СВАДЕБНЫЙ ДОГОВОРЪ.
[править]ЧАСТЬ I.
[править]Поль Манервиль, окончивши въ 18.. году курсъ въ Вандомскомъ университетѣ, возвратился въ домъ своего отца, и три года находился подъ непосредственною властію его. Онъ съ дѣтства лишился своей матери: ему не было и двухъ лѣтъ отъ рожденія, какъ она умерла. Питая чистую и вѣрную любовь къ отцу своему, Поль за строгое положилъ себѣ правило всегда во всемъ слушаться родителя своего, который былъ человѣкъ прямой души, характера твердаго и рѣшительнаго.
Графъ Манервиль отецъ никогда не любилъ много давать денегъ малолѣтнему своему Полю; онъ справедливо разсуждалъ: «что кто съ дѣтства пріучитъ себя къ деньгамъ, тотъ впослѣдствіи вовсе не будетъ знать имъ цѣны». Такое убѣжденіе почтенный старикъ сохранилъ въ себѣ до времени совершеннолѣтія Поля. Отецъ сего послѣдняго, почтенный Нормандецъ, принадлежащій по сану своему къ одной изъ знатнѣйшихъ нормандскихъ фамилій, каждый почти день, вечеромъ, уѣзжалъ съ сыномъ своимъ въ «королевское собраніе», члены котораго составлялись изъ одной лишь только французской аристократіи. Молодому графу очень не нравилось это общество: онъ скучалъ въ немъ; онъ не понималъ языка на которомъ тамъ говорили: дѣла государственныя, политическія свѣдѣнія и ходъ законодательной власти, составляющія главный предметъ разговоровъ этого собранія, мало были ему извѣстны и вовсе, казалось, не соотвѣтствовали молодому, не сформировавшемуся еще вполнѣ его вкусу. Гораздо большее удовольствіе находилъ онъ, ходить по нѣскольку разъ въ недѣлю драться на рапирахъ, (что, по духу нынѣшняго вѣка, было принято всѣми молодыми людьми за истинную забаву и увеселеніе) и каждое утро проводить въ манежѣ, гдѣ пылкая молодежъ училась стрѣлять изъ карабиновъ и пистолетовъ. Остальную часть дня Поль посвящалъ чтенію романовъ.
Столь однообразная жизнь молодого графа давно прискучила ему.
Лишившись отца своего, Поль сдѣлался полнымъ наслѣдникомъ всего его имущества. Онъ нашелъ у отца большую сумму денегъ, скопленную имъ въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ. Замѣтимъ, что отецъ Поля, судя по состоянію своему, жилъ очень умѣренно и скромно: онъ не любилъ богатство свое пускать на вѣтеръ — такихъ людей теперь впрочемъ не много!…
Полю, конечно, очень пріятно было получить въ наслѣдство нѣсколько мѣшковъ туго набитыхъ золотомъ. Какъ единственный преемникъ родителей своихъ, онъ тотчасъ же вступилъ во владѣніе имѣній, лежащихъ въ самой лучшей части Франціи; Бордо и Ланстракъ — двѣ провинціи, въ которыхъ находились имѣнія Манервиля, сильно памятны Полю потому, что отецъ его, отправляясь каждое лѣто жить въ одной изъ нихъ, всегда занимался только лишь тѣмъ, что съ утра до вечера охотился въ лѣсахъ съ сыномъ своимъ; хотя послѣдній не находилъ въ томъ себѣ никакого удовольствія.
Сдѣлавшись законнымъ наслѣдникомъ, Поль, молодой преемникъ богатствъ Манервилей, отдалъ весь капиталъ оставленный ему, въ ростъ на проценты, предложивъ Матіясу, повѣренному отца его, управлять за него имѣніемъ, а самъ уѣхалъ изъ Бордо на шесть цѣлыхъ лѣтъ путешествовать. Причисленный сперва къ неаполитанскому посольству, онъ вскорѣ сдѣланъ былъ секретаремъ въ Мадритѣ, впослѣдствіи въ Лондонѣ, и такимъ образомъ успѣлъ поглядѣть на Европу и попутешествовать по ней.
Такое путешествіе дорого обошлось Полю; протративъ довольное количество денегъ, онъ вынужденъ былъ потребовать отъ управляющаго своего, г. Матіяса, всѣ поземельные доходы, которые послѣдній могъ собрать во время его шестилѣтняго отсутствія. Въ этотъ критическій періодъ жизни своей, дѣйствуя на основаніи плана считаемаго благоразумнымъ, Поль хотѣлъ было оставить Парижу, возвратиться въ Бордо, заняться дѣлами по имѣнію, жить скромно и тихо, улучшить свои помѣстья, жениться и наконецъ — быть въ одинъ счастливой день избраннымъ въ члены депутатовъ; ибо путешествуя по Европѣ, и будучи два раза награжденъ почетными дипломатическими титулами — посланника и секретаря, онъ, по возвращеніи своемъ во Францію, отказался отъ нихъ на всегда… Но мы выше сказали, что Поль намѣревался уѣхать въ провинцію и тамъ жениться. Что жъ! для него это было дѣломъ весьма возможнымъ! — Поль былъ графъ, и потому ему не трудно было съискать по сердцу себѣ невѣсту.
Поль получилъ, вмѣсто 270,000 франковъ издержанныхъ имъ во время его шести лѣтняго путешествія, должность, которая не пріобрѣтается деньгами, и которая значительнѣе должности биржеваго маклера, но должность такую, которая требуетъ большихъ занятій и трудовъ, навыка и особенныхъ познаній; должность навлекающую друзей и враговъ; наконецъ должность — которая знакомитъ васъ съ особеннаго рода увертками, обращеніями и т. д. — должность аристократа.
Не смотря однако на всѣ издержки, столь безразсудно сдѣланныя имъ во время путешествія, Поль былъ премилый, прескромный молодой человѣкъ. Онъ любилъ щегольски одѣваться, и потому отнюдь не покажется удивительнымъ, что въ Бордо онъ первую игралъ роль между всѣми аристократами этого города. Слуги его, съ своей стороны, также старались поддерживать репутацію моднаго ихъ барина: всегда прилично и со вкусомъ одѣтые, они имѣли свой особый «bon ton», какъ бы желая тѣмъ отличить себя отъ слугъ прочихъ богатыхъ домовъ.
Поль Манервиль, чтобы жить въ Парижѣ такъ, какъ обыкновенно живутъ въ немъ всѣ знатныя именитыя особы — графы, князья, и проч. долженъ былъ держать у себя хорошихъ лошадей, имѣлъ отличной работы экипажи, давалъ роскошные ужины, обѣды, и нанималъ квартиру въ одномъ изъ самыхъ лучшихъ кварталовъ столицы. Съ женщинами сердце его не было знакомо: переписокъ онъ ни съ одной еще не заводилъ, ни въ одну онъ не былъ влюбленъ, ни объ одной не мечталъ, ни одной еще не измѣнилъ. У Поля не было особеннаго потайнаго ящичка съ любовными записками…. да и кому ихъ было ему писать? ни одна изъ парижскихъ грацій не была ему знакома!
Молодой графъ былъ человѣкъ предоброй души; никогда не рѣшаясь просить у кого либо въ долгъ денегъ, онъ напротивъ самъ всегда отдавалъ свои по рукамъ друзей и знакомыхъ, которые потомъ оставляли его, забивали о долгѣ, и. быть можетъ, заочно и надсмѣхались надъ его удивительною добротою….
Однажды утромъ онъ обратился съ слѣдующими словами къ одному изъ своихъ друзей, г. де Марсею, сдѣлавшемуся впослѣдствіи извѣстнымъ лицемъ своего времени.
— Марсей! жизнь не есть ли задача?
— Да; но надобно прожить 26 лѣтъ, чтобы съумѣть разгадать ее, отвѣчалъ, улыбнувшись, де Марсей.
— Мнѣ вотъ теперь 27 лѣтъ, и именно потому, что мнѣ 27 лѣтъ, я и ѣду жить бариномъ въ Ланстракъ. Сперва я проживу нѣсколько времени въ Бордо, куда перевезу мою всю мебель изъ Парижа, въ старый отель моего покойнаго батюшки; потомъ пріѣду мѣсяца на три или четыре въ Парижъ, въ эту самую квартиру, которую и теперь занимаю.
— И ты женишься?
— Женюсь.
— Ахъ! любезный Поль, ты знаешь, я — твой другъ, сказалъ послѣ нѣкотораго молчанія де Марсей; я желаю тебѣ быть хорошимъ отцомъ, добрымъ мужемъ, счастливымъ въ твоей супружеской жизни…. Но нѣтъ! ты не будешь счастливъ, ты не умѣешь, ты не привыкъ распоряжаться хозяйствомъ. — Я правду тебѣ говорю: ты прекрасный молодой человѣкъ; никто лучше тебя не ѣздитъ здѣсь на лошади, никто такъ стройно, такъ ловко не сидитъ на сѣдлѣ, какъ ты; но женитьба, мой другъ, дѣло совсѣмъ инаго рода!… Послушай, Поль, въ Жирондскомъ департаментѣ ты получаешь съ имѣнія твоего сорокъ съ чѣмъ-то тысячъ франковъ годоваго дохода — прекрасно! Пересели твоихъ слугъ и лошадей въ Бордо, меблируй изящно свой домъ, и ты сдѣлаешься богачемъ всего Жиронда. Но только не женись!… прошу тебя! повремени!
— Ахъ! какъ ты надоѣлъ мнѣ съ твоими возраженіями! съ гнѣвомъ сказалъ Поль. Я хочу жить собственно для себя, показывать всѣмъ моихъ рысистыхъ лошадей, дѣлать все такъ, чтобы послѣ обо мнѣ говорили, чтобъ хвала обо мнѣ повсюду распространялась, чтобъ не кричали передо мной: — Поль де Манервиль ѣздитъ все въ одной каретѣ! Ужели у него нѣтъ другой?… куда жъ онъ дѣваетъ свое богатство? на что онъ тратитъ деньги и проч. — а говорили бы на противъ: — нѣтъ, онъ милліонеръ; — такая-то влюблена въ него по уши; Поль-де недавно выписалъ изъ Лондона самую отличнѣйшую упряжь и шарабанъ. Въ Ланшалѣ, коляска запряженная въ четверню сѣрыхъ, конечно обратитъ на себя вниманіе публики; всякій будетъ спрашивать: «чей это экипажъ?» и мой кучеръ съ важностью отвѣчать каждому: «графа Манервиля.» Но, продолжалъ Поль, перемѣнивъ голосъ и бросая вопросительный взглядъ на Марсея, положеніе мое въ обществѣ, отношенія мои къ нему, — все это холодно дѣйствуетъ на сердце мое, и я вовсе не завидую мѣсту, которое ты занимаешь въ кругу соотечественниковъ твоихъ. Скажу тебѣ одно, что кромѣ тоски, скуки, отчаянія, неудачи, я ничего не вижу въ этой моей теперешней жизни! И наконецъ самая жизнь, къ которой я теперь граждански принадлежу, сама въ себѣ требуетъ такихъ осуществленій, въ которыхъ я не разъ нуждался и вѣроятно, впредь буду нуждаться. Случается, что человѣкъ, съ весьма большимъ состояніемъ, отказывается иногда отъ требованій жизни общественной, жизни благоустроеннаго общества, переселяется въ міръ чуждый нравственности, избираетъ тамъ иной родъ жизни — влюбляется въ дюжину молоденькихъ женщинъ, измѣняетъ въ любви то одной, то другой, то всѣмъ вдругъ выказываетъ свою любезность, то никому въ особенности…. Эти люди походятъ, по моему мнѣнію, знаешь ли на что? на орѣхи, зерна которыхъ тогда только и остаются неповрежденными, пока судьба не расколетъ ихъ. — Но ты знаешь, Марсей, я живу для общества, я вѣрный членъ его, я хочу насладиться истиннымъ блаженствомъ, хочу жить въ вѣчномъ счастіи и покоѣ — словомъ я хочу жениться….
— Все же тутъ нѣтъ ничего особеннаго, Поль; да, другъ мой, ты раненько задумалъ о женитьбѣ; ты еще не понимаешь ее.
— Но довольно объ этомъ! — Скажи ка мнѣ, познакомишь ли ты насъ съ графинею?
— Можетъ быть, отвѣчалъ съ улыбкою Поль.
— Мы останемся друзьями, сказалъ Марсей.
— Ну, конечно.
— Будь покоенъ, мы не будемъ тебѣ прекословить, продолжалъ Марсей.
Хотя разговоръ этотъ и взволновалъ сердце графа Манервиля, но онъ, не смотря на то, рѣшился исполнить свое намѣреніе, и переѣхалъ жить въ Бордо, зимою 1840 года. Издержки, которыя онъ употребилъ на починку и меблировку своего отеля, вполнѣ соотвѣтствовали почетному титулу его. Въ Бордо онъ тотчасъ познакомился со всею аристократіею; его умѣнье жить, его обращенія, образованіе — все привело въ восторгъ жителей Бордо. Одна старая маркиза назвала его даже цвѣткомъ общества, — видно онъ преимущественно обратилъ на себя ея вниманіе!
Во время пребыванія своего въ Бордо, Поль умѣлъ заставить всѣхъ питать къ нему почтеніе: молодые люди, съ которыми онъ тамъ познакомился, хотя и позволяли себѣ иногда нѣкоторую вольность въ обращеніяхъ своихъ съ графомъ, но не выходили Изъ границъ приличія и уваженія; женщины, съ своей стороны, тоже старались, болѣе чѣмъ съ кѣмъ либо быть съ нимъ любезными и привѣтливыми. Поль, весьма сильный на шпагѣ и пистолетѣ, имѣлъ женскую кротость, которая не осталась, конечно, безъизвѣстною для прекраснаго пола. — Бѣлый и свѣжій цвѣтъ лица, свидѣтельствующій о неиспорченной его нравственности, голубые съ густыми черными ресницами глаза, маленькія женскія руки, миніатюрныя ноги, черные волосы, важный видъ, свѣтское обращеніе и пріятный выговоръ — однимъ словомъ, все было согласовано съ тѣмъ почетнымъ званіемъ, которое имѣлъ въ себѣ Поль, — съ званіемъ, Манервиля, графа Ланстракскаго. Молодой графъ очень любилъ женщинъ, не смѣя однакоже никогда показать этого; — казалось, онъ для женщинъ только и былъ творенъ; въ Бордо онъ всегда могъ понравиться большему числу ихъ, нежели въ Парижѣ, гдѣ женщины всегда такъ разборчивы, взыскательны, и которыхъ богатство, почести и графскій титулъ ни мало никогда не удивляли. И такъ первымъ дѣломъ Поля при пріѣздѣ его въ Бордо, было навести нѣсколько справокъ о знаменитыхъ красавицахъ населяющихъ провинцію, и потомъ — меблировать и передѣлать домъ свои и замокъ Ланстракъ, такъ чтобы все было сдѣлано и устроено въ нихъ во вкусѣ послѣдней моды, — что, конечно, стоило ему не малыхъ издержекъ, и тѣмъ поглотило всѣ доходы собираемые теченіи трехъ лѣтъ управляющимъ его Матіясомъ. Оставшись съ 4*0,000, а можетъ быть и немного менѣе, ливровъ годоваго дохода, Поль весьма благоразумно запретилъ дѣлать дальнѣйшія издержки по имѣнію.
Когда онъ, важно развалившись въ роскошной коляскѣ, проѣзжалъ по улицамъ города, и знакомясь съ молодыми людьми высшаго сословія, приглашалъ ихъ къ себѣ на домъ, ѣздилъ съ ними на охоту въ лѣса окружающіе замокъ его Ланстракъ, то онъ понялъ тогда жизнь провинціяльную, и узналъ, что она только тогда можетъ быть пріятною, когда будетъ соединена узами супружества.
Поль, пришедши къ тому возрасту, когда уже всякій начинаетъ думать о будущемъ, искать себѣ по сердцу подруги, заботиться о томъ, кто будетъ наслѣдникомъ его имущества, — перемѣнился въ образѣ жизни своей: онъ смотрѣлъ съ презрѣніемъ на то, что прежде такъ забавляло его. Пріѣхавши въ Бордо, онъ тайно влюбился въ красавицу этаго города — дѣвицу, Наталью д’Егмонти. —
Въ началѣ нашего вѣка, одинъ богатый Испанецъ, по фамиліи д’Егмонти, переселился жить въ Бордо, гдѣ онъ, по отличной рекомендаціи и по значительному богатству своему, пріобрѣлъ уваженіе всего города и былъ принятъ во всѣ лучшіе дома онаго. Жена его, креолка по происхожденію, принадлежала къ одной изъ самыхъ знатныхъ фамилій испанскаго королевства; играя роль знатной дамы, она ни въ чемъ не любила себѣ отказывать, исполняла малѣйшія прихоти свои, нисколько не стѣстняя круга своихъ фантазій: — дѣлала, что вздумалось, покупала, что хотѣла, зная, что любезный мужъ, добрый Испанецъ, ничего ей на это не скажетъ, и при первомъ словѣ ея — «деньги,» надѣлитъ ее ими вдоволь, хотя не разъ случалось, что онъ съ большою неохотою выдавалъ ихъ ей. Счастливый тѣмъ, что видѣлъ жену свою блестящею въ Бордо, гдѣ онъ долженъ былъ жить по дѣламъ своимъ, г. д’Егмонти купилъ въ немъ богатый домъ и отдѣлалъ его весьма изящно. Такая роскошная жизнь Испанца съ семействомъ его, вскорѣ сдѣлалась извѣстною по всему городу, — всѣ только и говорили о Испанцѣ и женѣ его. Въ 1838 году г. д’Егмонги скоропостижно умеръ, оставивъ жену свою 26 лѣтнюю вдову, съ весьма большимъ состояніемъ, и съ прелестнѣйшею въ свѣтѣ дочерью, одинадцатилѣтнею дитятею, которое много обѣщало въ себѣ на будущее время. Въ то время, когда Поль возвращался съ путешествія своего по Европѣ, дочь д’Егмонти, Натали, была уже взрослою дѣвицею, и живя съ матерью въ блескѣ богатства и роскоши, она всѣхъ обворожала своею красотою.
Послѣ смерти мужа, дѣла мадамъ д’Егмонти начали значительно упадать. Но, чтобы поддержать то мнѣніе, которое фамилія ихъ успѣла пріобрѣсти себѣ во время жизни Испанца, она отъ всѣхъ старалась скрывать, что финансы ея становились отъ времени до времени все менѣе и менѣе: какъ и при жизни мужа своего, мадамъ д’Егмонти давала обѣды, ужины, вечера; въ такомъ случаѣ, конечно, всякій тѣмъ еще болѣе убѣждалъ себя въ богатствѣ дома Испанца.
Натальѣ пошелъ уже 20-й годъ
Годъ полной женской красоты;
Ужъ тутъ дѣвицы не ребята —
«Имъ всѣ постыли суеты.»
какъ сказалъ одинъ риѳмоплетъ; а между тѣмъ никто еще не являлся къ мадамъ д’Егмонти просить руки дочери ея. Привыкшая удовлетворять всѣмъ прихотямъ, свойственнымъ молодой дѣвушкѣ, прекрасная Натали, любила каждую недѣлю пополнять свой гардеробъ новыми шейными платочками, мантильями, лентами и проч. Пополняя такимъ образомъ туалетъ свой, она всегда со вкусомъ была одѣта; она всѣхъ обворожала, всѣмъ нравилась, и, гордясь своимъ богатствомъ и званіемъ, казалось, искала себѣ только такого, жениха, который бы вполнѣ могъ удовлетворять ея тщеславію и честолюбію. — Эти слова: «только развѣ какому нибудь князю быть супругомъ мадемуазель д’Егмонти» — раздавались ежедневно во всѣхъ салонахъ и Обществахъ города Бордо. Маменьки, тетушки, желающія пристроить дочекъ своихъ, дѣвицы — всѣ видѣли въ Натали вѣчную соперницу ихъ, какъ по красотѣ ея, такъ и по всѣмъ вообще обращеніямъ. Когда имъ удавалось подслушать гдѣ нибудь молодаго человѣка, который, при пріѣздѣ на мала, что во всякомъ домѣ должно находиться такое же количество служанокъ, лакеевъ, кучеровъ, поваровъ, какъ у матери ея? Для нея не было различія между нищими и бѣдными — по ея понятію это было одно и тоже.
Прошло шесть мѣсяцевъ съ того времени, какъ Поль де Манервиль переселился жить въ Бордо. Въ одинъ прекрасный вечеръ (можетъ быть вечеръ былъ и худой, но для Поля онъ былъ лучшимъ всѣхъ лучшихъ вечеровъ) онъ явился на балъ аристократическаго собранія, гдѣ была также и Натали, царица баловъ города Бордо. Какъ Поль, такъ и мадемуазелль д’Егмонти холодно смотрѣли другъ на друга, но тѣмъ не менѣе однако, они другъ другу понравились. Мать Натали, не теряя Поля изъ виду, поняла, казалось, чувства взволновавшія сердце ея, она не разъ говорила сама про себя въ тотъ вечеръ: — «Онъ будетъ моимъ зятемъ!» — Поль, поглядывая ежеминутно на мадемуазель д’Егмонти тоже говорилъ въ свою очередь: "«Она будетъ моею женою.»
Богатство дома д’Егмонти, сдѣлавшееся пословичнымъ въ Бордо, не могло, конечно, остаться безъизвѣстнымъ и для молодаго графа. Когда друзья его выхваляли добродѣтель, кротость, красоту Натали, онъ внимательно слушалъ ихъ, самъ распрашивалъ объ образѣ жизни мадамъ д’Егмонти о различныхъ подробностяхъ домашняго быта ея, у людей, часто посѣщающихъ домъ д’Егмонти, — словомъ онъ интересовался этими двумя женщинами. Дѣла Поля все шли къ лучшему: — вскорѣ познакомился онъ съ матушкой Натали, которая не приминула пригласить его къ себѣ на обѣдъ. Герой нашъ могъ ли конечно не явиться къ званному обѣду, къ которому съѣзжались всѣ знатныя молодыя люди города? Поль де Манервиль изъ видовъ гордости и самолюбія, хотя и старался казаться равнодушнымъ къ мадемуазель Натали, но въ сердцѣ чувствовалъ противное, и мысль о женитьбѣ не выходила изъ его головы.
Всякій разъ, когда молодой графъ выѣзжалъ на гулянье въ тильбюри или верьхомъ на лошади, всякій разъ, говорю я, толпа гуляющихъ останавливялась и показывая на него, говорила: вотъ счастливый человѣкъ: онъ богатъ, красивъ собой, онъ хочетъ, говорятъ, жениться на дочери мадамъ д’Егмонти…. «есть же такіе любимцы природы!» Когда Полю случалось на гулянье встрѣчаться съ мадамъ д’Егмонти, онъ всегда вѣжливо кланялся ей, отдавая при этомъ свой особо — свѣтскій поклонъ дочери ея. Какъ Поль, такъ и мадемуазель Натали любили роскошь, великолѣпіе, пышную жизнь; такое сходство характеровъ, при первоначальныхъ впечатлѣніяхъ, не могло остаться безъ вниманія для того и другаго. Въ то время какъ всѣ молодые люди жившіе въ Бордо боялись подступить къ мадамъ д’Егмонти съ предложеніемъ руки ея дочери, опасаясь, при заключеніи брака, не истратить всего имущества, одинъ только Поль могъ, по необыкновенному состоянію своему, исключить себя изъ числа ихъ. Всякій разъ когда онъ находился въ кругу знатнаго общества, всегда аристократы города, какъ скоро только начинался разговоръ о женитьбѣ, осыпали Поля самыми привѣтливыми фразами, которыя льстили тщеславію его.
Каждый изъ насъ согласенъ выдать за васъ дѣвицу Наталью д’Егмонти. Вы хорошо сдѣлаете, графъ, если женитесь на ней. Такой красавицы, какъ наша Натали, вамъ и въ Парижѣ не съискать. Вы будете одною изъ самыхъ лучшихъ паръ въ свѣтѣ, характеры у васъ обоихъ одинаковы, чувства и склонности тѣ же, вы привыкли жить въ роскоши, она — тѣмъ еще болѣе, — вы будете жить въ одномъ изъ великолѣпнѣйшихъ домовъ Бордо. Вы счастливы, графъ, тѣмъ, что познакомились съ такимъ семействомъ, въ которомъ мать обладаетъ рѣдкими качествами души и сердца: — она добра, обходительна, любезна, всякому старается угодить — чего же вамъ больше? M-me д’Егмонти все отдала своей ненаглядной дочькѣ, въ которой она души не видитъ. Будьте увѣрены, графъ, что мадемуазель д’Егмонти будетъ прекрасною для васъ супругою, ибо она почитаетъ свою мать и искренно любить ее…. Ведите-ка, графъ, дѣло къ концу!
— "Все это хорошо, прекрасно, " отвѣчалъ Поль, который не смотря на страстную любовь свою къ Натали, не совсѣмъ еще соглашался разстаться съ своею свободою, съ своимъ званіемъ — холостяка, «но надобно, чтобъ результатъ всего этого былъ благопріятенъ для меня на будущее время, иначе зачѣмъ же женюсь я на мадемуазель д’Егмонти?
Съ нѣкотораго времени Поль сталъ чаще и чаще посѣщать домъ д’Егмонти: цѣлые дни онъ иногда просиживалъ у мадамъ д’Егмонти; роскошь, въ которой она жила, нравилась ему тѣмъ болѣе, что онъ самъ съ дѣтства былъ къ ней пріу4*
D g.tzed by GoOgle
— 36 чемъ. Мадамъ д’Егмонти, не смотря на время, которое роковымъ молотомъ простучало уже ей сорокъ лѣтъ, была еще прекрасивою женщиною; ее бы можно было сравнить съ однимъ изъ тѣхъ солнечныхъ закатовѣ, когда солнце садится на горизонтъ, не заслоняясь облаками. Ея черные волосы, и глаза, ея маленькая ножка и длинная стройная талья — были совершенно испанскія; лице ея, такъ хорошо сохранившее свѣжесть свою, было самой нѣжнѣйшей бѣлизны; на щекахъ ея игралъ постояный, непринужденный, румянецъ; во всѣхъ движеніяхъ обнаруживалась какая-то особенная живость, граціозность, стройность — словомъ она была всемъ хороша; высокій ростъ давалъ ей видъ какой-то важности…
Мадамъ д’Егмонти, имѣвшая нѣсколько уже случаевъ изъучить натуру сердца человѣческаго (случаевъ этихъ, читатель, я вамъ здѣсь перечислять не буду) тотчасъ угадала характеръ Поля, не раскрывая ему своего, — обыкновенная тактика женщинъ!…
Поль былъ единственнымъ человѣкомъ во всемъ городѣ, котораго она хотѣла назвать своимъ зятемъ. „Счастливецъ!“ всѣ говорили про него, „онъ будетъ мужемъ мадемуазель д’Егмонти! и безъ сомнѣнія она любитъ его: онъ богатъ, красивъ собой, имѣетъ почетный титулъ графа..“
По матери своей Поль принадлежалъ къ фамиліи бароновъ Молинкуръ, фамиліи извѣстной и по нынѣ во всей Нормандіи. Старая баронесса де Молинкуръ, жила постоянно въ Сенъ-Жерменѣ; внукъ ея Августъ Молинкуръ занималъ въ Парижѣ почетную должность, и имѣлъ значительный вѣсъ во всѣхъ обществахъ. Поль по всему этому могъ отлично познакомить фамилію д’Егмонти съ парижскою, свѣтскою жизнью; самъ онъ, кромѣ друзей своихъ и нѣкоторыхъ дальнихъ родственниковъ не зналъ ни одного семейнаго дома въ Парижѣ.
Вдова испанца, хотя и посѣщала прежде Парижъ, но посѣщала, такъ сказать, мимоходомъ — собственно говоря, она не жила въ немъ; а останавливалась дня на два, на три; теперь же ей представлялся случай ѣхать туда жить. Принужденная по дѣламъ мужа своего, переселиться на жительство въ Бордо, она соскучилась въ немъ, она искала себѣ инаго рода жизни, — инаго мѣстопребыванія — а гдѣ его можно найдти, какъ не въ Парижѣ, — особенно людямъ съ состояніемъ?… Но на это переселеніе свое мадамъ д’Егмонти не скоро рѣшалась: — ей нужно было еще подумать.
Какъ мать, такъ и дочь, — обѣ очень были благосклонны къ Полю, очень были съ нимъ любезны и обходительны; онъ же съ своей стороны, старался имъ во всемъ угождать, нравиться имъ; посѣщая ежедневно домъ ихъ, Поль еще большимъ сдѣлался поклонникомъ этихъ двухъ женщинъ: онъ исполнялъ малѣйшія ихъ желанія, дѣлалъ и поступалъ по ихъ волѣ, и потому не удивительно, что онъ вскорѣ сталъ почти жить у нихъ въ домѣ.
Прошелъ годъ, какъ Полъ жилъ у мадамъ д’Егмонти, не объявляя ей намѣренія своего жениться на дочери ея, прекрасной и восхитительной Натали. Ни мать, ни дочь, съ своей стороны, также вовсе не думали о свадьбѣ.
Мнѣ кажется, думалъ однажды про себя Поль, выходя изъ дома д’Егмонти, мнѣ кажется, что, эта прекрасная вдова можетъ выхлопотать мнѣ мѣсто посланника прежде чѣмъ я буду депутатомъ….
Мысль эта день ото дня все болѣе и болѣе вкоренялась въ памяти молодаго графа: онъ только и твердилъ эти слова: посланника, женитьба. Прежде всего Поль хотѣлъ изъучить характеръ возлюбленной своей Натали, найти въ ней хорошія и худыя качества (кто жъ безъ недостатковъ?) сравнить ее съ тѣми изъ красавицъ, которыхъ онъ видалъ въ Сенъ-Жерменѣ, поставить ее съ ними въ паралелль, сличить обращенія ея съ обращеніями самыхъ свѣтскихъ дѣвъ Парижа, чтобы тѣмъ не компрометировать себя на будущее время. Нѣтъ ничего удивительнаго, въ томъ, что мадемуазель Натали была примадоною всего Бордо: богатство, роскошь, красивая наружность — все было тому поводомъ! Но то ли было бы еслибъ она жила въ Парижѣ? вотъ вопросъ, вотъ задача, которую Полю очень было трудно рѣшить. Онъ хотѣлъ наблюдать за дочерью мадамъ д’Егмонти, дабы тѣмъ лучше раскрыть себѣ, внутреннюю природу ея, и скорѣе рѣшить — жениться на ней или нѣтъ, быть ея мужемъ или нѣтъ? Но, дабы открыть въ обращеніи или въ физіономіи, въ словахъ или жестахъ мадемуазель д’Егмонти признаки, которые бы могли свидѣтельствовать о недостаткахъ ея, — недостаткахъ, свойственныхъ вообще всему роду человѣческому, Полю недостаточно было знать одно теоретическое руководство Лафатера или Галля; нужно было знаніе науки не имѣющей преподавателей, науки требующей познаній всемірныхъ. Натали, какъ многія молодыя дѣвушки, была молчалива и обладала видомъ непроницаемости. Глубокій миръ, который напечатливается скульпторами на статуяхъ Справедливости, Невинности и пр. — божествъ, незнающихъ ничего земнаго, царствовалъ тогда въ сердцѣ Наталіи; — молчаливая скромность не главное ли достоинство дѣвушки, — это признакъ ея безпорочности; это значитъ, что ее ничто еще не трогало, ни одна разрушенная страсть, никакой обманутый интересъ не возмущалъ спокойнаго выраженія лица ея; и по закону міра сего, если это спокойствіе нарушается, дѣвушка перестаетъ уже называться дѣвушкою. — Находясь безпрерывно подъ присмотромъ матери своей. Натали получила воспитаніе чисто религіозное, — какъ и всѣ испанскія женщины. Стало быть спокойствіе лица ея было совершенно не притворнымъ, но напротивъ оно, какъ бы составляло ту нравственную вуаль которымъ доброкачественныя женщины закрываются для прикрытія себя отъ золъ и напастей. Не смотря на все это человѣкъ проницательный разобравъ въ ея лицѣ нѣсколько чертъ характера, могъ бы судить по нимъ на будущее время, и представить напередъ воображенію своему образъ проявленія всѣхъ качествъ ея. Удивительная красота Натали была слишкомъ пропорціональна съ формами ея головы и всего тѣла; — а это худой признакъ для ума; — мало правилъ безъ этого исключенія. Сколько бы та или другая индивидуальность не была возвышена, всегда найдутся нѣсколько неправильностей, которыя дѣлаются тѣмъ болѣе привлекательными, чѣмъ вся личность совершеннѣе. Такая пропорціональность формъ, такая гармонія, есть Признакъ холодности, такъ по крайней мѣрѣ говоритъ Грекуръ-Лонье. У Натали была какая-то округленность въ ростѣ, — признакъ силы и крѣпкаго сложенія, но и вмѣстѣ съ тѣмъ знакъ той воли, которая часто доходитъ до упрямства у людей съ ограниченнымъ умомъ и тупымъ разсудкомъ; сходящіяся густыя брови ея служили неопровержимымъ признакомъ — ревности. Ревность у умовъ возвышенныхъ производитъ соревнованіе, умы же ограниченные дѣлаются ненавистными и завидуютъ одинъ другому. Глаза Натали, повидимому черные, въ сущности были коричневые, и ярко отличались отъ ея свѣтлокаштановыхъ волосъ, столь высоко цѣнимыхъ Римлянами. Бѣлизна и нѣжность цвѣта лица Натали придавали неизъяснимую ей прелесть; но эта прелесть обманчива: эти розаны опадаютъ и увы! что же остается? одни шипы, которые съ годами сохѣутъ и скудѣютъ! Не много впалый ротъ Натали выражалъ не гармонирующуюся гордость съ красотою стана ея, рукъ — и всего тѣла. Наконецъ послѣдняя примѣта, которая бы рѣпдила знатока, была слѣдующая: — мягкій и пріятный голосъ Натали имѣлъ звукъ какой-то метталическій, онъ напоминалъ герцога Альбу, отъ котораго происходили побочными линіями Хазы-Реаль; (мать Натали принадлежала къ Хазамъ-Реаль, — фамиліи, существующей въ Испаніи болѣе 6-ти столѣтій.) Такія свойства голоса свидѣтельствовали о буйныхъ, неукротимыхъ страстяхъ безъ нѣжности, внезапную преданность и чувствительность, непреодолимую ненависть, умъ безъ разума, жизнь любящую безпечность.
Всѣ эти недостатки мадемуазель д’Егмонти, подобно золоту въ рудникахъ хранящемуся, крѣпкій пустили корень въ сердцѣ ея. Граціозность, изысканность въ обращеніи, невинность, неопытность — все, все примѣтно отрисовывалось на чертахъ лица ея; кромѣ того иногда лукаво брошенный взглядъ, излишняя скромность, и наконецъ, быть можетъ самое выраженіе глазъ, могли нерѣдко обманывать малознающихъ людей. Натали была мила, какъ ребёнокъ, которому мало что въ свѣтѣ извѣстно: со всѣми она была откровенна; вѣчная улыбка ея довольно уже доказывала о томъ, какъ мало понимала она о бракѣ, о любви, о семейной жизни! ее забавляли одни только удовольствія, ей впрочемъ не о чемъ было и думать, какъ о нихъ: мадамъ д’Егмонти всегда любила исполнять малѣйшія прихоти своей ненаглядной дочери.
Но какъ Поль, любя такъ страстно Натали, могъ раскрыть завѣсу сердца ея, предъугадать образъ жизни и дѣйствія въ періодъ зрѣлости этой милой дѣвушки? Если на самомъ дѣлѣ и трудно было найдти счастія въ бракосочетаніи съ этою прекрасною Натали, то тѣмъ еще труднѣе можно было ожидать его въ послѣдствіи. Поль умно поступилъ, что остановилъ порывъ своей страсти, не разобравъ прежде сердца Натали; хотя между недостатками ея, онъ много нашелъ хорошихъ качествъ, но все же однако боялся жениться на той, которая осталась для него не совсѣмъ разгаданною. Изучая сердце мадемуазель д’Егмонти онъ дошелъ до того заключенія, что она ему еще пуще понравилась: — теперь Поль уже не на шутку задумалъ на ней жениться. Но не обманулся ли онъ? Результатъ наблюденіи его былъ ли ему благопріятенъ на будущее время?…
Зимою 1841 года, именно въ Декабрѣ мѣсяцѣ, Поль, черезъ посредничество тетки своей баронессы Молинкуръ, рѣшился просить руки мадемуазель д’Егмонти. Хотя баронесса никогда болѣе двухъ мѣсяцевъ не проживала въ Медокѣ, во на этотъ разъ она осталась дольше, ибо хотѣла помочь Полю, племяннику своему, въ дѣлѣ его съ д’Егмонти. Объявивъ мадамъ д’Егмонти о желаніи племянника своего, вступить въ бракъ съ ея дочерью, она, возвратясь къ Поло, разсказала ему все въ слѣдующихъ словахъ:
— Милый мой Поль, дѣло въ шляпѣ!… Разговаривая съ мадамъ д’Егмонти, я узнала, что она не позволяетъ дочери своей ни въ чемъ самовольно поступать; Натали, ты знаешь, выходитъ за мужъ только на своихъ однихъ условіяхъ? Женись, мой другъ! люди, имя которыхъ всѣмъ извѣстно, которые имѣютъ свои земли, люди знатной фамиліи всегда должны такъ поступать. Мнѣ бы очень желательно было женить на такой же дѣвушкѣ, какъ Натали, и Августа моего!… Поль, ты обвѣнчайся безъ меня, я только дамъ вамъ мое благословеніе; такимъ старухамъ, какъ я, скажи, что дѣлать на свадебныхъ пирахъ?.. Завтра я ѣду въ Парижъ. Когда ты женишься, то представь мнѣ молодую супругу твою, — пріѣзжай съ ней въ Парижъ; въ случаѣ если квартира твоя не будетъ къ тому времени отдѣлана, то остановись у меня, — я отдѣлю тебѣ другой мой домъ.
— Покорно васъ благодарю, любезная тетушка… Но скажите мнѣ, что означаютъ эти слова; мать ея не позволяетъ ей самовольно поступать, Натали выходитъ за мужъ на своихъ только условіяхъ?
— Вотъ видишь ли что, любезный Поль; мать ея прехитрая штука; она пользуется красотою своей дочери, чтобы тѣмъ удобнѣе можно ей было начертать въ контрактѣ свои условія, и оставить тебѣ только то, что неотъемлемо принадлежитъ тебѣ. Мы уже старые люди, мы все вниманіе наше только обращаемъ на слова; „Богатъ ли онъ? много ли за ней?“» — Я совѣтую тебѣ дать хорошее наставленіе г. Матіясу, нотаріусу твоему. Свадебный договоръ, мой другъ, есть въ такихъ случаяхъ одна изъ самыхъ главныхъ обязанностей; тебѣ должны быть извѣстны всѣ условія этого договора… Ипритомъ, когда ты женишься, у васъ, ты знаешь, пойдутъ дѣти, — это самый обыкновенный признакъ супружеской жизни, — подумай, Поль, и о томъ также, какъ тебѣ радо ихъ будетъ воспитать. Вотъ возьми промѣръ съ г. Матіяса; послѣдуй ему въ жизни… тогда ты можешь назвать себя счастливымъ въ семейномъ быту твоемъ.
Баронесса Молинкуръ, оставивъ Поля въ полномъ недоумѣніи, на другой день уѣхала въ Парижъ. — Изъ самомъ дѣлѣ, будущая теща графа была прехитрая женщина! Полюсъ большою обдуманностью нужно было разсмотрѣть условія договора, написанныя на черно мадамъ д’Егмонти, чтобы послѣ судить по нимъ о будущемъ своемъ положеніи.
Узнавъ о договорѣ написанномъ мадамъ д’Егмонти, онъ съ своей стороны, велѣлъ написать для себя другой своему нотаріусу г. Матіясу. Но пренія заранѣе предчувствуемыя не мало предубѣждали его. Съ какимъ смущеніемъ входилъ онъ въ домъ д’Егмонти въ тотъ день, когда ему нужно было объявить о намѣреніи своемъ, уже заранѣе высказанномъ баронессою Молинкуръ? Какъ и всѣ скромные характеры, онъ боялся не выказать вида недовѣрчивости, внушенной ему его теткою. онъ лавировалъ между волнами неблагонадежныхъ страстей и не хотѣлъ, казалось, рѣшиться пристать къ берегу, гдѣ бы онъ все могъ устроить въ свою пользу.
— Сударыня, сказалъ онъ мадамъ д’Егмонти въ товремя, какъ Натали не было въ комнатѣ, знаете ли вы что такое фамильный нотаріусъ?… Г. Матіясъ, нотаріусъ мой — предобрый старичекъ; я его очень люблю и уважаю… онъ бы за большую обиду счелъ себѣ, если бы я препоручилъ написать свадебный контрактъ не ему, а кому либо другому; вы знаете, сударыня, что по этому договору…
— О! какъ же! прервала его вдова, я знаю; но мнѣ кажется, что при составленіи брачныхъ договоровъ обыкновенно участвуютъ нотаріусы обѣихъ сторонъ, — со стороны невѣсты…. и со стороны жениха?
Поль ничего не отвѣчалъ на этотъ вопросъ. Мадамъ д’Егмонти, воспользовавшись молчаніемъ его, спросила самую себя: «о чемъ онъ думаетъ?» ибо женщины обладаютъ высокимъ даромъ угадывать всѣ сокровенныя мысли по однимъ только выраженіямъ нашего лица. Въ смущенномъ взорѣ Поля, въ задумчивости и въ перемѣнѣ голоса его. она угадала всѣ тѣ впечатлѣнія, которыя произвѣла баронесса Молинкуръ на сердце своего робкаго племянника.
— Наконецъ, сказала она сама про себя, роковой день насталъ, рѣшительная минута приближается, — каковъ-то будетъ результатъ? — мой нотаріусъ будетъ г. Солоне, сказала она послѣ нѣкотораго молчанія, а вашъ, какъ вы сами сказали, г. Матіясъ; я попрошу ихъ завтра придти ко мнѣ обѣдать, они тогда и переговорятъ о нашемъ дѣлѣ. Главнымъ долгомъ ихъ будетъ найти наши условія удобоисполнительными, неправда ли, monsieur Поль?
— Конечно, отвѣчалъ графъ, вздохнувъ незамѣтнымъ образомъ.
Сцена между Полемъ и мадамъ д’Егмонти разъигрывалась съ весьма большимъ искусствомъ: графъ старался скрывать отъ будущей тещи своей все то, что таилось на сердцѣ его; мать Натали, съ своей стороны, оказывала во всемъ свое равнодушіе, хотя внутренность ея говорила противное. Эта богатая вдова должна была своей дочери треть капитала оставленнаго ея мужемъ, именно — 120,000 франковъ, но не въ состояніи была выплатить ихъ, даже еслибъ она отказалась отъ всего своего богатства. Читатель понимаетъ, что она протративъ капиталъ свой, принялась за капиталъ дочери своей, и изъ него уже издержала ⅓, между тѣмъ, какъ въ контрактѣ онъ сполна долженъ былъ быть означенъ. Теперь спрашивается, когда она могла воротить его? Ей ничего болѣе не оставалось, какъ совершенно предаться на волю графа, и ни въ чемъ не прекословить ему. Еслибы Поль, въ случаѣ несогласія, уѣхалъ изъ Бордо, то весь бы городъ узналъ о причинѣ его отъѣзда, и тогда бракъ мадемуазель Натали съ кѣмъ либо изъ аристократовъ бордосскихъ былъ бы вовсе невозможнымъ. Мать желающая счастія дочери своей, женщина привыкшая всегда поступать честно и прямо — завтра должна была измѣнить характеру своему; и какъ за то тягостенъ былъ для нея этотъ день! Какъ бы она желала вычеркнуть его изъ страницъ жизни своей!… Но прежде всего она должна была довѣриться нотаріусу Солоне, котораго ожидала утромъ на другой день, чтобы переговорить съ нимъ о свадебномъ контрактѣ. Въ сердцѣ ея родилось какое-то чувство смятеній въ которомъ не было ни ненависти, ни отвращенія и ничего предосудительнаго противъ Поля; но самъ графъ не составлялъ ли противную сторону етаго секретнаго процесса? не сдѣлался ли онъ, самъ не зная того, невиннымъ врагомъ мадамъ д’Егмонти — врагомъ, котораго ей нужно было побѣдить?
Принужденная пуститься на хитрость, мадамъ д’Егмонти рѣшилась, какъ въ такомъ случаѣ поступаютъ всѣ вообще женщины, показать перевесъ свой въ этой битвѣ, ибо печать стыда наложенная на сердцѣ ея, могла быть только искуплена одною рѣшительною побѣдою. Не смотря на глубокую ночь она долго не могла заснуть: наступающій день сильно смущалъ сердце ея; она думала, много думала е положеніи своемъ, не разъ вспоминала про Поли, не разъ содрогалась сердцемъ при мысли о томъ, какъ она должна была выставить себя завтрашній день: — на завѣщаніе покойнаго отца Натали написано: "я оставляю въ приданое дочери моей 360,000 франковъ, а на лице только будетъ 240,000, — 120,000 уже издержано, и кѣмъ издержано? самою мадамъ д’Егмонти.
— Если дѣло не пойдетъ на ладъ, говорила она сама про себя, я тотчасъ же выѣду изъ Бордо, и конечно всегда буду въ состояніи сдѣлать дочь мою счастливою, отдавъ ей все имущество мое — домъ, брилліанты, мебель…. Я останусь съ моимъ только пенсіономъ — съ меня этого будетъ достаточно!
Такое разсужденіе успокоило опечаленную вдову: она вскорѣ заснула. Строго полагаясь на нотаріуса своего, она мало, казалось, надѣялась встрѣтить препятствій въ предстоящемъ процессѣ, о которомъ Поль не зналъ ни слова.
Солоне, нотаріусъ дома д’Егмонти, былъ молодой человѣкъ 27 лѣтъ; онъ носилъ на себѣ орденъ почетнаго легіона, данный ему за одно государственное дѣло, котораго я здѣсь вамъ, читатель, пояснять не буду. Всегда хорошо принятый въ домѣ д’Егмонти, онъ очень полюбилъ этихъ двухъ женщинъ, составлявшихъ всю фамилію умершаго Испанца. Къ самой мадамъ д’Егмонти онъ питалъ одну изъ тѣхъ страстей, которыхъ женщины, какъ была мадамъ д’Егмонти, отталкиваютъ отъ себя, но которымъ онѣ однако потворствуютъ и любятъ льстить себя ими.
Утромъ на другой день Солоне дѣйствительно пришелъ къ своей кліенткѣ, но пришелъ немного рано — мадамъ д’Егмонти только что вставала; кокетливая вдова приняла его къ себѣ въ спальню, будучи одѣтою въ самомъ обольстительномъ неглиже.
— Могу-ли я, сказала она, полагаться на скромность вашего молчанія и вашей преданности ко мнѣ въ томъ дѣлѣ, какое мы должны будемъ сдѣлать сегодня? Вы, я думаю, догадываетесь, что дѣло идетъ о составленіи брачнаго договора моей дочери?…
Молодой человѣкъ растерялся въ самыхъ привѣтливыхъ обѣщаніяхъ.
— И такъ къ дѣлу, monsieur Солоне, сказала она, показывая ему рукой на письменный столъ.
— Къ вашимъ услугамъ, сударыня, отвѣчалъ Солоне, открывая свой портфель.
Мадамъ д’Егмонти представила ему въ самомъ жалкомъ видѣ положеніе свое.
— Сударыня, отвѣчалъ ей Солоне, сперва внимательно выслушавъ ее, это ничего, будьте покойны! Я все устрою…. А въ какомъ вы отношеніи были съ Полемъ де Манервилемъ? молодой графъ былъ ли съ вами хорошо знакомъ, или нѣтъ?…
Не съ малымъ удовольствіемъ узналъ Солоне отъ мадамъ д’Егмонти, что она въ сношеніяхъ своихъ съ Полемъ всегда старалась показать одно лишь свое благородство, что она вовсе не изъ какихъ нибудь корыстолюбивыхъ видовъ желала быть тещею графа, но именно потому только, что онъ дочери ея очень нравился.
— Но скажите же мнѣ однако* сударыня, какія хотите вы сдѣлать уступки съ вашей стороны? спросилъ Солоне.
— Какъ можно меньшія, отвѣчала мадамъ д’Егмонти, улыбаясь.
— Вотъ женскій отвѣтъ, пробормоталъ Солоне; но вы согласны ли, сударыня, выдать дочь вашу замужъ.
— Да, почему же и нѣтъ?…
— А такъ въ такомъ случаѣ вамъ нужна будетъ квитанція на 1,156,000 франковъ, изъ которыхъ вы по отчетамъ вашей опеки, должны будете отдать часть зятю вашему?
— Да.
— Сколько же желайте вы оставить за собою?
— Я?… да ужъ по крайней мѣрѣ 30,000 ливровъ годоваго дохода, отвѣчала съ улыбкою вдова.
— Ну, хорошо! я придумаю самыя лучшія средства; чтобы достигнуть этой цѣли, чтобы исполнить это желаніе ваше; но вы знаете, сударыня, какъ не легко бываетъ для этого пріискивать средства?… Я къ вамъ сегодня еще заѣду и дамъ нѣсколько наставленій, — и покорнѣйше попрошу васъ точно ихъ соблюдать; иначе намъ нельзя будетъ надѣяться на полный успѣхъ. Но, позвольте же теперь спросить, графъ Поль любитъ ли вашу прелестную дочь? спросилъ Солоне, вставая со стула.
— О! онъ обожаетъ ее.
— Это еще недостаточно, сударыня! Либитъ ли онъ ее, какъ женщину, для которой бы готовъ былъ пожертвовать всѣмъ своимъ состояніемъ?
— Онъ именно такъ и любитъ ее, съ улыбкою отвѣчала мадамъ д’Егмонти.
— Знаете ли что, сударыня? нарядите мадемумзель Натали сегодня вечеромъ въ самое лучшее платье: графъ Поль вѣроятно будетъ у васъ сегодня, ~ онъ прельстятся вашею дочкою, и еще больше влюбится въ нее.
— О! за платьемъ дѣло не станетъ; у насъ самый лучшій гардеробъ: во всемъ Бордо, я думаю, нѣтъ богаче и великолѣпнѣе его, самодовольно отвѣчала мадамъ д’Егмонти.
Этотъ совѣтъ нотаріуса, этотъ, такъ сказать, его расчетъ показался для мадамъ д’Егмонти столь важнымъ и необходимымъ, что она непремѣнно хотѣла присутствовать при туалетѣ своей дочки. Причесанная à la Sévigné, одѣтая въ бѣлое атласное платье съ розовыми бутонами, мадемуазель д’Егмонти показалась для матери своей, столъ очаровательною, что она не могла сомнѣваться въ успѣхѣ своего дѣла. Когда горничная, одѣвавшая мадемуазель Натали, вышла изъ комнаты и мадамъ д’Егмонти увѣрилась, что никто не могъ подслушать разговора ихъ, она подошедъ къ дочкѣ своей, и оправляя прелестные ея локоны, сказала:
— Душечька, любишь ли ты дѣйствительно графа?
При этомъ вопросѣ мать и дочь бросили другъ на друга какой то странный взглядъ.
— Отчего, мамаша, вы вздумали меня спросить сегодня объ этомъ, а не прежде? спросила съ наивностью Натали.
— Еслибъ намъ пришлось съ тобою разстаться, то отказалась ли бы отъ свадьбы?
— О! непремѣнно, мамаша; я васъ люблю…. я бы непремѣнно отказалась, и конечно никогда объ этомъ не сожалѣла.
— Такъ ты, душечка, не любишь его? продолжала мадамъ д’Егмонти, цѣлуя въ лобъ дочь свою.
— Ахъ! мамаша, полноте пожалуйста допрашивать меня! я….
— Да мнѣ хочется знать — любишь ли ты безъ ума жениха своего, или…. такъ себѣ?…
— Я, мамаша?… я его…. люблю…
— И ты права, онъ графъ, — такимъ людямъ только и быть перами Франціи; но мнѣ кажется, что намъ предстоятъ препятствія: — я ихъ предвижу.
Какъ? препятствія между тѣми, которые такъ другъ друга взаимно любятъ?… О! нѣтъ, мамаша! Поль очень хорошо поселился здѣсь — при словѣ здѣсь, Натали указала на свое сердце, и онъ ни за что не захочетъ измѣнить желанію своему вступить со мною въ бракъ….
— А если это выйдетъ иначе? прервала ее мать.
— Тогда я о Полѣ никогда и не вспомню, холодно отвѣчала Натали.
— Ну, конечно; такъ и нужно поступать всѣмъ потомкамъ дома Хаза-Реалz!… Но при составленіи нашего договора могутъ вѣдь случиться такія издержки, которыхъ Поль не могъ бы никогда и предвидѣть! Ахъ! еслибы онъ не обратилъ на нихъ своего вниманія….
— А! я понимаю, мамаша! для полнѣйшаго успѣха нашего, мнѣ должно будетъ еще вдвое болѣе заставить его влюбиться въ меня, сказала мадемуазель Нага ли, разсѣянно прикалывая къ груди своей два прекрасные махровые розана.
— Ахъ, душечка, я вовсе не прошу, чтобы ты обольстила его чѣмъ либо; мы имѣемъ съ тобою сердце самой древней кастиліянской честности, изъ предѣловъ которой грѣшно будетъ тебѣ когда-либо выйдти. Поль узнаетъ о положеніи моемъ….
— Какомъ положеніи, мамаша?
— Ахъ, Наташа! ты не знаешь его…. Поль будетъ у насъ сегодня, и если онъ, увидѣвъ тебя во всемъ блескѣ, вдругъ вздумаетъ измѣнить сердцу своему? (я впрочемъ за нимъ строго буду наблюдать) тогда, конечно, я прекращу съ нимъ дальнѣйшія наши сношенія; тогда, расчитавшись со всѣми кредиторами, мы оставимъ Бордо и поѣдемъ въ Дуа къ Классамъ, дальнимъ родственникамъ нашимъ, по кровнымъ ихъ связямъ съ князьями Темниками; потомъ я выдамъ тебя замужъ, за какого-нибудь пера Франціи, а сама, быть можетъ, удалюсь жить въ монастырь, оставивъ тебѣ все имущество мое.
— Что же нужно, мамаша, дѣлать, чтобы миновать такихъ несчастій? спросила тихимъ голосомъ Натали.
— Ахъ! я тебя еще никогда не видала столь очаровательною, какъ сегодня!… Ты спрашиваешь меня — что тебѣ дѣлать? — будь немного по кокетливѣе, и все пойдетъ хорошо.
Оставивъ дочь свою въ глубокой задумчивости, мадамъ д’Егмонти пошла въ свою комнату одѣваться, желая по наряду своему встать на одну паралелль съ своей дочкой. Если Натали могла очаровать Поля, то тѣмъ легче могла она воспламенить Солоне, сподвижника своего! Только что онѣ обѣ успѣли кончить свой туалетъ, какъ Поль съ богатымъ букетомъ цвѣтовъ явился передъ ними. Уже болѣе трехъ мѣсяцевъ онъ носилъ имъ каждый день по букету отличныхъ цвѣтовъ, который съ особенною вѣжливостію отдавалъ всегда мадемуазель Натали. — Въ эторъ разъ, поздоровавшись съ ней т. е. взявъ прекрасную ея ручку и деликатно пожавъ ее, онъ вручилъ ей букетъ, потомъ подойдя къ мадамъ д’Егмонти и съ почтительностью поклонившись ей, онъ сѣлъ на диванъ вмѣстѣ съ Натали, оставивъ мать на право отъ себя важно развалившеюся въ глубокихъ креслахъ. Всѣ они втроемъ начали разговаривать, дожидаясь двухъ нотаріусовъ, Матіяса и Солоне.
День этотъ былъ для Поля днемъ, конечно, значительно важнымъ: ему необходимо нужно было укрѣпить каждую часть дѣйствующихъ внутри чувствъ и ощущеній, дастъ воюющимъ силамъ такую позицію, на которой бы онѣ могли удобно держаться. Чтобы выдержать такую битву, Полю иного нужно было употребить усилій; единственнымъ защитникомъ его былъ старый и почтенный Матіасъ, нотаріусъ его. Но что Матіасъ могъ одинъ сдѣлать противъ мадамъ д’Егмонти, ея дочери и г. Солоне, особенно когда влюбленный кліентъ его только и бредилъ бракосочетаніемъ своимъ съ Натали? — Трудно было бѣдному старичку отклонить Поля отъ намѣренія его! Сей почтенный г. Матіасъ былъ однимъ изъ тѣхъ древнихъ остатковъ нотаріусовъ, тѣхъ, такъ сказать, великихъ темныхъ людей, которые получая милліоны, никогда не даютъ на нихъ росписки, но складываютъ таковыя суммы въ тѣже мѣшки и завязываютъ ихъ тѣми же шнурками.
Находясь болѣе двадцати лѣтъ въ званіи нотаріуса, г. Матіясъ зналъ очень хорошо свою должность; будучи всегда во всемъ исправнымъ, онъ буквально исполнялъ просьбы и дѣла повѣренныхъ своихъ; съ большою точностью составлялъ всегда описи разнаго рода имуществъ, принималъ участіе въ нуждахъ своихъ кліентовъ, любилъ подчасъ загораживать путь къ дальнѣйшему мотовству людямъ незнающимъ пѣны денегъ, — словомъ, г. Матіясъ былъ нотаріусъ самаго честнаго и добраго характера; онъ такъ велъ себя, что ни одинъ изъ его кліентовъ не могъ его въ чемъ либо упрекнуть, или роптать на него, или жаловаться на положеніе свое. Состояніе исподволь наживаемое г. Матіясомъ досталось ему не ранѣе тридцатилѣтней его службы, во время которой онъ, влюбившись по уши въ экономію, любилъ сберегать копейку на черный день. Любя всегда подавать бѣднымъ, превращать несчастныхъ, онъ ничего не жалѣлъ для вспомоществованія имъ. Какъ дѣйствительный членъ богадѣльнаго и благотворительнаго комитетовъ города Бордо, онъ подписывался на большія суммы, когда общество комитета желало строить дома для презрѣнія бѣдныхъ, когда, въ слѣдствіи какого нибудь непредвидимаго случая, кто либо лишался всего имущества своего и проч. Судя по тому капиталу, который нажилъ г. Матіясъ собственными трудами своими, онъ могъ бы съ своею супругою разъѣзжать въ отличной каретѣ по улицамъ Парижа, но г. Матіясъ не любилъ этой роскоши. «Зачѣмъ, говорилъ онъ, „ пріучать себя къ изнѣженности? я хотя и старъ, но все же чувствую еще въ себѣ достаточно силъ, чтобы ходить пѣшкомъ три раза въ недѣлю съ моей квартиры до комитета!“ Нужно замѣтить, что г. Матіясъ, кромѣ комитета, да дома графа Поля Манервиля никого болѣе не посѣщалъ: онъ былъ домосѣдъ, и только по надобности выходилъ изъ своей квартиры.
Не даромъ прозвали его добрымъ г. Матіясомь, ибо всякій зналъ о благотворительности его; и потому весьма не будетъ удивительно то, что при-смерти этаго добраго старичка, болѣе трехъ тысячъ народа шло за его гробомъ.
Что касается до другаго нотаріуса — г. Солоне, то онъ былъ вовсе не похожъ характеромъ своимъ на г. Матіаса; да это и не мудрено, если взять въ соображеніе то обстоятельство, что послѣдній былъ вдвое старше перваго. Г. Солоне, капитанъ національной гвардіи, перешелъ впослѣдствіи въ нотаріусы и мало, касалось, понималъ обязанность свою, какъ нотаріусъ: никогда серьёзно не принимался онъ за дѣла повѣренныхъ своихъ; это былъ такой человѣкъ, который мало заботился о кліентахъ своихъ, и шутками старался всегда отдѣлываться отъ слишкомъ тяжкихъ и долговременныхъ дѣлъ маклерскихъ. Г. Солоне былъ, кромѣ того, очень занятъ своею персоною, — любилъ показать себя въ обществѣ, ѣздилъ по баламъ, театрамъ, маскерадамъ, страстный былъ охотникъ до миѳологическихъ картинъ, игралъ въ преферансъ, въ бостонъ и другіе игры, повѣрялъ большія суммы именамъ своей конторы, отдавалъ банковыми билетами то, что получалъ золотою монетою, и наконецъ при благопріятныхъ обстоятельствахъ, пускался на спекуляціи, рисковалъ большими суммами, и прослужившій лѣтъ съ десятокъ въ званіи нотаріуса, надѣялся возвратиться въ Малуавь, родину свою, съ суммою 20, 25 или 30 тысячъ ливровъ, но никакъ не менѣе — такъ, по крайней мѣрѣ, думалъ онъ.
Когда напомаженный, раздушеный г. Солоне, входилъ, предшествуемый г. Матіясомъ, въ комнату мадамъ д’Егмонти, то послѣдняя, не смотря на то уваженіе и почтеніе, которое питала она къ старому г. Матіясу, не могла однакоже не улыбнуться при видѣ такого разительнаго контраста, представлявшагося глазамъ ея при входѣ этихъ двухъ лицъ: г. Матіясъ былъ старичекъ низенькаго роста, съ весьма большимъ шарообразнымъ чревомъ и совершенно дыбою головою; г. Солоне, напротивъ, былъ черезъ чуръ уже высокъ и тонокъ и носилъ весьма длинные волосы. Оба нотаріуса, взойдя въ комнату, съ почтеніемъ поклонились мадамъ д’Егмонти; г. Солоне отошедши къ окну съ послѣднею, началъ съ ней объ чемъ-то въ поіголоса говорить, и отъ времени до времени смѣяться, какъ бы показывая этимъ совершенное невниманіе свое къ словамъ Матіяса, который не разъ подходилъ къ кокетливой вдовѣ и просилъ ее преступить скорѣе къ составленію свадебнаго договора. Г. Солоне, оканчивая свой тайный разговоръ съ мадамъ д’Егмонти, спросилъ ее:
— Не уже ли вы рѣшитесь продать вашъ домъ?
— Рѣшусь, непремѣнно рѣшусь, отвѣчала вдова.
Ей не хотѣлось только высказать нотаріусу своему причины, побуждающей ее къ этому; быть можетъ онъ и охладѣлъ бы къ ней сердцемъ, когда бы узналъ, что кліентка его намѣревается выѣхать изъ Бордо?
Послѣ обѣда, Матіасъ и Солоне удалились въ сосѣднюю залу назначенную для ихъ конференцію, оставивъ влюбленную чету, нѣжно расположившемся на мягкомъ диванѣ. Такимъ образомъ здѣсь представляются читателю двѣ сцены: въ углу у камина большой залы происходила сцена любовная, гдѣ жизнь представлялась въ полной нѣгѣ и радости, въ другой комнатѣ, напротивъ сцена трагико-угрюмая, гдѣ денежный интересъ игралъ или хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, играть такую роль, какую бы онъ могъ играть только въ самое цвѣтущее состояніе финансовъ дома д’Егмонти, — слѣдовательно роль по видимому фальшивую.
— Милостивый Государь, сказалъ Солоне Матіасу, вотъ и возьмите этотъ актъ, пусть онъ останется у васъ — вы вѣдь олень хорошо понимаете подобнаго рода бумаги: вы вѣдь постарѣли въ маклерствѣ.
Матіясъ, какъ бы въ знакъ подтвержденія послѣднихъ словъ молодаго нотаріуса, кивнулъ два раза головою.
— Но, продолжалъ Солоне, развертывая дѣловую бумагу, кое-какъ составленную писцомъ его, такъ какъ ваше дѣло женское, такъ какъ мы, видите ли, выдаемъ дочь, то я и написалъ договоръ самъ, чтобы не обременять васъ, милостивый государь, составленіемъ нашего договора. Кліентка моя, прекрасная, очаровательная мадемуазель д’Егмонти, выходитъ замужъ на условіяхъ, которыя по закону должны быть нами всѣми согласно приняты; вотъ каковы будутъ наши условія: „Если кто либо изъ супруговъ умретъ, то въ случаѣ бездѣтной ихъ жизни, вся недвижимая собственность умершаго переходитъ во владеніе оставшагося въ живыхъ; въ случаѣ же наслѣдниковъ одна половина отдѣляется дѣтямъ, а другая остается на прежнемъ условіи; капиталъ (каковъ бы онъ не былъ) положенный въ кассу кредитнаго банка, будетъ составлять одну четвертую часть приданнаго обоихъ супруговъ. Остающійся въ живыхъ получаетъ также право на завладѣніе всѣмъ движимымъ имуществомъ умершаго, не дѣлая никакой описи по имѣнію.“ — Все это такъ просто, какъ если бы вы кому нибудь сказали — „Здравствуй!“
— Та, та, та, сказалъ Матіасъ, да вѣдь съ дѣлами нельзя такъ уіутя играть, какъ въ резинковый мячикъ. Какія же будутъ условія по вашему договору?
— А по вашему? спросилъ Солоне.
— Земля наша въ Ландстракѣ, какъ приданое, останется за нами съ 23,000 ливровъ чистаго ежегоднаго дохода, не считая оброковъ слѣдующихъ съ поземельной собственности…. Да ужъ что спрашивать — „какія ваши условія?“ за молодчикомъ моимъ графомъ приданнаго будетъ довольно хоть на какую милліонщицу-невѣсту. Кромѣ Ландстракскаго помѣстья, у насъ есть еще фермы въ Грассолѣ и Тульонѣ приносящія каждая по 3,600 ливровъ въ годъ; потомъ огородъ въ 240 сажень длины и ширины, дающій намъ ежегодно по 16,000 ливровъ дохода; да еще великолѣпный домъ въ Бордо, оцѣненный въ 15,000 франковъ да кромѣ того домъ въ Парижѣ съ прекраснымъ богато-отдѣланнымъ фасадомъ, съ роскошною внутренностью, съ чистымъ и широкимъ дворомъ и съ большимъ фруктовымъ садомъ, въ улицѣ Пепиньеръ, недалеко отъ церкви св. Марка. Всѣ эти недвижимыя собственности, описи которыхъ находятся у меня, достались молодому графу Полю въ наслѣдство послѣ родителей его, за исключеніемъ дома въ Парижѣ, который былъ уже нами самими купленъ. Точно также я могу вамъ представить оцѣнку всѣхъ движимыхъ вещей находящихся въ обоихъ этихъ домахъ графа и въ замкѣ его Ландстракѣ; именно цѣна на все движимое имущество наше простирается до 1,450,000 франковъ…. Такъ вотъ каково будетъ приданое съ нашей стороны! — но скажите же мнѣ, что вы намѣрены представить еще для обезпеченія нашего договора?
— Наши права, отвѣчалъ лукаво Солоне.
— Перечислите мнѣ ихъ именно, продолжалъ Матіасъ. Скажите, что вы съ собой принесли? гдѣ у васъ опись имѣній, опись которую вы должны были сдѣлать послѣ кончины г. д’Егмонти? покажите мнѣ ваши отчеты, вашу общую смѣту доходовъ. Гдѣ ваши капиталы, — да есть ли еще они?… гдѣ, въ какихъ провинціяхъ помѣстья ваши?… Словомъ покажите мнѣ ваши итоги по доходамъ съ имуществъ, и скажите сколько мадамъ даетъ приданаго за дочь свою?
— А графъ Монервиль любитъ ли дѣйствительно мадемуазель д’Егмонти? Влюбленъ ли онъ въ нее?
— Онъ на ней непремѣнно хочетъ жениться, если съ вашей стороны, не будетъ къ тому какихъ либо препятствій, отвѣчалъ иронически старый нотаріусъ. Но послушайте, г. Солоне, я вѣдь не дитя, здѣсь дѣло идетъ о дѣлахъ, а не о чувствахъ….
— Все это такъ, г. Матіясъ, но дѣло наше не пойдетъ на ладъ, если вы не будете имѣть благородныхъ чувствъ въ сердцѣ вашемъ, отвѣчалъ, улыбнувшись Солоне. Послѣ смерти г. д’Егмонти, овдовѣвшая супруга его вовсе и не думала дѣлать описи по имѣнію.хотя законъ нашъ это повѣлеваетъ; живя всегда прежде въ Испаніи и какъ креолка, ей простительно не знать французскихъ законовъ. И притомъ, лишившись такого искренняго друга, какъ былъ ея мужъ, ей вовсе не до того было думать объ описяхъ, которыхъ до сихъ поръ никто еще не составлялъ. Если у нагъ и есть отчетъ по какой либо изъ инвентарій, то въ этомъ мы обязаны второму опекуну, который дѣйствительно, могу сказать, много сдѣлалъ для мадамъ д’Егмонти, и присовѣтывалъ ей назначить для дочери ея въ приданое не всю сумму, а столько сколько бы она могла имѣть, если получала проценты съ Лондонскаго кредитнаго банка….
— Что вы мнѣ поете тутъ, милостивый государь, прервалъ его Матіясъ. Съ какой стати стали вы мнѣ говорить о Лондонскомъ банкѣ, развѣ у насъ нѣтъ своего? развѣ проценты съ капитала не выплачиваются нашимъ Парижскимъ? — Скажите мнѣ, на какихъ наслѣдственныхъ правахъ осталась имущество Испанца овдовѣвшею супругою его? какую сумму должна она была внести въ казну за подземельную собственность свою? Цифра, показанная вами, достаточно будетъ для того, чтобы намъ съ вами свести счеты. Приступимъ же прямо къ дѣлу. Скажите-ка откровенно, по совѣсти, сколько мадамъ д’Егмонти получаетъ дохода, и какъ великъ ея наличный капиталъ?
— Если графъ хочетъ жениться только изъ выгоды одного богатства, то пусть погложетъ сначала сухую кость. Ибо хотя у д’Егмонти и есть теперь капиталъ…. но у самой мадамъ д’Егмонти, ничего болѣе не остается какъ ея домъ, со всею мебелью; 400 съ чѣмъ-то ты сячъ франковъ положенныхъ въ 1841 году въ банкъ съ 4-ю процентами даютъ только 16 тысячъ франковъ дохода.
— Да какъ же жили д’Егмонти съ такою суммою? не понимаю!… ей, ей, не понимаю! Судя по образу ихъ жизни онѣ должны были издерживать въ годъ по крайней мѣрѣ 100,000 ливровъ — Да; это не маю удивляетъ меня!…
— Мадемуазель Натали очень любила расточать деньги, да и матушка ея также не отказывалась отъ этаго. Это вѣдь только теперь онѣ живутъ съ 60-го тысячами франковъ, а прежде…. о! онѣ издерживали вчетверо; — такихъ нерасчетливыхъ-женщинъ у насъ впрочемъ много въ Парижѣ, не правдали, г. Матіясъ?
— Да; все это прекрасно. Но съ тѣми деньгами, которые принадлежатъ дочери мадамъ д’Егмонти, можно бы очень хорошо было исполнять всѣ прихоти этой красавицы, ни мало тѣмъ не раззоряясь. Однако если дочь мадамъ д’Егмонги привыкла такъ къ расточительности, то что-же съ ней будетъ, когда она выйдетъ замужъ?
— Эхъ! помилуйте, г. Матіясъ; такой красоткѣ, какъ мадемуазель Натали, позволительно проживать болѣе чѣмъ кому либо.
— Прежде чѣмъ отвѣчать вамъ на это, позвольте мнѣ пойдти къ кліенту моему: я долженъ съ нимъ кое о чемъ переговорить.
— Идите, идите, отецъ мой Кассандръ, идите къ вашему кліенту; объявите ему, что у д’Егмонти за душой нѣтъ ни одного ліяра, думалъ про себя Солоне, чтобы онъ не льстилъ себя надеждою быть вдвое богаче прежняго! Бѣлое съ розовыми бутонами атласное платье, прическа à la Sévigné, маленькая прелестная ножка мадемуазель д’Егмонти, лукавый взглядъ и улыбка, бѣлѣе снѣга рука безпрестанно оправляющая локоны, нѣжно обвивающіе шейку ея — все это произвело на Поля дѣйствіе; котораго хотѣла именно мадамъ д’Егмонти: графъ упоенъ былъ красотою Натали, и прельщенный наружнымъ ея блескомъ онъ нетерпѣливымъ горѣлъ желаніемъ сдѣлаться скорѣе ея супругомъ.
Ваша Натали, такъ хороша, сказалъ Поль на ухо будущей тещѣ своей, что мнѣ кажется, что я, женясь на ней!… умру отъ блаженства и счастія.
— Какія любовныя слова! отвѣчала мадамъ д’Егмонти, покачивая головою, покойный мужъ мой, мнѣ никогда не отпускалъ подобныхъ фразъ…. Онъ женился на мнѣ безъ приданаго, и въ продолженіи цѣлыхъ 13 лѣтъ, никогда мнѣ ни въ чемъ не отказывалъ, и ни въ чемъ не досаждалъ.
— Вы мнѣ, кажется, даете урокъ? сказалъ засмѣявшись. Поль.
— Любезный графъ! вы вѣдь знаете, какъ я васъ люблю, сказала мадамъ д’Егмонти, притворно пожимая Полю руку. Уже одно то, что я выдаю за васъ мою Натали, уже одно то, доказываетъ любовь нашу къ вамъ.
— Меня выдавать замужъ!… меня выдаютъ! громко воскликнула мадемуазель д’Егмонти, не зная сама къ чему приписать такой восторгъ свой. — А что вы тамъ перешептываетесь?… а?…
— Я говорю объ томъ, отвѣчалъ съ скромностію графъ, какъ я въ васъ влюбленъ, Натали; но свѣтскія приличія запрещаютъ мнѣ высказать вамъ желанія мои.
— Почему же?
— Я этого боюсь!
— О! вы слишкомъ умны для того, чтобы когда либо могли подвергнуть себя нареканію. Знаете ли, Поль, какого я объ васъ мнѣнія? — Я нахожу въ васъ болѣе ума, чѣмъ долженъ имѣть влюбленный молодой человѣкъ. Быть цвѣткомъ Бордосскаго общества и оставаться всегда въ предѣлахъ нравственной скромности и боязни, это уже одно много значитъ для молодаго человѣка. Съ своей стороны я тоже, боюсь….
— Чего? Натали, прервалъ ее графъ.
— Прекратимъ этотъ разговоръ. — Мамаша, не находите ли вы разговоръ нашъ предосудительнымъ?… вѣдь договоръ еще не подписанъ, и я еще не жена Поля?…
— Это сейчасъ все будетъ сдѣлано, прервалъ графъ.
— Мнѣ бы очень хотѣлось знать, объ чемъ изволятъ тамъ разговаривать наши нотаріусы, сказала Натали, бросая дѣтскій и любопытный взглядъ на дверь другой комнаты.
— Они говорятъ о нашемъ будущемъ потомствѣ, о нашей смерти и о разныхъ подобныхъ тому дѣдахъ; они считаютъ и пересчитываютъ наши экю, чтобы послѣ сказать намъ можемъ ли мы содержать шестерку лошадей въ нашемъ домѣ. Они разсуждаютъ также и о приданомъ…. но я ихъ объ этомъ уже раньше предъувѣдомилъ….
— Какъ? съ удивленіемъ спросила Натали.
— Ахъ! ma chère, развѣ вы не знаете того, что я отдалъ вамъ все мое сердце? сказалъ Поль, обращаясь къ мадемуазель д’Егмонти, красота которой еще вдвое увеличилась, когда послѣ такого отвѣта, румянецъ покрылъ ея щечки.
— Maman, чѣмъ могу я благодарить за такое великодушіе?
— Ахъ! душечка, да неужели ты по выходѣ замужъ за графа, не найдешь чѣмъ его благодарить?… Вспомни только, что ты будешь его женою, отвѣчала ей въ полголоса мать.
— Любите ли вы жить въ замкахъ? спросилъ Натали графъ.
— Какъ же мнѣ не любить того, что принадлежитъ вамъ, отвѣчала, потупивъ глаза, барышня. Мнѣ хотѣлось бы также посмотрѣть на вашъ домъ!…
— Мой домъ, сказалъ Поль. Гмъ…. вы хотите вѣроятно знать предъугадалъ-ли я вашъ вкусъ, будетъ ли домъ мой вамъ нравиться, будетъ ли онъ вамъ казаться удобнымъ…. Натали, вы всегда были счастливѣйшимъ въ свѣтѣ созданіемъ, но…. когда любишь кого либо безъ ума, то нѣтъ ничего невозможнаго для такой любви.
— Любезныя мои, сказала мадамъ д’Егмонти, обращаясь къ графу и къ своей дочери, можете ли вы остаться въ Бордо нѣсколько дней послѣ вашей свадьбы? Если вы рѣшитесь разстаться съ обществомъ, которое знаетъ васъ, интересуется вами, слѣдитъ за образомъ жизни нашей, во которое, быть можетъ будетъ безпокоить васъ, тяготить, то поѣзжайте пожалуй въ Парижъ! тамъ жизнь молодыхъ супруговъ теряется въ массѣ общества и въ свѣтскомъ треволненіи, тамъ можете вы жить, какъ два голубка, не опасаясь никакихъ насмѣшекъ, которыя бы очень легко могли здѣсь встрѣтиться у насъ, въ провинціи.
— Вы правы, моя матушка, отвѣчалъ Поля, но только я объ томъ, что намъ нужно будетъ ѣхать въ Парижъ, вовсе и не думалъ. Мнѣ едва ли теперь станетъ времени приготовить все въ домѣ для нашего пріѣзда. Сегодня же вечеромъ я напишу де Марсею, одному изъ моихъ друзей, на котораго всегда могу положиться, и попрошу его въ письмѣ нанять работниковъ для передѣлки нѣкоторыхъ покоевъ моего отеля.
Въ то время когда Подъ, какъ и всѣ вообще молодые люди, дѣлаютъ разные планы, какъ онъ жить будетъ въ Парижѣ, и какъ все будетъ приготовлено къ пріѣзду его въ столицу, не думая, конечно, вовсе о томъ, что будетъ все это стоить, — г. Матіясъ съ пасмурнымъ видомъ взошелъ въ комнату и сдѣлалъ графу знакъ, что онъ хочетъ съ нимъ говорить.
— Въ чемъ дѣло? спросилъ Поль, отходя съ нотаріусомъ къ угловому окошку зала.
— Послушайте, графъ! отвѣчалъ почтенный г. Матіясъ, онѣ вѣдь не даютъ ни гроша почти въ приданое! Я думаю, что лучше отложить дѣло наше до другаго раза, авось можетъ быть вы сыщете получше себѣ партію.
— Monsieur Роль, позвольте мнѣ также сказать вамъ два слова съ моей стороны, сказала Натали, подходя къ окну, гдѣ разговаривалъ Матіясъ съ графомъ.
Мадамъ д’Егмонти хотя и имѣла, по видимому спокойную наружность, но никогда еретикъ среднихъ вѣковъ такъ ужасно не мучился въ котлѣ наполненнымъ горячимъ масломъ, какъ въ эту минуту страдала она въ своемъ фіолетовомъ бархатномъ платьѣ. Солоне хотя и ручался ея свадьбу ея дочери, во мадамъ д’Егмонти не имѣлъ достаточно средствъ для достиженія своей цѣли, не знала какъ бы успѣшнѣе покончить дѣло ея съ Полемъ, — сердце ея билось, она страдала, мучилась, но не долго — тотчасъ же все бремя горести спало съ сердца ея, и лице ея просіяло явною улыбкою. Такую перемѣну, такую неожиданную побѣду не должна ли была приписать дочери своей? Натали, видя все то, что происходило въ сердцѣ матери ея, такъ умѣла заинтересовать собою Поля, что онъ отъ восторга не зналъ уже какъ ему величать суженую свою», онъ ее называлъ и душечкой, и пташечкой и земной богиней, и разными другими ласковыми словами. Какъ же ловко и умно должна она была скокетничать, чтобы съ такимъ вѣрнымъ успѣхомъ вскружить голову бѣдному Полю?… Таковы впрочемъ женщины, онѣ съ большимъ искусствомъ умѣютъ нападать на слабую сторону нашего сердца.
— Поль, сказалъ Натали тихимъ голосомъ, подходя къ графу, который разговаривалъ у окна гт. Матіясомъ (нужно замѣтить, что она здѣсь въ первый разъ назвала его — Полемъ) если встрѣтятся такія препятствія, которыя, быть можетъ, разлучатъ насъ, то будьте увѣрены; что я всегда буду готова снять цѣнъ съ сердца вашего и предать забвенію всѣ прежнія наши отношенія!…
Поль не зналъ, что на это отвѣчать; нѣжно взглянувъ на мадемуазель Натали, онъ взялъ ея руку и нѣжно поцѣловалъ ее; послѣ чего Натали, какъ бы стыдясь такой любезности графа, вышла изъ комнаты.
— Ахъ! какой вы вѣтреникъ, графъ, сказалъ Матіясъ, подходя къ Полю, что вы теперь за глупость сдѣлали, — ахъ! молодость! молодость!…
Поль задумался; мысленно пересчитывалъ онъ богатство свое и досчиталъ до 150,000 ливровъ дохода, зная, что больше половины онъ долженъ будетъ убить на прихоти своей любезной Натали. Человѣкъ, какъ бы онъ страстно влюбленъ не былъ, не охотно согласится издерживать по 75,000 ливровъ въ годъ на нѣжно возлюбленную подругу свою!… Но въ самомъ дѣлѣ, — что чувствовалъ въ себѣ Поль, когда намѣревался жениться на такой женщинѣ, у которой роскошь обратилась въ привычку?
— Моей Натали здѣсь нѣтъ, сказала мадамъ д’Егмонти, подходя къ разговаривающимъ у окна Полю и Матіясу, не можете ли вы сказать мнѣ, что тутъ такое случилось?
— Сударыня, отвѣчалъ нотаріусъ, испугавшись задумчивости и молчанію Поля, вы спрашиваете, что случилось? Случилось, я вамъ скажу то, что непремѣнно требуетъ отсрочки нашего съ вами лѣта….
При сихъ послѣднихъ словахъ Матіяса, Солоне взошелъ въ комнату и прервалъ разговоръ стараго своего сослуживца фразою, которая заставила Поля придти въ себя. Вспомнивъ обо всемъ томъ, что онъ говорилъ съ мадамъ д’Егмонти и въ чемъ обѣщался дочери ея, бѣдный графъ желалъ бы лучше не существовать на свѣтѣ, чѣмъ пережить то, что ему еще предстояло.
— Послушайте, графъ, не думайте, чтобы мадамъ ничего не могла дать за дочь свою деньгами, сказалъ утвердительнымъ голосомъ Солоне. У мадамъ д’Егмонти положено въ банкъ 400,000 ливровъ съ четырьмя процентами; изъ однихъ этихъ процентовъ составится теперь таковая же сумма, если не болѣе, — такъ что мы смѣло можемъ полагать на насъ 800,000 франковъ. И притомъ развѣ этотъ домъ съ садомъ не стоитъ 200,000 франковъ?… какъ вы думаете? спросилъ Солоне, обращаясь къ задумавшейся мадамъ д’Егмонти. И притомъ, сударыня, вы по договору можете записать все недвижимое имущество на имя вашей дочери съ ограниченіемъ права пользованія съ него доходами; ибо я не думаю, чтобы графъ Манервиль захотѣлъ когда нибудь оставить васъ безъ средствъ къ существованію? Если мадамъ д’Егмонти, продолжалъ Солоне, понижая голосъ, и истратила весь капиталъ свой, то она можетъ выдать капиталомъ дочери своей….
— Ахъ! какъ несчастливы мы, женщины, что ничего не понимаемъ въ подобнаго рода дѣлахъ, сказала, вздыхая, встревоженная вдова. У меня есть недвижимое имѣніе доходами съ котораго не я пользуюсь?… что это все значитъ?… Поль не въ малое, я думаю, пришелъ восхищеніе, услышавъ о такой мировой сдѣлкѣ. Почтенный нотаріусъ, видя, что сѣти уже были разставлены и кліентъ его начиналъ въ нихъ запутываться, въ ужасное пришелъ отчаяніе и гнѣвъ. «Мнѣ кажется, что насъ здѣсь за носъ водятъ» — сказалъ онъ самъ про себя, бросая злобный взглядъ на Солоне и кліентку его.
— Если мадамъ д’Егмонти послѣдуетъ моему совѣту, то навсегда обезпечитъ себя, продолжалъ Солоне, играя цѣпочкой отъ часовъ своихъ. Притомъ графъ всегда признаетъ по договору, что онъ получилъ сполна сумму слѣдующую мадамъ д’Егмонти по наслѣдству отъ отца.
Матіясъ не могъ скрыть негодованія блеснувшаго въ его глазахъ и весь вспыхнулъ отъ гнѣва.
— А эта сумма?… сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ; эта сумма?…
— 1,156,000 франковъ, какъ это значится въ актѣ.
— Зачѣмъ вы тутъ же не просите графа сдѣлать уступку имѣнія будущей супругѣ его, спросилъ Матіясъ, это было бы гораздо прямодушнѣе, чѣмъ какъ вы теперь поступаете? Покрайней мѣрѣ графъ Манервиль раззорится не при моихъ глазахъ, и не я буду тому виною.
Онъ подошелъ было къ двери, чтобы дать понять своему кліенту всю важность настоящихъ обстоятельствъ, но тотчасъ же воротился и, обращаясь къ мадамъ д’Егмонти, сказалъ:
— Не думайте, сударыня, чтобы я обязывалъ васъ не принимать предложенія нотаріуса вашего. Считая васъ за благородную женщину, за важную и свѣтскую особу, которая мало, конечно, знакома съ такого рода дѣлами, я бы всегда….
— Г. Матіясъ я очень вамъ благодаренъ, прервалъ его Солоне.
— Вы знаете, продолжалъ Матіясъ, какъ бы не обращая вниманія на слова Солоне, что между нами дѣло никогда еще не доходило до обиды…. Постарайтесь, по крайней мѣрѣ узнать результатъ этихъ договоровъ. И притомъ, вамъ, быть можетъ, и нужно будетъ знать ихъ…. Вы еще довольно молоды и хороши, вамъ только бы выходить замужъ! Да, сударыня, продолжалъ учтивый старикъ, какъ бы не замѣчая, что мадамъ д’Егмонти не съ удовольствіемъ слушала слова его, «да кто можетъ отвѣчать за себя, — отчего вамъ и не выйдти бы замужъ?»
— Милостивый государь, я бы никогда не могла думать, чтобы нашелся такой человѣкъ, который бы присовѣтывалъ мнѣ въ 39 лѣтъ выходить за мужъ, когда я уже 10 лѣтъ живу вдовою! и еслибъ мы не говорили о серьёзномъ дѣлѣ, то я приняла бы это за дерзость… да, г. Матіясъ, за дерзость!…
— Скорѣе же дерзость будетъ думать, что вы не можете болѣе выдти за мужъ, хладнокровно отвѣчалъ Матіясъ.
— Хотѣть и мочь — двѣ вещи совершенно различныя! замѣтилъ съ улыбкой Солоне.
— И такъ, продолжалъ Матіясъ, не будемъ болѣе говорить о замужествѣ вашемъ, сударыня; вы можете… и дай-то Богъ вамъ прожить еще 45 лѣтъ. — Но такъ какъ вы удерживаете за собою право пользоваться имѣніемъ вашей дочери, то ваши дѣти должны будутъ свистѣть въ кулакъ! — извините за выраженіе, сударыня!
— Что значатъ ваши слова: — право пользованія, свистѣть не кулакъ?
Солоне, модный и свѣтскій человѣкъ, засмѣялся при этой неизящной фразѣ стараго адвоката.
— Я вамъ это растолкую, сказалъ старикъ. Положимъ напримѣръ, что графъ Манервиль и мадемуазель, дочь ваша, будутъ благоразумны, то они, конечно, будутъ главнымъ образомъ заботиться о будущемъ, т. е. сберегать половину доходовъ для воспитанія дѣтей и для приданаго дочерямъ, если имъ ихъ Богъ пошлетъ! Зять и дочь ваша должны будутъ проживать половину дохода, т. е. 10,000 франковъ; а когда они жили-бъ порознь, то навѣрно бы уже проживали вдвое больше этаго…. Но это еще ничего не значитъ: графу можетъ случиться необходимость отсчитать своимъ дѣтямъ по 11,000 фр. изъ имѣнія матери ихъ, если она умретъ, (какъ это и сказано въ договорѣ) а вы будете еще жить, что очень можетъ то и другое случиться…. и внуки ваши останутся безъ состоянія! Подписать такой контрактъ, сударыня, значитъ броситься въ пропасть, связавъ себѣ руки и ноги. Если дочь ваша выйдетъ за моего кліента, то она, истинно вамъ говорю, раззоритъ его: — кто привыкъ проживать по 100,000 фр. тому 20,000 фр. годоваго дохода, покажутся суммою весьма не удовлетворительною… Какъ видите, сударыня, я говорю здѣсь для вашей пользы и для пользы дѣтей вашихъ.
— Даромъ, что старикъ, а онъ преловко съумѣлъ атаковать ее, сказалъ про себя Солоне, ободривъ взглядомъ свою кліентку.
— Что жъ? вѣдь можно согласить всѣ эти интересы, сказала спокойно мадамъ д’Егмонти. Я оставлю за собою небольшую пенсію изъ имѣнія, которое отдамъ дочери…. Я откажусь отъ свѣта, если это будетъ необходимо для счастія моей Натали….
— Сударыня, сказалъ Матіясъ, разсмотримъ-ка теперь хорошенько наше дѣло, взвѣсимъ его: — интересы наши должны быть непремѣнно согласованы….
— Ахъ, Боже мой! возразила мадамъ д’Егмонти, видя, что все дѣло можетъ рушиться, если оно будетъ такъ долго еще тянуться, уже оно все взвѣшано и разсмотрѣно?… Я не знала, что такое выдавать за мужъ дочь во Франціи? Я Испанка, — креолка, я не знала, что при составленіи договора, мнѣ нужно будетъ опредѣлить число дней жизни моей, и быть увѣренной въ томъ, что существованіе мое будетъ служить во вредъ моей дочери…. Мой покойный мужъ женился на мнѣ, взявъ за мною мое имя, оно одно затмѣвало всѣ его богатства. И на самомъ дѣлѣ, что можетъ сравниться съ славнымъ именемъ? Все приданое мое состояло въ красотѣ, добрыхъ качествахъ душа, нѣжности сердца и хорошемъ воспитаніи; — богатство иногда не даетъ всего этаго. Еслибъ покойникъ подслушать могъ разговоръ нашъ, онъ бы сильно вознегодовалъ. — Быть можетъ я безрасудно расточала богатство его, но онъ никогда мнѣ не дѣлалъ въ томъ упрековъ; послѣ же смерти его я стала жить гораздо экономнѣе и бережливѣе: я все болѣе и болѣе стала отвыкать отъ всего того, что было и служило моимъ прихотямъ…. Но оставимте этотъ разговоръ! Г. Манервиль такъ разстроенъ, что я…
— Мадамъ д’Егмонти не докончила своей фразы, сердце ея невольно билось, судьба играла, и долго не позволяла еще вселиться въ него надеждѣ на успѣхъ женщины, которая ожидала рѣшенія дѣла, подобно тому какъ преступникъ ожидаетъ себѣ смерти или помилованія.
— Въ Испаніи, сударыня, женятся по испански, а у насъ — во Франціи — по французски т. е. съ расчетомъ, съ обдуманностью. Въ отечествѣ вашемъ видно много найдется такихъ невѣстъ, которыя все приданое свое полагаютъ въ достоинствахъ своихъ, — жаль только, что больше половины Испаніи населена семействами, мужья которыхъ вовсе противоположныхъ были свойствъ вашего покойнаго мужа…
— Замолчите, Матіясъ, сказалъ, подходя къ старику Поль, и дергая его за сюртукъ, вы уже слиткомъ начали вольно говорить: мадамъ можетъ счесть это за дерзкую насмѣшку!
При сихъ послѣднихъ словахъ вдова вышла изъ залы, бросая нѣжный взглядъ на графа.
— О! мадамъ, вскричалъ Поль, идя въ слѣдъ за ней, вы ошибаетесь въ моихъ чувствахъ…
Дверь затворившаяся за мадамъ д’Егмонти воспрепятствовала Полю продолжать его фразу.
— Тутъ дѣло не въ чувствахъ, сказалъ Матіясъ, тутъ мы устраиваемъ дѣло, которое касается цѣлыхъ трехъ поколѣній. Развѣ мы растрачивали тѣ небывалые милліоны о которыхъ говоритъ мадамъ д’Егмонти? Мы хотимъ только устранить бѣдствіе, котораго причиною…. только не мы…
— Бросьте эти пустяки, женитесь скорѣе — тогда и дѣло будетъ въ шляпѣ! сказалъ увѣщательнымъ голосомъ Солоне.
— Пустяки! гм… вы называете пустяками то, когда заботятся объ интересахъ отца, матери и будущаго потомства! съ гнѣвомъ отвѣчалъ Матіасъ.
Мадамъ д’Егмонти снова явилась въ залу: лице ея приняла болѣе спокойный видъ; она твердо была увѣрена въ любви графа къ дочери ея.
— Да, началъ Поль, я всегда буду раскаяваться въ томъ, что прежде жилъ такъ роскошно, но видитъ небо, теперь я не думаю о себѣ; въ Ланстракѣ я стану жить тихо и скромно… но тогда мадемуазель Натали должна прощаться съ роскошью и прихотями, къ которымъ она такъ привыкла. Въ Ланстракѣ мы можемъ ужиться хорошо и безъ безрасчетныхъ причудъ.
— Да откуда же мужъ мой почерпалъ милліоны? спросила мадамъ д’Егмонти.
— Какъ, сударыня, откуда; отвѣчалъ съ живостію Матіясъ; мужъ вашъ наличнымъ капиталомъ дѣлалъ обороты, игралъ въ комерческую игру на большую ставку, выигрывалъ, быть можетъ, разъ по 8 въ мѣсяцъ… У насъ капиталъ въ банкѣ на процентахъ; онъ не въ рукахъ у насъ, а проценты съ него намъ ежегодно идутъ!
— Дѣло можно еще уладить, сказалъ спокойнымъ голосомъ Солоне.
При словахъ: «дѣло можно еще уладить», всѣ замолчали и вопросительно взглянули на молодаго нотаріуса.
— Мадамъ д’Егмонти, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, можетъ уступить вамъ хоть сегодня же пятипроцентовыя облигаціи и продать свои домъ. Изъ этого всего, продавая по частямъ собственность нашу, я берусь выручить триста тысячъ франковъ. Изъ этой суммы мадамъ д’Егмонти дастъ вамъ 150,000 франковъ, такъ что вы получите всего около 950,000… Будьте увѣрены, что такой невѣсты вамъ не съискать во всей Франціи.
— Все это прекрасно, возразилъ Матіясъ, но что будетъ съ мадамъ д’Егмонти.
— Ага, попался старый волкъ въ сѣти! пробормоталъ въ полголоса Солоне.
— Мадамъ д’Егмонти, продолжалъ Солоне, оставитъ себѣ 50,000 экю, что вмѣстѣ съ ея движимымъ имуществомъ дастъ ей 20,000 франковъ годоваго дохода, а жить она можетъ въ домѣ графа. Вдова имѣющая 20,000 франковъ ежегоднаго дохода, богаче супруги имѣющей милліонъ, И притомъ у мадамъ д’Егмонти одна только дочь — до наслѣдниковъ вашихъ еще далеко; она будетъ помогать вамъ изъ своей ежегодной суммы, непремѣнно будетъ помогать — она такъ добра и благородна!… И конечно, она никогда не захочетъ быть въ тягость своимъ дѣтямъ! — Такимъ образомъ вы будете соединены узами любви и брака, получая ежегодно по 100,000 франковъ дохода, что достаточно для роскошной жизни; но такъ какъ молодые по большей части всегда нуждаются въ третьемъ лицѣ для хозяйства, то кому же приличнѣе быть этимъ я идемъ, какъ не родной, нѣжной матери?
Подъ взглянулъ на нотаріуса своего; онъ тѣмъ какъ бы хотѣлъ спросить, какъ понравилась ему рѣчь восторженнаго Солоне.
— Браво! Солоне, вскричалъ графъ, твои слова справедливы!…
Пораженный такимъ восторгомъ кліента своего, Матіясъ сѣлъ въ глубокомъ раздумьѣ на диванъ. Онъ зналъ хорошо, что дѣловые люди искусно умѣютъ заключать выгодныя для нихъ двусмыслія въ своей намѣренно-тяжелой и непонятной фразеологіи, которую почтенный Матіясъ тотчасъ же всю понялъ. Сидя въ задумчивости на диванѣ, онъ искоса и украдкой сталъ поглядывать на своего собрата нотаріуса, на мадамъ д’Егмонти и на графа, продолжавшихъ разговаривать, и рѣшился подмѣтить улики этого заговора, слѣды котораго молодой нотаріусъ такъ умѣлъ искусно скрыть.
— Чувствительно благодарю я васъ, сказалъ Поль, обращаясь къ Солоне, что мы такъ уладили дѣло, что устранили всѣ затрудненія и согласили общіе наши интересы; я доволенъ… и мадамъ д’Егмонти останется этимъ довольною, потому что выгоды наши во всемъ совершенно одинаковы.
— О, я всѣмъ довольна, я всему рада, что составляетъ счастіе моихъ дѣтей! Обо мнѣ вамъ безпокоиться нечего! возразила мадамъ д’Егмонти.
— Но такъ не должно быть! отвѣчалъ ей Поль; если бы вы не были достаточно обезпечены, то Натали и я безпокоились бы болѣе о васъ, нежели о насъ самихъ!
— Будьте покойны, графъ, сказалъ Солоне, все будетъ улажено: въ Бордо производится теперь столько спекуляцій, что намъ весьма будетъ удобно отдать капиталъ нашъ на выгодныхъ условіяхъ платы по процентамъ. Я берусь продать домъ, и движимое имущество; продавъ его, я внесу деньги въ общество пожизненной пенсіи въ Бордо; за эту сумму намъ будутъ пожизненно платить по 10 процентовъ, такъ что мадамъ д’Егмонти будетъ получать 25.000 ливровъ въ годъ съ капитала. Такимъ образомъ вы, графъ, женитесь съ равнымъ состояніемъ оба: съ вашей стороны вы получаете 46.000 ливровъ ежегодно, а мадемуазель д’Егмонти съ своей стороны приноситъ въ приданое 40,000 ливровъ ежегоднаго дохода съ нашего капитала по облигаціямъ, да еще мадамъ д’Егмонти изъ своихъ пожизненныхъ 25,000 ливровъ, будетъ ежегодно вамъ давать тысячъ семь или восемь, — итого 47,000 ливровъ.
— Теперь это ясно, подтвердилъ Поль; какъ пріятно мнѣ слышать, что жена моя, будетъ получать въ годъ столько же дохода, сколько и я самъ!
При этихъ послѣднихъ словахъ Поля, Солоне значительно взглянулъ на мадамъ д’Егмонти, какъ бы давая ей звать этимъ взоромъ, что пора уже вести дѣло къ концу. Матіясъ замѣтилъэтотъ косвенный, многозначащій взоръ Солоне; — онъ понялъ его.
— Но послушайте, вскричала мадамъ д’Егмонти въ порывѣ непритворной радости, развѣ не могу я отдать дочери моей брилліянты? — они стоятъ, по крайней мѣрѣ, 100,009 франковъ!…
— Мы можемъ тотчасъ ихъ оцѣнить, сударыня, отвѣчалъ перебивая ее Солоне, и тогда, конечно, ничто не воспрепятствуетъ дѣлу, тогда ничто не помѣшаетъ графу признать, что онъ сполна получилъ наслѣдство мадемуазель Натали слѣдующее ей отъ отца, будьте увѣрены, что женясь, на вашей дочери, графъ не будетъ и ее захочетъ требовать…. отчета по опекѣ. Если мадамъ д’Егмонти съ благородствомъ истинно-испанскимъ лишаетъ себя драгоцѣнностей на сумму 100,000 франковъ, то по всей справедливости ей должно будетъ дать квитанцію въ полученіи всего слѣдуемаго.
— Какъ нельзя лучше, какъ нельзя справедливѣе! говорилъ Поль; "мнѣ даже совѣстно, что мадамъ такъ щедра, такъ благородна въ отношеніи къ намъ.
— Развѣ Натали мнѣ не дочь? развѣ я пожалѣю что нибудь для нея?… безпрестанно говорила, обращаясь ко всѣмъ, Испанка.
Матіясъ, при устраненіи этихъ затрудненій, замѣтилъ радость на лицѣ мадамъ д’Егмонти; эта радость, вмѣстѣ съ расчитаннымъ ея восклицаніемъ, что она даетъ дочери брилліянты, утвердили нотаріуса еще болѣе въ его подозрѣніяхъ.
«Онѣ приготовились къ этой сценѣ» подумалъ онъ, «подобно тому, какъ игроки приготавливаютъ карты, чтобы поддѣть какого нибудь богатаго новичка. Мадамъ съ своей дочкой ощиплютъ бѣднаго моего графа, какъ бѣднаго голубя завлеченнаго любовью…. И я, который съ такимъ стараніемъ, сберегалъ его земли, его имущество, допущу ли а когда либо, чтобъ всѣмъ этимъ онѣ завладѣли въ одинъ вечеръ?… чтобъ 3½ милліона присоединились къ мнимымъ 1,100,000 франкамъ?…» Проникнувъ душу этой женщины, открывъ ея намѣренія и расчеты, которые были хоть не воровство, не грабежъ, но которые клонились къ невыгодѣ его кліента, Матіясъ, почувствовалъ въ сердцѣ своемъ благородное негодованіе. Хотя онъ не былъ мизантропомъ и по ремеслу своему привыкъ уже видѣть, какъ своекорыстно обдѣлываются подобнаго рода дѣла, — но полный состраданія къ своему кліенту, онъ задумчиво глядѣлъ въ будущую судьбу его, и мало, казалось, предвидѣлъ въ ней хорошаго. "Надобно будетъ вступить въ бой съ равнымъ оружіемъ подумалъ Матіясъ, и побѣдить ихъ ихъ-же оружіемъ.
Въ эту минуту мадамъ д’Егмонти, Поль и Солоне, тяготясь молчаніемъ старика, чувствовали сколь важно будетъ для нихъ одобрительное слово его, и потому всѣ обратясь къ нему, молча и нетерпѣливо ждали, когда онъ начнетъ говорить.
— И такъ, любезнѣйшій мой Матіасъ! скажите намъ, какъ и что вы теперь объ этомъ думаете? спросилъ Поль, подходя къ почтенному нотаріусу.
— Что я думаю? — а вотъ что я думаю, отвѣчалъ честный старикъ: вы не такъ, графъ, еще богаты, чтобъ могли неглижировать вашимъ состояніемъ. Ваши земли у Ландстрака, вмѣстѣ съ движимостью въ нихъ находящемся стоятъ милльонь франковъ; фермы: Грассоль, Гвадетъ, Бельразъ, оцѣнены также во столько, какъ и первыя; ваши два дома съ движимостью стоятъ тоже почти милльонъ франковъ. — Вотъ 3,000,000 фр. съ которыхъ получается дохода по 47,200 франковъ. Мадемуазель д’Егмонти приноситъ въ приданое 800.000 франковъ и положимъ еще 100.000 фр. съ брилліантовъ, цифра, кажется мнѣ сомнительная и наконецъ деньгами 150,000 фр. — всего на все миньонъ пятьдесятъ тысячъ франковъ. — И при всѣхъ этихъ неоспоримыхъ фактахъ, Г. Солоне еще говоритъ что у васъ состоянія равны?… Ему видно хочется, чтобы были признано по контракту, что мы получили 1.156.000 франковъ, между тѣмъ, какъ на самомъ дѣлѣ получаемъ только 1,050,000 фр. не требуя при томъ отчета въ опекѣ?… И вы все это слушаете ушами влюбленнаго, и вы, графъ, забыли, что Матіясъ, нотаріусъ вашъ, человѣкъ вовсе невлюбленный и донынѣ еще не позабывшій ариѳметики, очень хорошо понимаетъ, 4то большая есть разница между имѣніемъ состоящимъ изъ земель, которыя приносятъ годъ отъ году все болѣе и болѣе доходовъ, и между имѣніемъ состоящимъ изъ доходовъ съ капитала, котораго нѣтъ въ рукахъ, доходомъ ненадежнымъ и уменьшающимся съ годами, но мѣрѣ потери кредита?…. Вы меня призвали, графъ, для помощи къ себѣ, — чтобы я защищалъ ваши интересы и выгоды, — и такъ позвольте мнѣ дѣйствовать, или въ противномъ случаѣ, отпустите меня со всѣмъ.
— Если вы ищете, возразилъ Солоне, равнаго состоянія, то ясно, что мы не можемъ противопоставить вамъ трехъ милльоновъ.
— Если пожертвованія мои ни къ чему не послужатъ, вскричала м. д’Егмонти, то не желая продолжать болѣе подобнаго спора и полагаясь на скромность графа, я отказываюсь отъ чести, которую онъ сдѣлалъ намъ, предлагая свою руку моей дочери!
Послѣ этаго расчитаннаго сраженія, или лучше сказать, столкновенія обоюдныхъ интересовъ, гдѣ сильная сторона все болѣе и болѣе поддавалась слабѣйшей, всѣ бывшіе въ залѣ рѣшились вести дѣло къ концу, дѣло, которое всего болѣе интересовало мадемуазель Натали, ибо она не переставала любить графа.
Поль выслушавъ внимательно послѣднія слова вдовы, вскричалъ встревоженнымъ голосомъ: «Какъ! въ одну минуту вы можете расторгнуть…. бракъ…. вы такъ будете жестоки?…»
Monsieur Поль, я въ этомъ отвѣчаю только передъ моею дочерью, и когда ей будетъ 21 годъ…. она приметъ мой отчетъ и выдастъ мнѣ квитанцію. Она будетъ владѣть милльономъ…. и можетъ пожалуй выбрать себя жениха между перами Франціи.
— Матіясъ! вскричалъ графъ, ты погубилъ меня!… И со елевой навернувшейся на рѣсницѣ его, онъ подошелъ къ старому своему нотаріусу. Старикъ видѣлъ, что молодому влюбленному его кліенту, хочется тотчасъ же подписать контрактъ; жестомъ принудилъ онъ графу подавить неумѣстную слезу. Слова: Перъ Франціи надоумили прозорливаго Матіаса: всякое слово хитраго Солоне понималось имъ.
Черезъ нѣсколько минутъ мадемуазель Натали вошла въ комнату; и подходя къ матери, она съ наивностью спросила:
— Не лишняя ли я здѣсь?
— Къ несчастю, очень лишняя мой другъ, грустно отвѣчала ей мать.
— Пойдемте, сядемте вмѣстѣ, ma chère, сказалъ графъ, взявъ ее за руку и усаживая ее на диванъ, — теперь все кончено, все улажено!…
Повидимому Поль не могъ вынести, и никогда бы не вынесъ разрушенія своихъ пламенныхъ надеждъ.
— Нѣтъ еще не улажено, но можетъ быть будетъ уложено съ живостью подхватилъ Матіясъ.
Подобно полководцу, который въ одно мгновеніе разрушаетъ сложенные планы непріятеля, старый нотаріусъ нашелъ средство законнымъ образомъ спасти участь Поля и дѣтей его. Солоне, съ другой стороны придумалъ средство дѣйствовать на влюбленнаго графа; изумясь такому возраженію Матіяса онъ уже считалъ дѣло потеряннымъ.
— Что вы предлагаете, г. Матіясъ? спросилъ онъ, обращаясь къ старому нотаріусу.
— Наташа, душечька, уйди отсюда, оставь насъ однихъ, нѣжно сказала ей мать.
— Для чего уходить?… мадемуазель здѣсь не лишняя, отвѣчалъ улыбаясь, старикъ; я буду говорить въ ея пользу, равно какъ и въ пользу графа.
Наконецъ наступила рѣшительная минута: всѣ молча ожидали, когда Матіясъ начнетъ класть свою сентенцію по договору свадьбы.
— Теперь не то, что прежде, началъ онъ; увы! ремесло нотаріуса во многомъ измѣнилось!… Ныньче политическія событія имѣютъ вліяніе на будущность фамилій — а прежде этаго не было….
— Но позвольте, г. Матіясъ, перебилъ его Солоне, здѣсь кажется дѣло идетъ не о политикѣ… а о свадебномъ договорѣ…
— Да дайте же мнѣ говорить въ въ свою очередь! съ гнѣвомъ отвѣчалъ почтенный старичекъ.
Солоне опустился на диванъ, говоря вполголоса мадамъ д’Егмонти:
— Вы узнаете теперь, что называется между нотаріусами — галиматья.
— И такъ, продолжалъ Матіясъ, нотаріусы должны слѣдить за кодомъ дѣлъ политическихъ, тѣсно связанныхъ съ дѣлами частныхъ людей. Напримѣръ: прежде у знатныхъ людей были огромныя владѣнія, но ихъ всѣхъ почти расхитила революція. Графъ Поль имѣетъ богатое имущество, знатенъ титуломъ, происхожденіемъ, и легко можетъ сдѣлаться перомъ Франціи. Вы вѣрно также раздѣляете мое мнѣніе, сударыня, сказалъ онъ, обращаясь къ мадамъ д’Егмонти.
— Вы угадали мою лучшую надежду: Манервиль будетъ перомъ Франціи, я въ этомъ увѣрена, — я буду въ отчаяніи если это не сбудется.
— И все, что способствуетъ къ достиженію этой цѣли?…спросилъ онъ, добродушно глядя на вдову.
— Составляетъ мое живѣйшее желаніе! докончила мадамъ д’Егмонти.
— И такъ заключеніе этаго нашего брачнаго договора, непосредственный представляетъ намъ случай учредить маіоратъ, а въ тоже время бракъ поможетъ графу сдѣлаться перомъ Франціи. Для этаго онъ пожертвуетъ Ланстракомъ стоющимъ 1,000,000, а съ вашей стороны можно будетъ положить 800,009 франковъ на….
— Какъ онъ вѣрно расчитываетъ, сказалъ вполголоса Солоне, обращаясь къ мадамъ д’Егмонти.
— Я знаю два имѣнія, продающіяся на границѣ Ланстрака, продолжалъ Матіясъ; за эти деньги намъ можно будетъ купить ихъ…. но моему мнѣнію отель въ Парижѣ долженъ быть также включенъ въ маіоратъ. Такимъ образомъ общее имѣніе, благоразумно управляемое, достаточно будетъ и для приличнаго образа жизни вашей, и для обезпеченія будущаго потомства вашего. Если обѣ стороны согласны на это, то и я согласенъ на то, чтобы графъ безъ всякихъ препятствій принялъ отъ васъ отчетъ по опекѣ и всѣ, какія только есть, инвентаріи.
— Каковъ хитрецъ! прошептала мадамъ д’Егмонты, искоса поглядывая на Солоне.
— Къ чему эта грязная мелочность? спросилъ Матіяса графъ, уводя его въ другую комнату.
— Какъ къ чему?… да для того, графъ, чтобы не допустить васъ до раззоренія! отвѣчалъ ему тихимъ голосомъ нотаріусъ. И вы хотите, я вижу это, — жениться на дѣвушкѣ, которая вмѣстѣ съ матушкой своей проживала огромныя суммы? — Въ семь лѣтъ онѣ прожили цѣлый милліонъ…. Вы принимаете на себя долгъ въ 100,000 фран., берете въ приданое неполный милліонъ, а дѣтямъ придется отдать по 1,156,000 франковъ — такъ, что въ пять лѣтъ вы пожалуй окончательно раззоритесь?… Ахъ! оставьте меня дѣйствовать одного, чтобы спасти отъ раазоренія домъ графовъ Манервиль.
— Какъ это? спросилъ Поль.
— Вы влюблены, графъ?
— Да.
— Ну, такъ я ничего вамъ болѣе не скажу: — влюбленный ничего не съумѣстъ утаить или смолчать!… Но довѣряетесь ли вы преданности моей спросилъ онъ, немного подумавъ.
— Вы еще спрашиваете, Матіясъ! Конечно….
— Такъ извольте слушать, графъ: — мадамъ д’Егмонти и Солоне разставляютъ вамъ сѣти, — вы знаете ли это?… Охъ, какая тонкая, какая хитрая штука эта вдовушка!… Въ этомъ заговорѣ кажется и дочка также беретъ участіе….
— Какъ и Натали! вскричалъ, перебивая его, Ноль.
— Я этаго на вѣрно не знаю, во мнѣ такъ, по крайней мѣрѣ, кажется. Притомъ же я бы былъ радъ, что бы свадьба ваша разошлась, — даже еслибъ вы женились при равныхъ состояніяхъ.
— Отчего же?
— Да такъ! продолжалъ Матіясъ. Это дѣвушка, кажется въ состояніи раззорить всю Испанію, да и Перу въ придачу…. Притомъ же она ѣздитъ превосходно на лошади, — да и вообще она слишкомъ бойка: такого рода дѣвицы не бываютъ хорошими женами. Дружески пожавъ руку Матіяса, Поль сказалъ ему шопотомъ: «теперь объ этомъ нечего безпокоиться! но дайте мнѣ совѣтъ, какъ мнѣ нужно будетъ вести дѣло?»
— Держитесь твердо этихъ условіи, а не подавайте вида, ни даже знака нетерпѣнія, — послушайтесь, графъ, меня!… Я напередъ знаю, что онѣ согласятся, потому что эти условія основаны на равныхъ интересахъ, и справедливость ни съ той, ни съ другой стороны не будетъ нарушена. Къ тому же мадамъ д’Егмонти хочетъ поскорѣе выдать свою дочь замужъ; — я подмѣтилъ какъ перемигивалась она съ нотаріусомъ своимъ. Опасайтесь этой женщины: она хитритъ съ вами.
Матіясъ и Поль вернулись въ залу; Солоне сидѣлъ въ углу комнаты и тихо разговаривалъ объ чемъ-то съ мадамъ д’Егмонти. Оставленная Натали сидѣла у окна и разсѣянно играла своимъ газовымъ шарфомъ, размышляя и удивляясь, отчего ей ничего не говорятъ о дѣлахъ, которыя собственно до нее касаются.
Солоне не желая показаться побѣжденнымъ въ глазахъ своей кліентки, сталъ уговаривать ее согласиться на предложеніе Матіяса — какъ на предложеніе выгодное для нея. Ему мало было дѣла до будущности супруговъ и дѣтей ихъ: цѣль его состояла въ томъ, чтобы избавить отъ дочери мадамъ д’Егмонти, обезпечить ея существованіе и выдать Натали.
— Весь вѣдь Бордо будетъ знать, что вы дали за дочерью 1,000,000 франковъ; всѣмъ будетъ извѣстно, что у васъ еще осталось 25 тысячъ ливровъ ежегоднаго дохода, сказалъ онъ на ухо мадамъ д’Егмонти. — Я не ожидалъ такого выгоднаго предложенія!
Да какимъ же образомъ учрежденіе маіората уладило все наше дѣло? спросила мадамъ д’Егмонти.
— Да потому, что такое учрежденіе, отвѣчалъ Солоне, дѣлаетъ имѣніе неприкосновеннымъ: его нельзя будетъ ни продать, ни подарить, и слѣдовательно состояніе дѣтей, внучатъ вашихъ, будетъ упрочено.
— Но мнѣ обидна эта недовѣрчивость.
— Почему же?… напротивъ, она очень кстати! Если вы теперь откажетесь подписать контрактъ, то старикъ вотъ что на то вамъ скажетъ; "А, сударыня вы для того отказываетесь отъ рукоприкладства вашего, что вамъ нельзя будетъ уже расточать имѣнія моего кліента, потому что маіоратъ препятствуетъ этому намѣренію вашему….
Вдова удовольствовалась этимъ объясненіемъ ловкаго Солоно; — къ тому же она мало знала толку въ этихъ дѣлахъ. Ей хотѣлось только поскорѣе выдать замужъ свою Натали, и потому она радовалась успѣху своему.
Вставъ съ своего мѣста. мадамъ д’Егмонти подошла къ Матіясу, и веселымъ тономъ сказала
— И такъ, г. Матіясъ, все устраивается какъ нельзя лучше! Не правда ли?
— Сударыня, отвѣчалъ нотаріусъ, въ такомъ случаѣ, если вы оба только согласны, дайте другъ другу слово, и дѣло тогда будетъ скрѣплено. Такъ какъ вы оба соглашаетесь, продолжалъ онъ, обращая поперемѣнно взоры, то на Поля, то на мадамъ д’Егмонти, на этотъ бракъ, и притомъ на тѣхъ условіяхъ, что Ланстракъ и отель въ Парижѣ со стороны жениха, и что 800,000 франковъ обращенные къ земельную собственность со стороны невѣсты должны составить маіоратъ, но должно просить на это утвержденія правительства. Извините меня, сударыня, что я повторяю эти условія, но это дѣла такого рода, что требуютъ пунктуальности; между другими дѣлаются даже предварительные письменные уговоры, но мы, какъ люди честные и благородные, мы можемъ обойтись и безъ нихъ, и честное слово данное вами одинъ другому, замѣнитъ всѣ дальнѣйшія хлопоты. И такъ согласны ли обѣ стороны?
— Я согласна! отвѣчала мадамъ д’Егмонти.
— И я тоже, сказалъ Поль.
— А меня — вы не спрашиваете? спросила мадемуазель д’Егмонти, улыбнувшись.
— Извините, сударыня, отвѣчалъ ей Солоне; не прогнѣвайтесь, что васъ не спрашиваютъ, вы еще несовершеннолѣтнія.
Всѣ бывшіе въ комнатѣ наконецъ рѣшили, дать Матіасу составить письменный договоръ, а Солоне заняться отчетомъ по опекѣ, и чтобы обѣ бумаги были подписаны за нѣсколько дней до свадьбы.
Менѣе часу времени оба нотаріуса сдѣлали порученное имъ, и послѣ обычныхъ поздравленій, они, вѣжливо раскланиваясь, сталр собираться домой.
— Monsieur Матіясъ, теперь идетъ дождь, — не угодно ли вамъ будетъ ѣхать со мной въ моемъ кабріолетѣ? спросилъ Солоне.
— Почтеннѣйшій Матіясъ, вы можете располагать моею коляскою, сказалъ графъ.
— Покорно благодарю, ваше сіятельство, я воспользуюсь приглашеніемъ моего сотрудника.
Когда оба нотаріуса ѣхали въ кабріолетѣ, то Солоне обратился къ Матіясу съ слѣдующими словами: — «….Да…. молодая чета могла бы впослѣдствіи раззориться!…»
"Гмъ…. конечно, " отвѣчалъ сосѣдъ его, «я даже боялся за ихъ будущность!…»
Въ эту минуту оба нотаріуса походили на двухъ соперниковъ-актеровъ поздравляющихъ другъ друга съ успѣхомъ за кулисами, послѣ какого нибудь драматическаго представленія, и съ притворной улыбкой говорящихъ другъ другу привѣтливыя слова и «разы.
— Но, сказалъ Солоне, я думаю мое дѣло будетъ пріобрѣсти земли за деньги дѣвицы д’Егмонти?…
— А развѣ въ общемъ маіоратѣ можно одѣлять имущество мужа отъ имущества жены? — Право маіората не допускаетъ того по закону.
— Ничего; это можно будетъ устроить, отвѣчалъ утвердительно Солоне.
— Нѣтъ, ужъ если покупать земли, то на имя графа Мавервиля, а въ контрактѣ пусть пожалуй будетъ признано, что приданое мадемуазель Натали получено Полемъ сполна и присоединено тотчасъ же къ маіорату.
— У васъ на все есть готовый отвѣтъ, г. Маттисъ! сказалъ, улыбнувшись Солоне. Я, признаться сказать, не видалъ еще такого человѣка, который бы умѣлъ такъ искусно вести дѣло, какъ вы сегодня, — вѣдь вы побѣдили насъ!
— Да; для меня старика это дѣлаетъ впрочемъ честь; а не правда ли, я преловко выдержалъ аттаку?… а?… какъ вы объ этомъ думаете?
— О, конечно! отвѣчалъ, расхохотавшись Солоне.
Прежняя борьба за личный интересъ одной стороны и фамильную безопасность съ другой, обратилась теперь для нотаріусовъ въ простой разговоръ о маклерскихъ вообще дѣлахъ.
— Да, мы не даромъ сорокъ лѣтъ гнемъ спину и изобрѣтаемъ крючки! сказалъ Матіясъ. Послушайте, Солоне, я человѣкъ не лукавый и дѣйствую всегда прямодушно, и потому вы можете присутствовать при условіи продажи земли, которую надо будетъ присоединить къ маіорату.
— Много благодаренъ вамъ, почтеннѣйшій Матіясъ; при первомъ случаѣ вы смѣло можете расчитывать на мои услуги.
Въ то время, какъ нотаріусы такъ дружелюбно разговаривали въ кабріолетѣ, Поль и мадамъ д’Егмонти были въ ужасномъ волненіи. Поль отъ любви и преодолѣнія препятствій къ браку, столь нетерпѣливо имъ ожидаемому, а мадамъ д’Егмонти отъ боязни, что Матіясъ въ разговорѣ въ другой комнатѣ съ Полемъ успѣлъ предупредить его на счетъ вліянія мадамъ д’Егмонти, которое она хотѣла имѣть надъ зятемъ своимъ, и которое она такъ издавна и такъ искусно приготовляла. „Можетъ быть даже“», думала она, «онъ внушилъ ему подозрѣнія на мой счетъ?»
Въ раздумьѣ стояла она, облокотись на каминъ. Когда послышался стукъ отъѣзжающаго кабріолета, то мадамъ д’Егмонти обратилась къ своему будущему зятю, горя нетерпѣніемъ разувѣрить его во всѣхъ подозрѣніяхъ, какія могъ внушить ему честный старикъ.
— Сегодня несчастнѣйшій день въ моей жизни! вскричалъ Поль; я еще такихъ упрямыхъ, какъ Матіясъ, отъ роду не видывалъ. — Chère Натали, клянусь вамъ, что я не могу думать о честолюбіи, видя васъ.. Вы все на свѣтѣ для меня; я живу и буду жить только для васъ!…
Услышавъ эту фразу высказанную любящимъ сердцемъ, и увидя это чистое, откровенное выраженіе свѣтлыхъ главъ Поля, вдова успокоилась и, дабы болѣе еще утвердить графа въ довѣренности къ себѣ, она подошла къ нему и съ дружеской улыбкой сказала:
— Будьте всегда такъ добры, какъ теперь, и Богъ благословитъ васъ!… И если я что нибудь сказала необдуманно въ этомъ непріятномъ спорѣ съ нотаріусами, то, прошу васъ Поль, позабудемъ это; — дайте мнѣ вашу руку.
Поль смѣшался; онъ взводилъ на себя всю вину, и извиняясь въ свою очередь, почтительно поцѣловалъ руку своей будущей тещи.
— Ахъ! Натали, сказала мадамъ д’Егмонти своей дочери, мнѣ еще надо будетъ съ тобой сдѣлать маленькую сдѣлку, — намъ надо будетъ расквитаться: изъ приданаго твоего я издержала извѣстную часть денегъ; въ замѣнъ этого возьми мои брилльянты; такимъ образомъ тебѣ не надо будетъ покупать новыхъ, а это бы дорого обошлось тебѣ… не правда ли, душенька?
— Ахъ! мамаша, развѣ вы думаете, что я могу взять ихъ отъ васъ?! вскричала съ удивленіемъ Натали.
— Да, другъ мой! вѣдь по условію свадебнаго нашего договора…
— Ну, а я, мамаша, этого не хочу, перебила мадемуазель д’Егмонти, — я не выйду замужъ! Оставьте у себя эти драгоцѣнные камни, которые подарилъ вамъ на память покойный отецъ мой. Если мое замужество стоитъ вамъ хоть малѣйшаго лишенія, то я не выхожу за мужъ!..
— Ахъ Наташа, Наташа! какой же ты еще ребенокъ!
— Но будьте увѣрены, ma chère, началъ графъ, что ни я, ни вы, и никто изъ насъ не требуетъ этихъ жертвъ, но… для дѣтей…
— А если я не выйду за мужъ? прервала его Натали.
— Такъ вы значитъ не любите меня? спросилъ Поль.
— Полно говорить глупости, Наташа! сказала мать; контрактъ вѣдь не карточный домикъ, чтобъ ты могла по своему капризу сдунуть и разрушить его. Неужели ты не знаешь съ какимъ трудомъ устроили мы маіоратъ для старшаго изъ вашихъ дѣтей?.. Мы и такъ едва избавились отъ этого спора съ нотаріусами, а ты опять начинаешь…
— Но къ чему же буду раззорять, я маменьку? спросила Натали, глядя на Поля.
— Развѣ вы такъ богаты, чтобъ…. началъ было Поль, обратившись къ Натали.
— Не сйорьте, не спорьте, дѣти мои, прервала ихъ мадамъ д’Егмонти…. Monsieur Ноль для супруги вашей не покупайте пожалуйста никакой коробки съ дорогимъ подаркомъ, — это старо и не къ чему не ведетъ. Когда вы часто будете покупать ей разныя драгоцѣнности, то брилліанты мои у ней залежатся, она на нихъ и смотрѣть не будетъ; а когда вовсе ничего не будете покупать, то вы вмѣсто этого можете отдѣлывать по самому модному вкусу домъ вашъ…. Въ этомъ мнѣніи г. Солоне со мною согласенъ. — Когда нотаріусъ мой устроитъ всѣ дѣла наши, то мы потомъ, весною, переѣдемъ жить въ Ланстракъ.
— И прекрасно! сказалъ Поль въ восторгѣ отъ своего счастія.
— И такъ я увижу Парижъ, мамаша! радостно воскликнула мадемуазель д’Егмонти.
— Если оно такъ, продолжалъ Поль, то я напишу къ-де Марсею, чтобъ онъ взялъ для васъ дожу на нынѣшній сезонъ въ итальянскую оперу.
— Какъ вы милы, Подъ! я не смѣла васъ просить объ этомъ, сказала Натади. —
— Прощайте Madame, прощайте chère Natalie, сказалъ Поль, нѣжно цѣлуя обѣимъ руки, — мнѣ пора уже домой.
— Что такъ рано, Поль? спросила его мадамъ д’Егмонти. «Теперь еще вѣдь не поздно.»
Теща простилась съ графомъ также нѣжно какъ и мадемуазель Натали; Поль отъ таки къ чувствительностей совершенно казалось, растаялъ сердцемъ; да и кто бы остался равнодушнымъ, когда двѣ женщины, одна — только еще разцвѣтшій цвѣточикъ, другая — уже перешедшая предѣлы молодости, но еще свѣжая и красивая собой, взяли бы васъ подъ руки и привели до самой передней, прося, умоляя васъ не забывать привязанность ихъ къ вамъ?…
Какъ бы то ни было, но споръ о приданомъ, хотя прикрытый высшею, утонченною, свѣтскою ловкостью, тѣмъ не менѣе однако произвелъ не выгодное отношеніе между зятемъ и тещею. Недовѣрчивость это могла легко народить явную непріязнь при первой размолвкѣ, — какъ и случается по большой части въ подобнаго рода фамильныхъ дѣлахъ. — Родители жениха и невѣсты употребляютъ каждые съ своей стороны разныя хитрости и уловки, (какъ и теперь вездѣ случается) чтобъ по менѣе дать, а поболѣе выговорить у противной стороны.
Женихъ участвуетъ въ этихъ спорахъ, — впрочемъ не всегда; невѣста же напротивъ всегда чужда ихъ; споры эти могутъ сдѣлать ее и богатою и бѣдною — смотря по опытности и ловкости спорящихся сторонъ — тоже самое было и съ Натали.
Уходя изъ дому мадамъ д’Егмонти и нѣжно прощаясь съ невѣстой своей, Ноль очень былъ доволенъ тѣмъ, что наконецъ дѣло сложено и, благодаря дѣятельности и стараніямъ Матіяса, его имущество было безопасно отъ раззоренія, такъ что еслибы мадамъ д’Егмонти и стала жить вмѣстѣ съ ними, то они, не дѣлая никакихъ долговъ, могли бы проживать по 100,000 Франковъ въ годъ. Мечты Поля о счастливой жизни его съ очаровательной Натали вполнѣ осуществились: онъ былъ внѣ себя отъ радости.
— Правда моя будущая теща, думалъ онъ, прекрасна, предобрѣйшая женщина! Матіясъ много ошибается въ своемъ мнѣніи… Ахъ! престранный народъ эти нотаріусы: — они съ особенной какой-то точки зрѣнія смотрятъ на подобнаго рода дѣла…. А всему виною этотъ законникъ, эта приказная Строка Солоне! — ему видно хотѣлось выказать умѣнье свое поспорить? видно такъ!
Въ то время когда графъ ложился спать, довольный тѣмъ окончательнымъ рѣшеніемъ дѣла его съ домомъ д’Егмонти, въ то же самое время М-me д’Егмонти въ свою очередь размышляя о всемъ спорѣ по договору, казалось, единственно только себѣ приписывала всю побѣду.
— Ну довольны ли вы сегодняшнимъ днемъ, мамаша? спросила Натали, слѣдуя за матерью въ спальню.
— Да, душенька, довольна; — все было сдѣлано такъ, какъ я желала…. Теперь ничто не можетъ тяготить сердце мое! — Графъ Поль славный малый, пресговорчивый человѣкъ, и мы постараемся, Наташечка, сдѣлать его счастливымъ; — это собственно твое дѣло, а мнѣ должно стараться о вашемъ обезпеченіи и…. о доставленіи ему сана пера Франціи. Ты, я думаю, знаешь, что Испанскій посланникъ, находящійся теперь при миссіи въ Парижѣ мнѣ хорошо знакомъ; для меня онъ все сдѣлаетъ… Я ужъ буду стараться о васъ, а вы только веселитесь себѣ; въ Парижѣ мы будемъ жить каждую зиму… Видишь ли, моя душа, что совѣты мои вовсе не такъ трудно было исполнять, какъ ты себѣ это представляла.
— Да, мамаша, правда; но все таки мнѣ по временамъ…. было какъ-то стыдно…. совѣстно….
— Солоне совѣтуетъ продать мнѣ домъ, прервала ее мать, и деньги обратить въ пожизненную пенсію, но я не хочу ничего оставить за собой… ничѣмъ не хочу пользоваться изъ твоего имѣнія.
— Сегодня, мамаша, вы всѣ такъ сердились, сказала Натали, развивая на ночь свои прелестные локоны, какъ это такъ случилось, что буря утихла, какъ это вы всѣ поладили?…
— А оттого и утихла, оттого и поладили, что я предложила свои брилльянты. Надо правду сказать: Солоне велъ дѣло съ большимъ искусствомъ, съ большою ловкостью. — Принеси, Наташенька, мнѣ коробку съ брилльянтами; я еще никогда хорошенько не прицѣливалась къ достоинству ихъ. — Ахъ! я вѣтренная, вѣтренная не обдумавши хорошенько дѣла, я сказала что они стоютъ 100,000 франковъ…. ахъ! какъ мнѣ это досадно! Ну, посмотри сама, что они гораздо болѣе стоютъ!… Мадамъ Жіасъ говорила, какъ мнѣ помнится, что ожерелье съ фермуаромъ и серьгами стоитъ 100,000 франковъ, по крайней мѣрѣ!-- Потомъ еще тотъ алмазъ, который такъ долго сохранялся въ нашемъ родѣ и который Герцогъ Альба получилъ отъ короля Филиппа II-го; — это сокровище мнѣ досталась отъ тетки по завѣщанію: его оцѣнили въ 8,000 дублоновъ.
Натали принесла матери всѣ драгоцѣнности ея, состоявшія изъ жемчужныхъ ожерельевъ, брилліантовыхъ браслетъ, золотыхъ серьгъ, фермуаровъ, пряжекъ, брошекъ, и другихъ болѣе мелкихъ вещей — которыхъ женщины любятъ въ часъ досуги раскладывать лучше всякаго гранъ-пасіянса.
— Да, сказала мадамъ д’Егмонти, разбирая поштучно свои богатства, — да тутъ заключается не малая по видимому сумма денегъ…. Кромѣ этого Наташа, если намъ придется дѣйствительно жить вмѣстѣ, то я продамъ еще мое серебро; — на вѣсъ оно стоитъ 30,000 Франковъ; я это знаю потому что когда мы его привезли изъ Лимы, то его оцѣнили тогда въ эту сумму. — Теперь мнѣ надобно будетъ знать настоящую цѣну всего моего богатства: завтра я пошлю за Ильею Магусомъ, — этотъ жидъ оцѣнитъ мои вещи.
— Ахъ, какъ красиво это жемчужное ожерелье! сказала Натали, перебирая вещи.
— Если Поль дѣйствительно любитъ тебя, то онъ долженъ оставить его за собой. По настоящему ему слѣдовало бы подарить тебѣ всѣ эти вещи, которыя я должна передать ему въ силу контракта…. Но прощай, ma chère, теперь намъ пора спать; послѣ такого утомительнаго дня, поневолѣ нужно будетъ отдохнуть.
Мадамъ д’Егмонти легла въ постель, съ пріятными мыслями о томъ, что присоединивъ такимъ образомъ къ богатству своему богатое имѣніе графа, она и дочь будутъ полными госпожами въ его домѣ и, сохраняя вліяніе надъ Полемъ, станутъ жить во всемъ довольствѣ и проживать столько же сколько и прежде проживали.
— Зачѣмъ мнѣ нужно было безпокоиться? думала она; теперь бы мнѣ одного только хотѣлось, чтобъ поскорѣй съиграна была свадьба.
И такъ мадамъ д’Егмонти, дочь ея, графъ Манервиль и оба нотаріуса — всѣ были довольны этою сдѣлкою, и всякій, казалось, считалъ себя побѣдителемъ.
На слѣдующее утро къ мадамъ д’Егмонти пришелъ Илья Магусъ. Полагая, на основаніи слуховъ распространившихся о свадьбѣ графа съ дочерью мадамъ д’Егмонти, что у него захотятъ быть можетъ закупить разныхъ драгоцѣнныхъ украшеніи для свадьбы, онъ удивился, что его требовали только для одной оцѣнки вещей. По особенному, врожденному всѣмъ вообще Евреямъ инстинкту, Магусъ угадалъ, что эти вещи должны быть вѣроятно упомянутыми въ контрактѣ, и потому оцѣнилъ ихъ по такой цѣнѣ, по какой обыкновенно покупаетъ ихъ у купца, всякій частный человѣкъ. Одни только ювелиры умѣютъ узнавать брилльянты Азіи и Бразиліи; особенная прозрачность и чистота, особенный желтый отблескъ и лучезарность отличаютъ ихъ отъ обыкновенныхъ. Магусъ оцѣнилъ брилльянты мадамъ д’Егмонти (которые были почти всѣ Азіатскіе) въ 250,000 франковъ. Большой же брилльянтъ герцога Альбы былъ признанъ евреемъ за лучшій изо всѣхъ находящихся во владеніи частныхъ людей. Онъ сказалъ, что давно уже слыхалъ объ этомъ дорогомъ камнѣ, но не звалъ трлько у кого онъ находился; — онъ оцѣнилъ его въ 100,000 франковъ. Узнавъ эту цѣну мадамъ д’Егмонти спросила можетъ ли она тотчасъ выручить за свои вещи всю цѣну ихъ?
— Если вамъ угодно, сударыня, отвѣчалъ Магусъ улыбаясь, продать мнѣ ихъ, то я могу дать за большой брилльянтъ 75,000 франковъ, а за серьги и ожерелье — всего на сумму 160,000 фр.
— Отчего вы такъ сбавили цѣну? спросила удивленная вдова.
— Сударыня, отвѣчалъ Магусъ, чѣмъ дороже камни тѣмъ дольше намъ приходится держать ихъ у себя; потому что покупщики на эти вещи бываютъ очень рѣдки, а если они у насъ долго пролежатъ, то это мертвый капиталъ, и мы лишаемся процентовъ въ той суммы, которую сами за нихъ заплатили. Вы, напримѣръ, сударыня, владѣли этими брилльянтами двадцать лѣтъ, и слѣдственно двадцать лѣтъ вы не получали процентовъ съ 400,000 фр. такъ что если вы ихъ надѣвали десять разъ въ годъ, то каждый разъ, этотъ нарядъ вамъ обходился въ 2,000 франковъ; — сверхъ того иногда эти камни упадаютъ въ цѣнѣ — вотъ вамъ, сударыня, причины по которымъ я полагаю такую великую разницу между покупкою и продажею.
— Благодарю васъ за то, что вы мнѣ пояснили это дѣло: теперь я этимъ, по крайней мѣрѣ воспользуюсь….
— А развѣ вы хотите продать ихъ? спросилъ съ живостью Еврей, бросивъ жадный взглядъ на вещи.
— Ну оцѣните мнѣ остальное, сказала мадамъ д’Егмонти, мнѣ хочется знать, что могу я выручить за всё это.
Еврей сталъ разсматривать браслеты, серьги, жемчужныя брошки, бирюзовыя, изумрудныя, рубиновыя, коралловыя, и др. сортовъ туалетныя принадлежности, подносилъ ихъ къ свѣту, перебиралъ нитки жемчуга, а наконецъ сказалъ:
— Сударыня, я не могу дать за все это болѣе 100,000 франковъ; но по настоящей цѣнѣ, эти вещи могли бы пойти въ 50,000 экю.
— Я ихъ оставлю за собой! сказала мадамъ д’Егмонти.
— Напрасно, сударыня; съ процентами, которые вы будете получать если продадите всѣ эти вещи, вы можете чрезъ пять лѣтъ купить точно такія же и такой же доброты, и кромѣ того у васъ будетъ капиталъ, хотя быть можетъ и не большой, — но все же капиталъ.
Такое странное совѣщаніе усилило и преувеличило толки распространившіеся въ городѣ. Въ Бордо, какъ и во всѣхъ вообще провинціальныхъ городахъ, наушничество и сплетни занимало умы гсѣхъ, даже самой аристократіи. Вчерашній споръ о контрактѣ былъ подслушанъ домашними людьми, перетолкованъ и распространенъ съ различнаго рода комментаріями и прибавленіями, потомъ дошелъ до господни по мѣрѣ своего распространенія все болѣе и болѣе искажался, такъ что наконецъ весь городъ зналъ о томъ, что происходило вчера въ домѣ д’Егмонти. И старъ и младъ — всѣ ожидали свадьбы графа Манервиля съ Натальею д’Егмоніи; даже ходили по городу разные странные, неправдоподобные слухи, будто бы мадамъ д’Егмонти окончательно раззорилась, и что по этому именно случаю она продаетъ свой домъ и драгоцѣнныя вещи, что она нарочно призвала къ себѣ жида Магуса, чтобы продать весь свой роскошный туалетъ, что у ней не было еще ничего рѣшено съ графомъ. Въ Бордо всѣ спрашивали: состоится ли этотъ бракъ? Одни говорили: да, другіе нѣтъ, по видимому никому не былъ извѣстенъ результатъ вчерашняго совѣщанія въ домѣ знатной Испанки.
Матіясъ и Солоне хотя и разсѣявали эти слухи по городу, увѣряя, что всѣ затрудненія происходили отъ трудности и неудобства учредить маіоратъ, но трудно бываетъ публику разъувѣрить въ томъ, чему она разъ уже повѣрила. Маменьки съ своими ненаглядными дочками-невѣстами не мало досадовали и гнѣвались на это испанское семейство, которое болѣе 15 лѣтъ пускало только пыль въ глаза богатствомъ своимъ и роскошною жизнію, и умѣло еще кромѣ того заманить въ свои сѣти такого завиднаго жениха; всѣ они желали отомстить имъ за это, хоть не дѣйствіемъ, то по крайней мѣрѣ злорѣчіемъ. Время, которое тянулось для учрежденія маіората подавало поводъ еще къ большимъ догадкамъ и пересмѣшкамъ,
— Погодите, говорили одни, они еще по пляшутъ на паркетѣ эту зиму, еще съѣздятъ лѣтомъ на-воды, а тамъ глядь — и свадьба разойдется.
— Мадамъ д’Егмонти, говорили другіе, такъ щеголяла здѣсь прежде и такъ форсила богатствомъ и драгоцѣнностью нарядовъ своихъ, что теперь, при выдачѣ своей дочери замужъ, какъ ракъ сядетъ на мель — вотъ что значитъ прежде роскошно жить!…
Послѣднія слова были обыкновенно подхватываемы людьми, у которыхъ карманъ не разъ бывалъ въ чахоткѣ,
Всѣ эти слухи и толки были такъ различны, и такъ занимали умы всей достойной публики города Бордо, что даже въ нѣкоторыхъ домахъ составлялись пари pro и contra свадьбы графа съ дочерью мадамъ д’Егмонти. Ни Поль, ни мадамъ д’Егмонти не знали ничего объ этихъ слухахъ ни тотъ, ни другая не имѣли особенныхъ враговъ или друзей, которые бы извѣщали ихъ объ этомъ.
По нечаянному одному дѣлу Поль долженъ былъ ѣхать въ Ланстракъ, гдѣ и воспользовался временемъ, чтобы поохотиться въ тамошнихъ лѣсахъ съ веселой компаніей своихъ ровесниковъ. Эта поѣздка была прощаніемъ графа съ его холостою жизнію; охота его въ лѣсахъ еще болѣе, казалось, подтвердила всѣ подозрѣнія и догадки: рѣшили, что Поль бросилъ свою невѣсту, позабылъ ее, и уѣхалъ повѣсничать теперь съ молодыми людьми. Во всѣхъ домахъ и обществахъ, на всѣхъ улицахъ и перекресткахъ — вездѣ раздавались только слова: «свадьбы графа не будетъ.»" Мадамъ Жіасъ, мать взрослой дочери, которую она прежде мѣтила за графа, сочла нужнымъ и необходимымъ пойдти къ мадамъ д’Егмонти и выразить ей свое соболѣзнованіе, при чемъ она, конечно, внутренно радовалась, видя соперницу свою въ такомъ униженіи.
Натали и мать ея очень удивились, увидя постную физіономію почтенной маркизы; «не случилось ли съ вами чего нибудь непріятнаго?»" спросили онѣ у нее.
— Какъ, съ удивленіемъ возразила мадамъ Жіасъ, развѣ вы не знаете, не слыхали о томъ, что про васъ говорятъ у насъ въ городѣ?… Я нарочно пріѣхала узнать — правдали это…. чтобъ въ противномъ случаѣ разувѣрить, по крайней мѣрѣ всѣхъ знакомыхъ мнѣ особъ. — Мнѣ, какъ другу вашего дома, конечно непріятно было слышать объ васъ такіе слухи.
— Да что же такое? съ любопытствомъ спросила мадамъ д’Егмонти.
Мадамъ Жіасъ разсказала все, что только слышала, и даже прибавляла кое что и отъ себя, — что свойственно бываетъ однѣмъ только преимущественно провинціальнымъ дамамъ, которыя не съ малымъ искусствомъ умѣютъ перетолковывать вещи. Въ разсказѣ своемъ мадамъ Жіасъ не пропустило ничего, что бы могло уколоть сердце ея соперницъ. Мадамъ д’Егмонти слушала внимательно разсказъ маркизы; мадемуазель Натали во все время разсказа безпрестанно переглядывалась съ своей матерью, и онѣ обѣ, чуть-чуть, казалось удерживалась отъ смѣха: онѣ поняли въ чемъ было дѣло, имъ извѣстна была причина визита маркизы. Но женщины, когда что либо касается честолюбія и достоинства ихъ, бываютъ мстительны: мадамъ д’Егмонти не захотѣла оставить безъ вмѣненія словъ, произнесенныхъ въ ея домѣ маркизою; подобно коварной Селименѣ жаждущей отомстить завистливой Арсиноѣ, она тоже въ свою очередь научала мстить мадамъ Жіасъ.
— Мадамъ, ужели вамъ здѣшнія сплетни еще не знакомы? ужели вы не знаете, что здѣсь всякая дама, у которой дочь не выходитъ долго замужъ, по недостатку приданаго, или жениховъ, или ума, или красоты, рада съѣсть всякаго, кто только женится или выходитъ замужъ?.. Вы мнѣ смѣшны, маркиза! Позвольте спросить васъ, давно ли вы записались въ число ненавистныхъ сплетницъ провинціи?… Натуралисты много разъ описывали, намъ бѣшеныхъ животныхъ, но они забывали описывать бѣшенство матушекъ и дочекъ, которыя на подхватъ ловятъ богатыхъ жениховъ; это — гіены, къ кровожадности которыхъ прибавляется еще лукавство, хитрость, и язвительность женщины…. а осмѣлюсь узнать, давно ли вы сдѣлались гіеною?…
Мадамъ Жіасъ ничего не отвѣчала; нерѣдка только вынимала она изъ кармана табакерку и машинально подносила ее къ носу.
— Ну положимъ, продолжала мадамъ д’Егмонти, что дѣвицамъ де-Трангъ и де-Белоръ — этимъ перетянутымъ стрекозамъ и глупымъ, безсмысленнымъ болтушкамъ еще простительно этимъ заниматься; но какъ вы, мадамъ, вы, которая всегда можете выдать вашу дочь замужъ, когда и за кого пожелаете, вы — дама съ титуломъ и состояніемъ, которая ничего не должна имѣть общаго съ этими провинціальными сплетницами, у которой такая умная, хорошенькая и образованная дочь…. я удивляюсь, — какъ можете вы этому вѣрить?… право мнѣ это удивительно…. Неужели, думаете вы, обязана я отдавать отчеты всему свѣту о разныхъ спорахъ и условіяхъ нашихъ нотаріусовъ при заключеніи контракта? Какое дѣло городу знать, что происходитъ въ кругу семейныхъ нашихъ отношеній? Неужели намъ слѣдовало по пригласительнымъ билетамъ сзывать всѣхъ отцевъ, матерей вашей провинціи, чтобъ они присутствовали при договорѣ нотаріусовъ о составленіи свадебнаго договора?
При этихъ словахъ разгнѣванная мадамъ д’Егмонти осыпала эпиграммами городъ Бордо со всѣми его жителями. Ей нечего было церемониться маркизы: она скоро оставляла городъ, и потому ей все равно было ссориться ли съ своими знакомыми или нѣтъ, — во всякомъ случаѣ она послѣ такаго разсказа маркизы рѣшилась на всегда прекратить съ ними всякое знакомство.
— Но позвольте, мадамъ д’Егмонти, начала маркиза, жизнь графа въ Ластракѣ прямо доказываетъ, что….
Мадамъ Жіасъ понюхала табаку.
— … Эти праздники, которые даетъ графъ товарищамъ своимъ въ подобныхъ обстоятельствахъ….
— Ахъ, маркиза! перебила ее мадамъ д’Егмонти съ презрительною миною знатной женщины, "неужели вы думаете, что мы слѣдуемъ этому простому, этому вюмарному обычаю, — чтобъ женихъ видѣлся каждый день съ невѣстой?… пусть его ѣдетъ куда хочетъ. — Намъ не было никакой необходимости держать Monsieur Поля на привязи — какъ будто онъ могъ отъ насъ убѣжать! Право мнѣ это смѣшно, мадамъ!… Или вы думаете, что мы боимся, чтобъ его не отбили у насъ во время разлуки?…
Вошедшій слуга прервалъ слова мадамъ д’Егмонти; онъ доложилъ о пріѣздѣ графа.
Какъ и вся вообще влюбленная молодежь, Поль находилъ пріятнымъ проскакать четыре мили, чтобы провесть хотя одинъ часъ съ своею любезною Натали. Оставивъ своихъ друзей на охотѣ, онъ не переодѣваясь, прискакалъ въ Бордо въ шпорахъ, въ охотничьемъ платьѣ и съ арапникомъ въ рукахъ.
— Ахъ! cher Поль вскричала Натали, вы и не подозрѣваете, какъ вашъ пріѣздъ кстати; какъ хорошо вамъ можно будетъ опровергнуть слова маркизы!
Графъ расхохотался, когда мадемуазель Натали на ухо расказала ему о всѣхъ сплетняхъ и слухахъ носившихся о немъ по городу.
— Ужъ такъ и бытъ, chère mamab, сказавъ, улыбнувшись, Поль и цѣлуя руку у мадамъ д’Егмонти, зададимъ имъ на потѣху балъ, да такой, знаете, балъ какой обыкновенно въ Парижѣ даютъ народу на Елисейскихъ поляхъ; и если уже провинціаламъ нашимъ такъ этого хочется, то пригласимъ всѣхъ нашихъ знакомыхъ въ день торжественнаго подписанія контракта, чтобы на раставаньи они остались по крайней мѣрѣ, вами довольными
Вѣсть о предложеніи Поля скоро разнеслась по всему городу: — всѣ съ нетерпѣніемъ ждали этаго дня.
Мадамъ д’Егменти пригласила весь городъ ко дню подписанія контракта, и желая опровергнуть всѣ прежнія нелѣпыя слухи о ней и о графѣ, высказала на этотъ разъ все свое величайшее великолѣпіе. Праздникъ былъ названъ "ночью камелій, " на томъ основаніи, что въ день бала, входъ, парадная лѣстница и всѣ комнаты были вставлены этими цвѣтами. Приготовленія къ этому дню продолжались сорокъ почти дней, потому что надобно было время для учрежденія маіората и покупки земель принадлежавшихъ къ Ланстраку.
Съ тѣхъ поръ всѣ городскіе толки и сомнѣнія исчезли — всякій готовился къ балу. О спорахъ по брачному договору не было и помину, не только въ городѣ, но даже и между зятевъ и тещею. Въ самый день подписанія контракта мадамъ д’Егмонти напала на мысль, что Матіясъ, замѣтивъ ея переговоры съ Солоне, могъ догадаться о заговорѣ и, что вѣрно эта старая лисица нашла какъ устроить дѣло въ пользу своего кліента.
День празднованія ночи камеліи имѣлъ такое большое вліяніе на будущность молодыхъ супруговъ, что объяснить всѣ внѣшнія обстоятельства его, намъ будетъ дѣломъ совершенно невозможнымъ. Къ чести мадамъ д’Егмонти нужно сказать, что она ничего не пожалѣла для этаго праздника: Дворъ былъ усыпавъ краснымъ пескомъ и великолѣпно освѣщенъ фонарями; вся лѣстница была въ шкальчикахъ и зеркалахъ, въ которыхъ отражались разноцвѣтныя камеліи и между ними тысячи маленькихъ огней. У подъѣзда около восьми часовъ стояла толпа любопытныхъ, и ожидала пріѣзда каретъ, Чтобы разглядывать наряды пріѣзжавшихъ дамъ и дѣвицъ. Въ этотъ день женихѣ и невѣста, мать съ двумя нотаріусами, обѣдали вмѣстѣ, за однимъ столомъ — чего прежде никогда не случалось. Тутъ былъ также и первый повѣренный Матіяса, который долженъ былъ наблюдать за тѣмъ, чтобы контрактъ не былъ преждевременно прочтенъ кѣмъ либо изъ любопытныхъ.
Трудно было найти во всемъ свѣтѣ красавицу, которая бы въ этотъ день была лучше мадемуазель д’Егмонти. Тысячи мелкихъ локоновъ ниспадали на ея плеча, и оттѣняли бѣлое ея личико; про нарядъ ея уже нечего и говорить — онъ былъ верхъ всего совершенства й великолѣпія. Мадамъ д’Егмонти одѣтая въ малиновое бархатное съ кружевными тюниками платье, съ намѣреніемъ выбранное, чтобы тѣмъ разительнѣе выказать бѣлизну своего лица съ своими черными волосами и пронзительными глазами, представляла собою прекрасную, сформированную женщину. Жемчужное ожерелье ея было застегнуто фермуаромъ, въ которомъ ярче всѣхъ камней блестѣлъ алмазъ герцога Альбы. Мадамъ д’Егмонти съ намѣреніемъ надѣла его на день бала: она хотѣла тѣмъ уничтожить слухи о его продажѣ.
Поль и Натали сидѣли на диванѣ въ отдаленіи и вовсе, казалось, не слушали отчета по опекѣ, который съ такимъ изысканнымъ стараніемъ и ревностью былъ въ слухъ читаемъ повѣреннымъ г. Матіяса. Оба равно молодые и влюбленные, не съ малою радостію смотрѣли они въ зеркало ихъ будущности: жизнь представлялась имъ нескончаемымъ наслажденіемъ; тихимъ голосомъ они разговаривали объ чемъ то про себя, но объ чемъ, читатель самъ можетъ догадаться, ибо какой можетъ быть разговоръ между влюбленными?…
Поль, считая себя теперь въ правѣ, какъ говорится, любезничать съ Натали, съ восторгомъ цѣловалъ ея руки, игралъ ея локонами, и отъ времени до времени страстно смотрѣлъ въ ея прелестные глазки. Натали съ своей стороны, нѣжно склонивъ къ Полю головку, играла подареннымъ ей Полемъ вѣеромъ изъ индѣйскихъ перьевъ — подаркомъ, который по мнѣнію суевѣрныхъ долженъ былъ представлять собою эмблему непостоянства.
Мадамъ д’Егмонти, сидя около нотаріусовъ съ большимъ вниманіемъ слушала статьи свадебнаго договора. Послѣ прочтенія отчета по опекѣ; такъ искусно составлена наго ловкимъ Солоне, въ которомъ онъ выводилъ, что изъ трехъ мильоновъ и нѣсколькихъ сотъ тысячъ франковъ оставленныхъ испанцемъ въ приданое дочери его Натальи, за вычетомъ, всего ей приходится наличными 1,156,000 франковъ.
— Поль, Натали, слушайте же, сказала она, вставая съ своего мѣста, — вотъ сейчасъ вамъ читаютъ свадебный контрактъ, составленный по нашимъ условіямъ.
Повѣренный, читавшій отчетъ, и приготовляясь къ чтенію договора, два раза откашлялся, высморкался и выпилъ стаканъ воды. Оба нотаріуса, бросивъ предварительно нечаянный взоръ на мадамъ д’Егмонти и на Поля, приготовились въ свою очередь къ слушанію чтенія его. Поль и Натали, хотя и замѣтили, что происходило въ комнатѣ, но не переставали между собою шептаться.
Чтеніе предварительныхъ статей контракта производилось безъ всякаго нарушенія спокойствія. Условія договора и учрежденіе маіората, ясно и отчетливо было изложено и прочтено повѣреннымъ г. Матіяса. Когда повѣренный кончилъ читать, и оставалось только подписать контрактъ, мадамъ д’Егмонти, подойдя къ Солоне спросила его: "а какія же будутъ послѣдствія маіората?
— Маіоратъ, сударыня, началъ Солоне, есть имущество неотчуждаемое, учрежденное и составленное изъ имуществъ двухъ супруговъ въ пользу старшаго въ домѣ и въ родѣ; при чемъ этотъ старшій сынъ не лишается наслѣдованія другихъ имѣній вмѣстѣ съ прочими дѣтьми.
— Но какая же въ этомъ будетъ польза, моей дочери? спросила она.
Матіясъ все молчалъ, но не будучи болѣе въ состояніи скрывать правды, сказалъ:
— Сударыня, такъ какъ маіоратъ есть совокупность двухъ имуществъ въ массѣ составляющихъ одно цѣлое, нераздѣльное имѣніе, то если — чего сохрани Богъ! — будущая супруга умретъ и оставитъ одного сына первенца, то графъ Манервиль долженъ будетъ изъ 356,000 франковъ, собственной суммы его, выдавать ему одну четверть капитала по праву пользованія съ нихъ доходами, а остальныя ¾ будутъ принадлежать тому, кто изъ супруговъ останется въ живыхъ. Такимъ образомъ графъ останется первому своему сыну, (или если будетъ много дѣтей) то всѣмъ имъ долженъ болѣе 86,000 франковъ, кромѣ доходовъ со всего имѣнія, какъ членамъ семейства, которыхъ онъ долженъ будетъ содержать. Если же графъ умретъ — ахъ! не попусти того Боже! — и оставитъ послѣ себя дѣтей мужскаго пола, то графиня Манервиль будетъ имѣть право только по 356,000 фр. изъ маіората т. е. на доходы съ собственныхъ имѣній графа.
Во всей рѣчи своей Матіясъ доказалъ глубокія свои свѣдѣнія въ хитрой и тонкой политики.
— Тогда дочь моя раззорена! проговорила тихимъ голосомъ мадамъ д’Егмонти.
Оба нотаріуса подслушали эту фразу.
— Развѣ это значитъ раззореніе, сударыня, сказалъ ей въ полголоса Матіясъ, когда устраиваютъ для всего семейства нераздѣльное, нераззоримое имущество?
— Нѣтъ! я хотѣла сказать, что…
— Сударыня, сказалъ Солоне, обращаясь къ мадамъ д’Егмонти, мы хотѣли имъ дать болѣе 300,000 франковъ, а они берутъ 800,000; теперь значитъ дѣло клонится въ ущербъ намъ — именно съ нашей стороны болѣе 400,000 фр. въ пользу дѣтей…. ахъ! еслибы ихъ у вашей дочери не было!… Надобно или все прервать или на все согласиться!
Нельзя достойнымъ образомъ описать минуты молчанія этихъ двухъ лицъ. Матіясъ съ торжествомъ ожидалъ, когда эти два существа, думавшія поддѣть его и раззорить его кліента, станутъ подписывать контрактъ. Солоне и мадамъ д’Егмонти смотрѣли другъ на друга, одинъ съ равнодушіемъ, другая едва удерживая бушующій въ ея сердцѣ гнѣвъ и досаду.
До сихъ поръ она смотрѣла на Поля, или лучше сказать, на богатство его, какъ на средство дополнить недостатки и растраты имущества дочери ея во время своей опеки, но теперь она ошиблась въ своемъ расчетѣ. Употребивъ всевозможныя хитрости и уловки, чтобы достичь неблагородной своей цѣли, мадамъ д’Егмонти узнала въ этотъ день, что желанія ея не вполнѣ исполнились; спрашивается — что чувствовала она въ себѣ послѣ всего этаго?… Все обрушилось на дочери ея, и она сама не была ли игрушкою смышлённаго Матіяса? Этотъ почтенный старичекъ, проникнувъ всѣ ея замыслы, быть можетъ и разсказалъ уже обо всемъ Полю! ахъ! это было бы ужасно! думала сама про себя мадамъ д’Егмонти. Онъ вѣрно ему все откроетъ, если еще не открылъ; онъ предостережетъ его; противъ хитрости женщины, которая съ жадностью хотѣла овладѣть богатствомъ юноши! Этимъ онъ вооружитъ противъ меня Поля и я лишусь уваженія его, а что еще важное, лишусь вліянія надъ своимъ зятемъ, вліянія, котораго я такъ давно добивалась! Поль однажды предупрежденный нотаріусомъ своимъ, никогда уже болѣе уже довѣрится мнѣ, потому что всѣ слабые характеры, сознавая свое непостоянство и нерѣшительность тѣмъ упрямѣе; стараются удерживать свои убѣжденія, чѣмъ болѣе встрѣчается имъ препятствій. Итакъ теперь всё пропало!… Даже нельзя отказать Полю; весь городъ знаетъ, что Натали помолвлена за графа Манервиля. Всѣ узнаютъ причину разрыва свадьбы: г. Матіясъ всѣмъ будетъ разсказывать обо мнѣ и ему, конечно, всякій повѣритъ, — ибо всѣ превозносятъ честность его, всѣ вѣрятъ его слову!… На что же теперь рѣшиться…. и какъ поступать?…
Всѣ эти размышленія, подавляли, казалось, тяжестью своею разгорячённый злобою умъ корыстолюбивой мадамъ д’Егмонти; черты лица ея исказились: она сдѣлалась блѣдна, губы ея дрожали.
Солоне не могъ не замѣтить этой перемѣны въ лицѣ своенравной Испанки, но онъ не зналъ, къ чему это нужно было ему приписать.
— Monsieur Солоне, сказала мадамъ д’Егмонти въ полголоса, обращаясь къ нотаріусу своему, вы мнѣ говорили тогда…. вы мнѣ называли это — галиматьею, помните? но мнѣ кажется, что это вовсе не галиматья, а что дѣло напротивъ очень ясно.
— Но позвольте, сударыня, началъ было Солоне.
— Нѣтъ, сударь, продолжала мадамъ д’Егмонти, если вы не съумѣли замѣтить обмана во время самаго спора, то вы не могли не замѣтить его, обдумывая объ этомъ у меня дома?… Это уже мнѣ кажется не отъ неспособности, — а просто отъ нерадѣнія, отъ вѣтренности вашей, милостивый государь!
Сказавъ эти слова, мадамъ д’Егмонти вышла изъ залы; — Солоне послѣдовалъ за нею: «Я получу 1000 экю за доставленіе отчета по опекѣ,» говорилъ самъ про себя Солоне, 1000 экю за договоръ; кромѣ того могу выручить шесть тысячъ франковъ за продажу дома мадамъ д’Егмонти, — всего, свадьба эта мнѣ принесетъ 15,000 франковъ барыша; что жъ!.. не дурно!.. за тѣмъ мнѣ надо будетъ постараться устроить ее такъ, чтобы навѣрное уже имѣть себѣ барышъ; а то что въ самомъ дѣлѣ!…
— Я не ожидалъ, сударыня, сказалъ онъ, обращаясь къ мадамъ д’Егмонти, чтобы вы заплатили мнѣ этими словаки за преданность мою къ вамъ, и за то, что я для вашихъ же выводъ переступилъ границы обыкновенной хитрости….
— Но, сударь мой… знаете ли сколько мнѣ….
— Это правда, прервалъ ее Сoлоне; я виноватъ, что не засчиталъ прежде послѣдствій этого предложенія; но если вы не желаете имѣть графа Манервиля вашимъ зятемъ, то не принимайте его болѣе къ себѣ въ домъ. Вѣдь контрактъ еще не подписанъ, и дѣло еще не дошло до конца! — Задайте балъ, отпразднуйте уже этотъ день, а тамъ, пожалуй, отложите подписаніе свадебнаго договора на неопредѣленный срокъ. Лучше не исполнить ожиданій города, чѣмъ самимъ обмануться въ своихъ ожиданіяхъ — чѣмъ ошибиться въ своихъ расчетахъ… Не правда ли?…
— Но какъ объяснить всему собравшемуся обществу причину того, что рѣшеніе дѣла отложено, дѣла котораго всѣ такъ ожидаютъ?
— Ошибкой повѣреннаго въ дѣлахъ, въ Парижѣ! хладнокровно отвѣчалъ Солоне.
— Нѣтъ, нѣтъ, этимъ шутить, сударь, нельзя; намъ никто не повѣритъ: всѣ надъ нами будутъ смѣяться; дочь мою вездѣ ославятъ. Теперь все кончено, я попалась въ сѣти, и не скоро выпутаюсь изъ нихъ!… Притомъ же monsieur Солоне, мы дали другъ другу честное слово… а нарушить его намъ будетъ — безчестно!…
— Вы хотите, чтобы мадемуазель Натали, дочь ваша, была счастлива? спросилъ Солоне.
— Это первое мое желаніе.
— Быть счастливой женой во Франціи значитъ — быть хорошей хозяйкой въ домѣ. Будьте увѣрены, сударыня, что дочь ваша преловко будетъ водить за носъ этаго глупца де Манервиля; онъ такъ малодушенъ и простосердеченъ, что право и не замѣтитъ этаго. Примите въ соображеніи и то, что если графъ будетъ недовѣрчивъ въ отношеніи къ вамъ, то всегда онъ все довѣрять и повиноваться будетъ женѣ своей, а черезъ нее вы уже будете и на него дѣйствовать!… Мадемуазель Натали, какъ искренно любящая васъ дочь, все сдѣлаетъ для васъ…. и участь графа будетъ въ вашихъ рукахъ.
— Если вы говорите правду, monsieur Солоне, отвѣчала утѣшенная вдова, то я не знаю, какъ уже мнѣ васъ отблагодарить….
— О! помилуйте, сударыня, я всегда радъ вамъ во всемъ услужить!… Переждемте теперь въ залу, продолжалъ Солоне, пропуская мадамъ д’Егмонти идти впередъ. Теперь я покорнѣйше попрошу васъ слушаться меня во всемъ, — это единственнымъ будетъ условіемъ нашего успѣха…. Повѣрьте, кромѣ добра я вамъ ничего болѣе не желаю!…
— Почтеннѣйшій г. Матіясъ, сказалъ Солоне, входя въ залу, не смотря на вашу предусмотристельность, не смотря на опытность вашу въ дѣлѣ маклерскому, вы все таки не представили ни того случая, когда графъ Манервиль умретъ безъ дѣтей, или не оставитъ ни одного ; — въ актѣ вы говорили только объ однѣхъ дочеряхъ, тогда какъ нужно было говорить и о мужескомъ поколѣніи. При такихъ обстоятельствахъ можетъ возникнуть процессъ съ графами Манервилями, потому что въ этомъ случаѣ, родственники по мужескому поколѣнію всегда найдутся. За всѣмъ тѣмъ должно однако признать, что въ первомъ случаѣ имѣніе будетъ принадлежать оставшейся супругѣ, а во второмъ случаѣ, учрежденіе маіората будетъ недѣйствительно; — это разумѣется; относится только къ будущей супругѣ…. не правда ли?…
— Да это совершенно справедливо! по крайней мѣрѣ мнѣ такъ кажется, отвѣчалъ утвердительно Матіясъ.
Солоне подошелъ къ столу, взялъ перо и тотчасъ написалъ на полякъ контракта это условіе, на которое молодые влюбленные не обратили никакого вниманія. Послѣ нѣкотораго молчанія Матіясъ прочиталъ въ слухъ контрактъ.
— Подпишемся, сказала мадамъ д’Егмонти.
Голосъ вмѣнялъ ей; не смотря на то, что она пересиливала себя, въ лицѣ ея была замѣтна значительеая перемѣна. Нѣтъ! подумала она, моя дочь не будетъ раззорена! Я полагаюсь на Солоне: — онъ поплатится за все это! Натали моя будетъ владѣть титуломъ, богатствомъ, словомъ всѣмъ — чего я желала и теперь желаю. Если она разлюбитъ его, а Поль будетъ принужденъ оставить Францію, тогда его заставятъ… Ахъ! я знаю: моя дочь будетъ счастлива, богата и независима!
Еслибъ Матіясъ такъ бы точно хорошо зналъ сердце человѣческое, какъ свою должность нотаріуса, то вѣрно бы уже онъ угадалъ мысли мадамъ д’Егмонти, по крайней мѣрѣ взглянувъ на нее, онъ бы увидѣлъ, что она, произнося слово: подпишемся, шла, какъ говорится, на открытую войну, гдѣ интересъ представлялся первымъ, непобѣдимымъ врагомъ.
Матіясъ счелъ это восклицаніе обыкновеннымъ и былъ увѣренъ, что побѣжденная вдова охотно согласится на предписанныя условія.
Пока Солоне наблюдалъ затѣмъ, чтобы Натали по слѣдуемому порядку подписывала и просматривала по статьямъ всѣ акты, Матіясъ за руку отвелъ Поля въ сторону, и въ краткихъ, словахъ сообщилъ ему всѣ мѣры принятыя имъ для избавленія его отъ вѣрнаго раззоренія.
— Этотъ домъ заложенъ на ваше имя, графъ, на сумму 150,000 франковъ, началъ Матіясъ; завтра его купятъ, и деньги за него завтра же будутъ вами получены! Облигаціи переведены найма вашей будущей супруги. Все сдѣлано, какъ слѣдуетъ и притомъ — законнымъ порядкомъ. Но въ контрактѣ сказано, что получены брилліянты: потрудитесь, графъ, ихъ тотчасъ же получить. Такого вѣдь рода дѣла требуютъ пунктуальности: тутъ нѣтъ мѣста довѣрчивости. Нынче брилліянты въ высокой цѣнѣ, но они могутъ пожалуй и понизиться…. И такъ оставьте ложный стыдъ: послѣ совершенія всѣхъ формальностей, должна послѣдовать, графъ, первая уплата, и вы тотчасъ же извольте требовать брилліянты. Эта первая уплата и будетъ состоять изъ нихъ, цѣною въ двѣсти тысячъ франковъ. Во второй срокъ означенный въ контрактѣ вы должны будете получить сто пятьдесятъ тысячъ франковъ наличными, за которые и будете имѣть подъ залогомъ домъ до самой уплаты. Такимъ образомъ сумма эта и первый доходъ съ маіората будутъ достаточны для вашего перваго обзаведенія, и для перваго года вашей супружеской жизни. При хорошемъ управленіи, графъ, вашъ маіоратъ, не принимая конечно въ расчетъ вашего отеля въ Парижѣ, можетъ со временемъ приносить до пятидесяти тысячъ ливровъ ежегоднаго дохода. И такъ, графъ, позвольте васъ поздравить: вы составили себѣ приличную партію, и обезпечили себя на вѣки. Поль съ благодарностью пожалъ руку, своего друга-нотаріуса. Но этотъ жестъ не скрылся отъ глазъ мадамъ д’Егмонти, передававшей въ это время Полю перо. Всѣ подозрѣнія ея оправдались, сердце ея еще сильнѣе забилось отъ досады и злобы.
Свѣривъ всѣ статьи свадебнаго договора и просмотрѣвъ на должномъ-ли мѣстѣ подписались три договаривающіяся лица, Матіасъ посмотрѣлъ на Поля, на будущую тещу его и не видя, чтобы графъ сбирался спросить ее о брилліантахъ, откашлялся и обращаясь къ мадамъ д’Егмонти, сказалъ:
— Я думаю уже не стоитъ и упоминать о полученіи брилліянтовъ, потому что теперь вы составляете одно семейство. Не правда ли, сударыня.
— По настоящему, возразилъ Солоне, надо бы, чтобъ мадамъ выдала ихъ, потому что графъ Манервиль принялъ безусловно отчетъ по опекѣ и не имѣетъ, по видимому, притязанія…. на вещи своей будущей тещи. А въ смерти и жизни Богъ воленъ — такимъ образомъ вещи могутъ достаться въ чужія руки!
— Ахъ! maman, сказалъ Поль, вѣдь это обитаетъ насъ!… это предложеніе престранное! оставимъ лучше его!
— Я разорву свадебный актъ, если вы не примете ихъ! вскричала мадамъ д’Егмонти, раздраженная замѣчаніемъ стараго нотаріуса.
При сихъ словахъ она быстро вышла изъ комнаты, сильно захлопнувъ дверь за собою, — что обыкновенно дѣлаетъ всякій разсерженный.
Кровь била въ ней ключемъ: она была взбѣшена.
— Ради Бога, Поль, примите эти брилліанты, шепнула графу на ухо Натали, маменька кажется что-то очень разсержена. Сегодня вечеромъ я узнаю отъ чего и мы ее успокоимъ.
Черезъ нѣсколько минутъ мадамъ д’Егмонти возвратилась въ залу и принесла съ собой ящикъ съ брилліантами. Оставивъ у себя ожерелье и серьги, она выложила только однѣ мелкія вещи, оцѣненныя жидомъ Магусомъ въ сто пятьдесятъ тысячъ франковъ.
Солоне и Матіясъ, разсматривая ихъ долго не знали что имъ на это сказать.
— Да, графъ, началъ молодой нотаріусъ, вы ничего не потеряете въ этомъ приданомъ….
— Да, подхватилъ Матіясъ, эти вещи хорошая плата; вы бы должны были получить ихъ еще по первому сроку….
— И хорошо покроютъ издержки по заключенію договора, прервалъ Солоне.
Поль совѣстился взять брилліянты, и не зналъ куда ему съ ними дѣваться.
— Возьмите, Поль, унесите ихъ отсюда, съ нетерпѣніемъ сказала мадамъ д’Егмонти.
— Chère amie, отвѣчалъ графъ, обращаясь къ будущей своей супругѣ, спрячьте-ка вы лучше эти вещи къ себѣ: онѣ вамъ пригодятся, а мнѣ на что онѣ?…
Натали, бросивъ вопросительный взглядъ на жениха своего, положила ихъ обратно въ ящикъ.
Въ эту минуту молчанія, всѣ бывшіе въ залѣ услышали шумъ и говоръ за дверью: — Въ пріемной стали уже собираться гости и ожидали хозяевъ. Натали съ матерью вышли ихъ встрѣчать.
Черезъ нѣсколько минутъ, при звукахъ большаго оркестра, праздникъ «Ночь Камелій» начался.