѣлыя селенія, занимающіяся исключительно картежной игрой. Таково, напримѣръ, селеніе Аркво, расположенное въ долинѣ рѣки того же имени, по дорогѣ отъ поста Александровскаго къ рудникамъ.
— А, гг. арковскимъ мѣщанамъ почтеніе! — привѣтствуютъ арковскаго поселенца въ посту.
«Арковскіе мѣщане» земледѣліемъ занимаются такъ, «черезъ пень въ колоду», только «балуются по этой части»; ихъ главный источникъ дохода — карты.
Въ дни, когда въ Мгачскихъ рудникахъ происходитъ «дачка» вольнонаемнымъ рабочимъ поселенцамъ, вы не найдете въ Арквѣ ни одного взрослаго поселенца. Остались дѣти, старики да старухи. А «арковскіе мѣщане» съ женами и сожительницами, захвативъ самовары и карты, пошли къ Мгачи.
Поставили самовары, обрядили женъ и сожительницъ въ фартуки и новые платки и засѣли на дорогѣ прельщать, угощать и обыгрывать мгачскихъ чернорабочихъ, отправляющихся за покупками въ постъ.
Ѣду разъ во Владимирскій каторжный рудникъ и по дорогѣ обгоняю толпу «арковскихъ мѣщанъ».
Бабы разряжены, какъ можетъ «разрядиться» нищая; мужики оживленно болтаютъ, несутъ самовары.
— Путь добрый. Куда?
— Къ Ямамъ (владимирскій рудникъ) подаемся.
— Что такъ?
— Японецъ (японскій пароходъ) пришелъ. Грузятъ. Сказываютъ, дачка была, чтобъ поскорѣича!
«Арковскіе мѣщане» шли отыгрывать у каторжанъ тѣ жалкіе гроши, которые тѣмъ[4] выдаются съ выработаннаго и проданнаго угля.
Около поста Александровскаго есть знаменитое въ своемъ родѣ «Орлово поле», можетъ-быть, такъ и названное отъ игры въ орлянку. Колоссальный игорный притонъ подъ открытымъ небомъ.
Что вы подѣлаете съ человѣкомъ, развращеннымъ тюрьмой, «заразившимся» тамъ страстью къ картамъ? И какъ часто приходится слышать отъ жены, добровольно пошедшей за мужемъ, жены-героини, жены-мученицы, на вопросъ:
— Какъ живете?
Безнадежное:
— Какая ужъ жизнь! Нешто съ такимъ подлецомъ жизнь! Все дома голо, все дочиста проиграно. Дѣти голодомъ мрутъ, меня «на фартъ» посылаетъ. Все для игры. Подлецъ, — одно слово. Хамъ!
— Зачѣмъ же за такимъ шла?
— Да нешто онъ такой былъ? Нешто за такимъ шла? Шла за путнымъ. Это ужъ онъ въ тюрьмѣ заразился, прахъ его расшиби! Было бы знато, нешто стала бы себя губить.
И это общая «пѣснь Сахалина».
Каторга, «заражающая» игрой, на пароходѣ играетъ самодѣльными картами. Если читатели припомнятъ, я описывалъ эти карты, среди которыхъ въ «хорошихъ колодахъ» черви и бубны печатаются кровью. На Сахалинѣ самодѣльными картами не занимаются. Здѣсь свободно покупаютъ въ лавкахъ настоящія. Покупаютъ или сами или черезъ прислугу гг. служащихъ. Во всякомъ «майданѣ» картъ всегда сколько угодно.[5]
Кто сталъ бы изслѣдовать причины многочисленныхъ преступленій на Сахалинѣ, тотъ убѣдился бы, что среди тысячъ причинъ, вызывающихъ эти преступленія, чаще всего является картежная игра, эта болѣзнь тюрьмы, эта эпидемія каторги, ломающая всю жизнь этихъ несчастныхъ людей.