порошокъ всевозможныя оплаченныя похвальныя оды и лживыя надгробныя рѣчи, какія только могъ достать, сварилъ порошокъ вмѣстѣ съ пузырями въ слезахъ, пролитыхъ завистью, посыпалъ полученную смѣсь румянцемъ, соскобленнымъ съ увядшей щеки старой дѣвы, и создалъ изъ всего этого дѣвушку по образу и подобію богатой благодатью слѣпой. Люди стали звать созданіе дьявола „Кроткимъ ангеломъ душевной чуткости“, и все пошло теперь какъ по маслу,—дьяволъ одолѣлъ: свѣтъ не зналъ, которая изъ двухъ была настоящею, да и гдѣ ему было знать это!
„На Бога и себя надѣйся, |
раздавалось, между тѣмъ, въ сердцѣ слѣпой, но просвѣтлѣнной твердою вѣрой, дѣвушки. Четыре зеленыхъ листка солнечнаго дерева она отдала вѣтру, чтобы тотъ отнесъ ихъ, вмѣсто письма, поклона, ея братьямъ, и твердо вѣрила, что вѣтеръ доставитъ листья по назначенію. Такъ же твердо вѣрила она и въ то, что драгоцѣнный камень, затмѣвающій блескомъ все земное великолѣпіе, будетъ ею найденъ. Съ чела человѣчества долженъ онъ сіять дивнымъ блескомъ, озаряя и домъ ея отца.
— Домъ моего отца!—повторила она.—Да, на землѣ обрѣтается этотъ камень, и я принесу домой не одну увѣренность въ его существованіи; я уже ощущаю его пламя; оно пышетъ все сильнѣе и сильнѣе въ моей зажатой рукѣ! Я подхватывала, вѣдь, каждое крошечное зерно истины, носившейся по вѣтру, и крѣпко берегла его; я давала ему пропитаться ароматомъ всего прекраснаго, чего не мало на землѣ—даже для слѣпой. Я ловила каждое біеніе человѣческаго сердца во имя добра и вкладывала ихъ въ зернышки истины. Я несу домой однѣ песчинки, но всѣ онѣ въ совокупности и составятъ драгоцѣнный камень, который я искала; у меня ихъ полная горсть!
И она протянула руку отцу,—она была уже дома; съ быстротою мысли очутилась она тамъ: она, вѣдь, не выпускала изъ рукъ невидимой путеводной нити, связывавшей ее съ отцовскимъ домомъ.
Злые духи налетѣли на солнечное дерево съ грохотомъ урагана, съ шумомъ и свистомъ ворвались въ открытыя ворота и въ потайную комнату.
— Вихрь развѣетъ песчинки!—вскричалъ отецъ, хватая ея разжатую руку.
— Нѣтъ!—съ твердою увѣренностью возразила она.—Ихъ
порошок всевозможные оплаченные похвальные оды и лживые надгробные речи, какие только мог достать, сварил порошок вместе с пузырями в слеза́х, пролитых завистью, посыпал полученную смесь румянцем, соскоблённым с увядшей щеки старой девы, и создал из всего этого девушку по образу и подобию богатой благодатью слепой. Люди стали звать создание дьявола «Кротким ангелом душевной чуткости», и всё пошло теперь как по маслу, — дьявол одолел: свет не знал, которая из двух была настоящею, да и где ему было знать это!
„На Бога и себя надейся, |
раздавалось, между тем, в сердце слепой, но просветлённой твёрдою верой, девушки. Четыре зелёных листка солнечного дерева она отдала ветру, чтобы тот отнёс их, вместо письма, поклона, её братьям, и твёрдо верила, что ветер доставит листья по назначению. Так же твёрдо верила она и в то, что драгоценный камень, затмевающий блеском всё земное великолепие, будет ею найден. С чела человечества должен он сиять дивным блеском, озаряя и дом её отца.
— Дом моего отца! — повторила она. — Да, на земле обретается этот камень, и я принесу домой не одну уверенность в его существовании; я уже ощущаю его пламя; оно пы́шет всё сильнее и сильнее в моей зажатой руке! Я подхватывала, ведь, каждое крошечное зерно истины, носившейся по ветру, и крепко берегла его; я давала ему пропитаться ароматом всего прекрасного, чего немало на земле — даже для слепой. Я ловила каждое биение человеческого сердца во имя добра и вкладывала их в зёрнышки истины. Я несу домой одни песчинки, но все они в совокупности и составят драгоценный камень, который я искала; у меня их полная горсть!
И она протянула руку отцу, — она была уже дома; с быстротою мысли очутилась она там: она, ведь, не выпускала из рук невидимой путеводной нити, связывавшей её с отцовским домом.
Злые духи налетели на солнечное дерево с грохотом урагана, с шумом и свистом ворвались в открытые ворота и в потайную комнату.
— Вихрь развеет песчинки! — вскричал отец, хватая её разжатую руку.
— Нет! — с твёрдою уверенностью возразила она. — Их