Вукуба-Гунахпу, живъ Метатель Шаровъ, живъ Тигръ Малый, Тигренокъ-Ягуаръ, живы они и не умерли; приговоръ, что ихъ поразилъ, сдѣлалъ ихъ только еще болѣе славными. Ты моя мать нареченная. Увидь же ихъ образъ любимый въ тѣхъ, что я приношу, сказала она Старой.
И въ гнѣвъ тутъ пришли, великій, Гунбатца и Гунчуэнъ; играть на флейтѣ и пѣть, только это они и дѣлали; живописать и ваять, этимъ весь день занимались они, и были они утѣхой для Старой.
И тутъ отвѣтила Старая: Нѣтъ мнѣ въ тебѣ, никакой нѣтъ мнѣ надобности, и ты не невѣстка моя; это твой блудъ, что ты заключила въ лоно свое; лгунья ты; умерли дѣти мои, о которыхъ ты говоришь.
И старуха добавила: Истинно, слишкомъ истинно все, что тебѣ я сказала. Но пусть. Какъ понимаю, вѣрно: ты мнѣ невѣстка. Иди же, сбери ѣду для тѣхъ, что ѣдятъ; выжни поди большую полосу полную; выжавъ, наполни большую сѣть, и приди, потому что ты вѣдь невѣстка моя, какъ я понимаю.
Хорошо, отвѣтила Юная. И пошла она въ поле, гдѣ были посѣвы Гунбатца и Гунчуэна, и дорога была открыта и расчищена ими; дѣвушка шла по ней и пришла въ поле.
Но она нашла тамъ одинъ лишь снопъ; не два и не три, лишь одинъ тамъ былъ снопъ, являлъ онъ свой ликъ надъ поверхностью поля: и сердце у дѣвушки сжалось.
Горе мнѣ, горькой,—сказала она,—куда же пойду я искать, чтобъ наполнить большую сѣть полную, какъ мнѣ повелѣно? Тутъ, помысливъ, воззвала она къ Хранителю яствъ, чтобъ его умолить и принесъ бы онъ то, что нужно.
Сто, Сканиль, Скакао, воззвала она, Дождь Плодоносный, Желтая Нива, Волшебный Какао, вы, что готовите маисъ вмѣстѣ съ золою, и ты, Хранитель яствъ Гунбатца и Гунчуэна, что хранишь ихъ, чтобы сыты были Обезьяна-Ткачъ и Пригожій, что прихорашивается, придите ко мнѣ на помощь, воскликнула юная дѣвушка.
И взяла она мякину и концы колосьевъ, щетинистые усики снопа, и вырвала и сложила ихъ осторожно, не лишая снопа вида его, и усики эти въ колосья обратились на днѣ ея сѣти, и успѣла она наполнить большую сѣть.
Тогда отправилась въ путь юная дѣвушка; но грубые взяли сѣть и отяжелѣвшую поставили въ уголъ дома, какъ обычную тяжесть дня. Прибѣжала Старая увидѣть, и увидѣвъ такой большой мѣшокъ, возо-
Вукуба-Гунахпу, жив Метатель Шаров, жив Тигр Малый, Тигренок-Ягуар, живы они и не умерли; приговор, что их поразил, сделал их только еще более славными. Ты моя мать нареченная. Увидь же их образ любимый в тех, что я приношу, сказала она Старой.
И в гнев тут пришли, великий, Гунбатца и Гунчуэн; играть на флейте и петь, только это они и делали; живописать и ваять, этим весь день занимались они, и были они утехой для Старой.
И тут ответила Старая: Нет мне в тебе, никакой нет мне надобности, и ты не невестка моя; это твой блуд, что ты заключила в лоно свое; лгунья ты; умерли дети мои, о которых ты говоришь.
И старуха добавила: Истинно, слишком истинно всё, что тебе я сказала. Но пусть. Как понимаю, верно: ты мне невестка. Иди же, сбери еду для тех, что едят; выжни поди большую полосу полную; выжав, наполни большую сеть, и приди, потому что ты ведь невестка моя, как я понимаю.
Хорошо, ответила Юная. И пошла она в поле, где были посевы Гунбатца и Гунчуэна, и дорога была открыта и расчищена ими; девушка шла по ней и пришла в поле.
Но она нашла там один лишь сноп; не два и не три, лишь один там был сноп, являл он свой лик над поверхностью поля: и сердце у девушки сжалось.
Горе мне, горькой, — сказала она, — куда же пойду я искать, чтоб наполнить большую сеть полную, как мне повелено? Тут, помыслив, воззвала она к Хранителю яств, чтоб его умолить и принес бы он то, что нужно.
Сто, Сканиль, Скакао, воззвала она, Дождь Плодоносный, Желтая Нива, Волшебный Какао, вы, что готовите маис вместе с золою, и ты, Хранитель яств Гунбатца и Гунчуэна, что хранишь их, чтобы сыты были Обезьяна-Ткач и Пригожий, что прихорашивается, придите ко мне на помощь, воскликнула юная девушка.
И взяла она мякину и концы колосьев, щетинистые усики снопа, и вырвала и сложила их осторожно, не лишая снопа вида его, и усики эти в колосья обратились на дне её сети, и успела она наполнить большую сеть.
Тогда отправилась в путь юная девушка; но грубые взяли сеть и отяжелевшую поставили в угол дома, как обычную тяжесть дня. Прибежала Старая увидеть, и увидев такой большой мешок, возо-
