— я не умҍю! — безпомощно пролепеталъ Четвероруковъ. — Увҍряю васъ, у меня голосъ противный, скрипучій!
— Ах'хах'ха! — засмҍялся незнакомецъ. — Скромность истиннаго таланта! Прошу васъ — пойте!
— Увҍряю васъ...
— Пойте! Пойте, чортъ возьми!!!!
Четвероруковъ конфузливо взглянулъ на нахмуренное лицо жены и, спрятавъ руки въ карманы, робко и фальшиво запҍлъ:
По синимъ волнамъ океана,
Лишь звҍзды блеснутъ въ небесахъ...
Подперевъ голову рукой, незнакомецъ внимательно, съ интересомъ, слушалъ пҍніе. Время-отъ-времени, онъ подщелкивалъ пальцами и подпҍвалъ.
— Хорошо поете! Тысячъ шесть получаете? Навҍрное, больше! Знаете, что тамъ ни говори, а музыка смягчаетъ нравы. Не правда-ли, кардиналъ?
— Еще какъ! — нерҍшительно сказалъ Сандомірскій.
— Вотъ видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, какъ настроеніе ваше улучшилось и скуки какъ ни бывало. Вҍдь вы не скучаете?
— Какая тутъ скука! — вздохнулъ представитель фирмы Эвансъ и Крумбель. — Сплошное веселье.
— Я очень радъ. Я замҍчаю, сударыня, что и ваше личико измҍнило свое выраженіе. Самое ужасное въ жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смҍло, энергично за это взяться — все фальшивое и притворное разсҍется. Вҍдь вы раньше считали, вҍроятно, этого господина коммивояжеромъ, а вашего мужа чиновникомъ. Считали, можетъ быть, всю жизнь... А я въ два пріема снялъ съ нихъ личину, Одинъ оказался кардиналомъ, другой — баритономъ. Не правда-ли, кардиналъ?
— Вы говорите, какъ какая нибудь книга, — печально сказалъ Сандомірскій.
— И самое ужасное, что ложь во всемъ. Она окружаетъ насъ съ пеленокъ, сопровождаетъ на каждомъ шагу мы ею дышемъ, носимъ ее на своемъ лицҍ, на тҍлҍ. Вотъ,
— я не умею! — беспомощно пролепетал Четвероруков. — Уверяю вас, у меня голос противный, скрипучий!
— Ах'хах'ха! — засмеялся незнакомец. — Скромность истинного таланта! Прошу вас — пойте!
— Уверяю вас...
— Пойте! Пойте, чёрт возьми!!!!
Четвероруков конфузливо взглянул на нахмуренное лицо жены и, спрятав руки в карманы, робко и фальшиво запел:
По синим волнам океана,
Лишь звёзды блеснут в небесах...
Подперев голову рукой, незнакомец внимательно, с интересом, слушал пение. Время от времени, он подщёлкивал пальцами и подпевал.
— Хорошо поёте! Тысяч шесть получаете? Наверное, больше! Знаете, что там ни говори, а музыка смягчает нравы. Не правда-ли, кардинал?
— Ещё как! — нерешительно сказал Сандомирский.
— Вот видите, господа! Едва вы перестали притворяться, стали сами собою, как настроение ваше улучшилось и скуки как ни бывало. Вед вы не скучаете?
— Какая тут скука! — вздохнул представитель фирмы Эванс и Крумбель. — Сплошное веселье.
— Я очень рад. Я замечаю, сударыня, что и ваше личико изменило своё выражение. Самое ужасное в жизни, господа, это фальшь, притворство. И если смело, энергично за это взяться — всё фальшивое и притворное рассеется. Ведь вы раньше считали, вероятно, этого господина коммивояжёром, а вашего мужа чиновником. Считали, может быть, всю жизнь... А я в два приема снял с них личину, Один оказался кардиналом, другой — баритоном. Не правда-ли, кардинал?
— Вы говорите, как какая-нибудь книга, — печально сказал Сандомирский.
— И самое ужасное, что ложь во всём. Она окружает нас с пелёнок, сопровождает на каждом шагу мы ею дышим, носим ее на своём лице, на теле. Вот,
