латься знаменитымъ математикомъ, нѣмецкій студентъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, вернувшійся изъ-за границы геологомъ, неудачный для своего кармана строитель домовъ и профессоръ геологіи, не успѣвшій отдохнуть въ этой тихой пристани. А вотъ и иллюстраціи къ его титуламъ. Живой какъ ртуть, съ головой, полной широкихъ замысловъ, онъ не могъ жить, не пускаясь въ какія-нибудь предпріятія, и дѣлалъ это не съ корыстными цѣлями, а по неугомонности природы, неудержимо толкавшей его въ сторону господствовавшихъ въ обществѣ теченій. Въ тѣ времена была мода на естественныя науки, и спросъ на книги этого рода былъ очень живой. Какъ любитель естествознанія, Ковалевскій дѣлается переводчикомъ и втягивается мало-по-малу въ издательскую дѣятельность. Начинаетъ онъ съ грошами въ карманѣ и увлекается первыми успѣхами; но замыслы растутъ много быстрѣе доходовъ, и Ковалевскій начинаетъ кипѣть: бьется какъ рыба объ ледъ, добывая средства, работаетъ день и ночь и живетъ годы чуть не впроголодь, но не унывая. Бросаетъ онъ издательскую дѣятельность не потому, чтобы продолжать ее было невозможно, а потому, что ѣдетъ съ женой за границу учиться. Дѣла свои онъ передаетъ другой издательской фирмѣ въ очень запутанномъ видѣ, потому что велъ ихъ на широкую ногу, въ одиночку, безъ помощниковъ и пренебрегалъ бухгалтерской стороной предпріятія. Когда дѣла были распутаны, оказалось, что издано было имъ болѣе чѣмъ на 100.000 и онъ могъ бы получать большой доходъ, если бы велъ дѣла правильно. Кто не знаетъ изъ біографическихъ данныхъ Софьи Васильевны, какую безкорыстную роль игралъ Ковалевскій въ ея замужествѣ. Это было съ той и другой стороны увлеченіе тогдашними теченіями въ обществѣ. За границей жена училась математикѣ, а мужъ — естественнымъ наукамъ. Прожили они тамъ, я думаю, лѣтъ пять, и ему слѣдовало бы отдохнуть отъ угара издательской дѣятелъности. Но онъ, къ сожалѣнію, вынесъ изъ нея не совсѣмъ вѣрную мысль, что можно дѣлать большія дѣла съ небольшими средствами. Плодомъ этой мысли былъ періодъ домостроительства въ Петербургѣ, кончившийся крахомъ. Что онъ, бѣдный мечтатель-практикъ, выстрадаль за это время, и сказать нельзя. Очутился наконецъ у тихой пристани профессорства, но уже поздно — слишкомъ сильно кипѣлъ въ жизни.
Ковалевскій не принадлежалъ къ Боткинскому кружку. Съ нимъ я познакомился въ началѣ его издательской дѣятельности, когда моя будущая жена — мой неизмѣнный другъ до смерти — и я стали заниматься переводами, что началось съ 1863 года.
Въ этомъ году входъ въ медицинскую академію былъ закрытъ
