Первое знакомство Николая Петровича Вагнера съ медіумическими явленіями произошло въ домѣ Бутлерова, признаніе которымъ медіумизма послужило для профессора-скептика и матеріалиста единственно возможнымъ стимуломъ изслѣдованія вопроса, къ которому, по самому существу его, онъ не могъ относиться иначе, какъ враждебно, или, по крайней мѣрѣ, съ пренебреженіемъ. Онъ неохотно принимаетъ приглашеніе уважаемаго друга и товарища присутствовать на сеансахъ съ участіемъ Юма, жившаго въ то время въ квартирѣ Бутлерова.
Первый сеансъ, на которомъ собирается присутствовать Н. П., рискуетъ совсѣмъ не удасться. Юмъ боленъ и остальныя лица, по предложенію г. Вагнера, садятся одни за столъ, который долгое время не шевелится, пока не входитъ Юмъ и, вопреки г. Вагнеру, не желавшему его участія, садится за столъ возлѣ него. Обратимъ вниманіе на этотъ порывъ изслѣдователя удалить медіума. Не было ли то имъ самимъ, быть можетъ, несознаваемое желаніе не видать явленій. Однако, и онъ съ фактами не споритъ, т. е., какъ человѣкъ добросовѣстный, не можетъ спорить, когда они имѣютъ мѣсто передъ его глазами.
«Не прошло и пяти минутъ, разсказываетъ г. Вагнеръ въ своемъ извѣстномъ письмѣ, какъ столъ двигается ко мнѣ». На выраженное имъ подозрѣніе, что столъ двинутъ сидѣвшей напротивъ него дамой, Юмъ предлагаетъ всѣмъ положить руки ладонями къ верху, а ноги свои, окутанныя пледомъ, кладетъ на ноги г. Вагнера и столъ продолжаетъ двигаться, притискиваетъ Н. П. къ стулу.
«Результатъ опыта былъ рѣзокъ, поразителенъ. Я былъ въ положеніи человѣка, передъ глазами котораго совершилось нѣчто необыкновенное, въ чемъ онъ не можетъ дать себѣ яснаго отчета», говоритъ, по этому поводу, г. Вагнеръ.
Затѣмъ Н. П. присутствуетъ еще на двухъ сеансахъ. Одинъ изъ нихъ, обставленный, по его словамъ, мистическими подготовленіями, и на эффектъ котораго Юмъ особенно разсчитывалъ, — вполнѣ не удался: были только незначительныя движенія стола, слабые, едва уловимые стуки.
«Этотъ сеансъ мнѣ ясно показалъ, что Юмъ не можетъ управлять или располагать спиритическими явленіями, что они находятся внѣ его воли», заявляетъ проф. Вагнеръ.
Ему приходится, наконецъ, видѣть и удачный сеансъ, при вполнѣ убѣдительныхъ условіяхъ, описанныхъ въ письмѣ: «то глухіе, то рѣзкіе, сильные стуки, какъ бы кулакомъ, раздаются въ столѣ, въ полу, въ стѣнахъ, подъ ногами присутствующихъ. Юмъ беретъ со стола гармонику, опускаетъ ее внизъ клавіатурой, держа въ уровнѣ со столомъ въ той сторонѣ, гдѣ сидѣлъ одинъ старый генералъ. Послѣ нѣсколькихъ сильныхъ розмаховъ свободнымъ концомъ то въ ту, то въ другую сторону, гармоника остается на воздухѣ, когда Юмъ отнимаетъ руку».
— «Monsieur le général, — обратился онъ къ генералу, посмотрите, пожалуйста, внизу ее кто-то держитъ».
«Генералъ нагнулся и провелъ рукою между поломъ и гармоникой».
— «Никого нѣтъ», сказалъ онъ.
Черезъ нѣсколько минутъ она упала. Юмъ поднялъ ее. Доска съ клавіатурою оказалась отклеенною.
— «А! вотъ почему она не могла играть»! — догадался онъ.
— «Но почему-же она могла держаться въ воздухѣ и притомъ съ отклеенной доской»? — спрашиваетъ Н. П.
Хотя сильно заинтересованный необычайными явленіями, г. Вагнеръ послѣ своихъ сеансовъ съ Юмомъ, повидимому, еще далекъ до полнаго убѣжденія, онъ относится къ нимъ если не совсѣмъ, то полу-скептически, пока цѣлый рядъ сеансовъ (болѣе тридцати), устроенныхъ г. Аксаковымъ въ постоянномъ кружкѣ при участіи медіума Бредифа и законченныхъ по иниціативѣ Н. П. научнымъ опытомъ съ гальванометромъ Видемана, окончательно не убѣждаетъ его. Въ этихъ сеансахъ, а впослѣдствіи и на сеансахъ въ частныхъ кружкахъ хорошо знакомыхъ ему лицъ, онъ видитъ не разъ полное поднятіе стола на воздухъ, увеличеніе его вѣса, провѣренное динамометромъ и проч., видитъ съ участіемъ Бредифа особеннаго рода сеансы, названные имъ «face-seance», когда медіумъ, отдѣльно отъ кружка, сидитъ въ темномъ помѣщеніи за занавѣской, гдѣ онъ вскорѣ впадаетъ въ магнетическій сонъ, во время котораго за занавѣской происходятъ явленія: звонъ колокольчика, удары въ стѣну и въ бубенъ, появленіе рукъ и проч. Къ этому роду сеансовъ и былъ приложенъ имъ опытъ съ гальванометромъ[1]), какъ вполнѣ убѣдительное доказательство, что медіумъ, заключенный въ гальваническую цѣпь, со вставленнымъ въ нее достаточно чувствительнымъ отражательнымъ гальванометромъ Видемана, не могъ самъ производить явленія.
«Самыя удивительныя медіумическія явленія, говоритъ проф. Вагнеръ въ своемъ письмѣ, представляютъ тѣ заранѣе условленные, осмысленные знаки, которые составляютъ сущность стологоворенія. Для меня эта область явленій, какъ я выше замѣтилъ, была внѣ всякаго вѣроятія, и только рядомъ несомнѣнныхъ доказательствъ я пришелъ къ убѣжденію въ ея существованіи. Столъ представлялъ, очевидно, орудіе какой-то интеллектуальной силы, которая болѣе или менѣе опредѣленно и вполнѣ осмысленно отвѣчала на наши вопросы, или говорила съ нами».
Полтора года серьезныхъ изысканій и размышленій надъ изслѣдованнымъ окончательно столкнули его съ излюбленной почвы, и онъ заявляетъ это съ тѣмъ же нравственнымъ мужествомъ, которое не дозволило ему умолчать о признаніи имъ новой невѣдомой силы, какъ не невозможна была эта сила въ глазахъ той среды, къ которой онъ принадлежитъ.
«Общество очень хорошо понимаетъ, говоритъ Н. П., что съ этими явленіями связывается вопросъ о существованіи духовнаго міра, вопросъ о загробной жизни, объ обязательной нравственности.
Медіумическія явленія заключаютъ въ себѣ разрѣшеніе этого вопроса. Они даютъ категорическій положительный отвѣтъ на него, но я весьма далекъ отъ мысли, чтобы борьба матеріализма со спиритуализмомъ разрѣшилась этимъ отвѣтомъ. Только когда наука овладѣетъ психизмомъ всецѣло, когда явленія его будутъ разслѣдованы и доказаны съ математической точностью, только тогда исчезнутъ сомнѣнія, міръ нравственный сольется съ истинами знанія и откроется правильный путь для развитія человѣческаго духа».
Эти взгляды и убѣжденія Н. П. Вагнера, ясно указываютъ какое важное значеніе придаетъ онъ явленіямъ медіумизма.
Письмо профессора Вагнера въ «Вѣстникѣ Европы», поставившее на очередь вопросъ о спиритизмѣ въ Россіи, произвело на большинство ошеломляющее впечатлѣніе. Многіе сразу не могли понять, какъ отнестись къ нему; что это, быль или небылица. Если бы писалъ его не профессоръ, то оно, несомнѣнно, было бы принято за шутку, за рождественскій разсказъ, за «утку», за что угодно, но только не за фактъ, бывшій въ дѣйствительности. Но и не смотря на подпись профессора, нѣкоторые рѣшили, что это «1-е апрѣля», такъ какъ № «Вѣстника Европы» какъ разъ вышелъ въ свѣтъ перваго апрѣля. Нѣсколько дней прошло въ общемъ молчаніи, пресса не говорила о письмѣ ни слова, но когда первое впечатлѣніе прошло, поднялся шумъ въ публикѣ, а въ прессѣ полились потоки издѣвательствъ, насмѣшекъ и глумленія по адресу участниковъ сеансовъ, описанныхъ Н. П. Вагнеромъ. Болѣе всего досталось ихъ на долю автора письма, какъ главнаго виновника, вызвавшаго опасное броженіе умовъ въ Россіи, въ томъ смыслѣ, что получивъ благопріятное для медіумизма направленіе, оно можетъ подорвать излюбленныя въ то время матеріалистическія воззрѣнія. И пресса, въ этомъ случаѣ, оказалась «пророкомъ въ своемъ отечествѣ». Не пощадили и европейски-извѣстнаго ученаго А. М. Бутлерова. Отдавая ему полную справедливость за его ученые труды и открытія по химіи, и признавая въ этомъ отношеніи его здравомысліе, отказывали ему въ томъ же какъ защитнику медіумизма. Эта непослѣдовательность давала возможность глумиться всякому и сколько угодно.
За петербургской и московской прессой поднялась на ноги и провинціальная. Что въ ней говорилось, трудно и вообразить тому, кто не самъ читалъ различныя ея измышленія. Сочинялись цѣлые небывалые сеансы, на которыхъ ловили медіумовъ, воровали вещи и били до полу-смерти присутствующихъ. Исписаны были стопы бумаги и наполнялись почти ежедневно этими писаніями столбцы періодической прессы, и при этомъ не было сказано ни одного серьезнаго слова по существу вопроса. Изъ массы сохранившихся у меня вырѣзокъ изъ газетъ того времени, многія заслуживаютъ вниманія по курьезности своего содержанія и характеризуютъ тогдашнее отношеніе къ медіумизму даже людей серьезныхъ, не исключая и корпораціи ученыхъ. Жаль, что мѣсто не позволяетъ привести нѣкоторыя изъ нихъ. Общій же выводъ: стремленіе провалить вопросъ, какъ можно скорѣе.
Нѣкоторое понятіе о нападкахъ на защитниковъ медіумизма даетъ одно изъ писемъ Н. П. Вагнера, напечатанное въ газетѣ «Голосъ» 8-го іюня 1875 г., какъ возраженіе на эти нападки. Вотъ оно:
М. г., вотъ уже болѣе друхъ мѣсяцевъ, какъ мое имя подвергается самымъ ожесточеннымъ и безцеремоннымъ нападкамъ по поводу письма, напечатаннаго мною въ 4-мъ номерѣ «Вѣстника Европы». Съ самаго начала этой полемики я понялъ, что отвѣчать на нее журнальными статьями невозможно, что вопросъ слишкомъ серьезенъ для того, чтобы можно было обсудить его всесторонне въ бѣглой журнальной статьѣ, тѣмъ болѣе, что наши журналы сочли своей обязанностью подвергать строгой редакторской цензурѣ всѣ статьи, говорящія въ защиту медіумизма. Между тѣмъ, мои противники, очевидно, раздражаются моей пассивностью и публика находится въ недоумѣніи относительно моего двусмысленнаго положенія въ этой борьбѣ, которой я былъ главнымъ зачинщикомъ. Статья г. Маркова, помѣщенная въ номерѣ 152-мъ «Голоса» явно показала мнѣ, до какихъ геркулесовыхъ столбовъ можетъ дойти непониманіе дѣла, о которомъ идетъ рѣчь.
Въ виду этой статьи, я покорнѣйше прошу васъ помѣстить въ ближайшемъ номерѣ «Голоса» слѣдующія мои заявленія:
1) Какъ прежде, такъ и теперь, я вполнѣ убѣжденъ въ томъ, что наука есть единственный безошибочный руководитель общества въ его матеріальномъ и умственномъ развитіи, а медіумическія явленія есть только часть слишкомъ отдаленнаго будущаго той же самой науки, какъ сознательнаго пониманія всѣхъ явленій.
2) Никогда я не думалъ и не желалъ приглашать наше общество бесѣдовать съ духомъ и заниматься шаманствомъ или черной магіей. Я желалъ только и теперь желаю, чтобы оно убѣдилось въ существованіи медіумическихъ явленій. Я искренне сожалѣю, что статья моя подала поводъ публикѣ обращаться за убѣжденіемъ къ одиночнымъ сеансамъ съ наемнымъ и такимъ слабымъ медіумомъ, какъ Бредифъ, и вынести изъ своихъ опытовъ только одно убѣжденіе въ шарлатанствѣ медіума.
Въ настоящее время я готовлю особое сочиненіе, которое будетъ посвящено критическому разбору всѣхъ извѣстныхъ до сихъ поръ медіумическихъ явленій, причемъ, постараюсь провести должную грань между этими явленіями и фокусничествомъ или шарлатанствомъ медіумовъ. Въ томъ же сочиненіи я намѣренъ отвѣтить на всѣ существенныя возраженія, которыя такъ щедро выставила противъ меня наша полемика.
Мои противники съ полною безцеремонностью и замѣчательнымъ цинизмомъ въ лицѣ моемъ забросили грязью профессора, ученаго и писателя. Они ставили на одну доску съ Бредифомъ, называли меня галлюцинаторомъ, ретроградомъ, поборникомъ обскурантизма и развратителемъ юношества. Они нашли позволительнымъ и возможнымъ преслѣдовать меня инсинуаціями, клеветами, мистификаціями и доносами[2]), вполнѣ слѣдуя принципу: цѣль оправдываетъ средства.
Я очень хорошо понимаю, что цѣль эта была уничтоженіе того ненавистнаго вопроса, который былъ мной поднятъ. По неужели мои противники (люди свободомыслящіе!?) не убѣждены еще въ томъ, что репресивныя мѣры не ведутъ нигдѣ и никогда ни къ чему доброму, а въ особенности тамъ, гдѣ дѣло требуетъ полной объективности? Неужели же они вообразили, что вопросъ очень простъ; стоитъ только осмѣять меня, выставить въ глазахъ публики сумасбродомъ, ретроградомъ, обскурантомъ, вреднымъ галлюцинаторомъ, и дѣло будетъ покончено и публика успокоится. По позади меня стоятъ Гэры, де-Морганы, Гёггинсы, Варлеи, Уэлласы, Круксы — стоитъ цѣлый рядъ ученыхъ, имена которыхъ могутъ поспорить съ авторитетами Тиндаля и Гексли, а позади насъ стоитъ «вопросъ», разрѣшенія котораго такъ долго и такъ жадно ищетъ наше общество для прочной основы его соціальнаго устройства.
Я имѣю смѣлость утверждать, что это общество вполнѣ сознаетъ серьезность вопроса и вовсе непохоже на ребенка, котораго слѣдуетъ остерегать отъ дѣтскихъ увлеченій спиритизмомъ. Оно теперь уже пришло или приходитъ къ убѣжденію, что въ стологовореніи высказывается ребячество или чистое сумасбродство, и что бесѣды со столомъ напоминаютъ тѣ спутанные, безалаберные разговоры, которые часто ведутся во снѣ («Вѣстника Европы» № 4-й ст. 865). Съ другой стороны, я утверждаю, вмѣстѣ съ г. Рачинскимъ («Русскаго Вѣстника» кн. V-я) и профессоромъ Шкляревскимъ («Вѣстника Европы» кн. VІ-я), что стологовореніе и столоверченіе положительно вредно для людей болѣзнепо-нервныхъ и можетъ быть причиною болѣе или менѣе серьезныхъ психическихъ разстройствъ. Но въ то же время, я слишкомъ далекъ отъ мысли и теперь болѣе, чѣмъ когда-нибудь, признать, чтобы всѣ медіумическія явленія были только слѣдствіемъ психическихъ болѣзней. Вообще, мой взглядъ на эти явленія много измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ появилось «мое письмо» въ «Вѣстникѣ Европы», и теперь я вполнѣ убѣжденъ, что наше общество должно имѣть объ этихъ явленіяхъ правильное и всестороннее сужденіе. Если факты существуютъ, то игнорировать или искажать ихъ, въ видахъ какихъ бы то ни было похвальныхъ и полезныхъ общественныхъ цѣлей мнѣ кажется дѣломъ, въ высшей степени нераціональнымъ. Напротивъ, слѣдуетъ отдѣлить заблужденія, которыя связываются съ этими фактами и опредѣлить то значеніе, которое они имѣютъ въ ряду другихъ, уже извѣстныхъ, фактовъ, и вотъ это-то именно я намѣренъ сдѣлать въ моемъ будущемъ сочиненіи.
Были попытки осмѣять медіумизмъ и въ юмористическихъ статейкахъ, но все это было очень слабо и не выдерживало критики, исключая одной, напечатанной въ «Петербургской Газетѣ». Былъ описанъ сеансъ въ квартирѣ А. Н. Аксакова, при медіумѣ Бредифѣ; участвующими въ немъ явились всѣ тогдашнія злобы дня и герои современныхъ уголовныхъ процессовъ, причемъ, отношенія ихъ къ сеансу и между собою были придуманы удачно и очень остроумно. Чтеніе этой сценки и среди послѣдователей медіумизма вызывало искренній смѣхъ.