Такимъ образомъ ему дѣйствительно удалось совершенно вывести дѣтоубійство[1].
То же самое справедливо и по отношенію къ тому явленію, которое поверхностные наблюдатели называютъ отцеубійствомъ. Мы только-что видѣли, что обычай умерщвленія стариковъ вовсе не такъ широко распространенъ какъ это разсказывали нѣкоторые писатели. Во всѣхъ этихъ разсказахъ много преувеличенія; но несомнѣнно, что такой обычай встрѣчается, временно, почти у всѣхъ дикарей и въ такихъ случаяхъ онъ объясняется тѣми же причинами, какъ и умерщвленіе дѣтей. Когда старикъ „дикарь“ начинаетъ чувствовать, что онъ становится бременемъ для своего рода; когда каждое утро онъ видитъ, что достающуюся ему долю пищи отнимаютъ у дѣтей,—а малютки, вѣдь, не отличаются стоицизмомъ своихъ отцовъ и плачутъ, когда они голодны; когда каждый день молодымъ людямъ приходится нести его на своихъ плечахъ по каменистому побережью или чрезъ дѣвственный лѣсъ,—у дикарей, вѣдь, нѣтъ ни креселъ на колесахъ для больныхъ, ни бѣдняковъ, чтобы возить такія кресла,—тогда старикъ начинаетъ повторять то, что и до сихъ поръ говорятъ старики-крестьяне въ Россіи: „чужой вѣкъ заѣдаю,—пора на покой!“ И онъ идетъ на покой. Онъ поступаетъ такъ же, какъ въ такихъ случаяхъ поступаетъ солдатъ. Когда спасеніе отряда зависитъ отъ его дальнѣйшаго движенія впередъ, а солдатъ не можетъ дальше идти, и знаетъ, что долженъ будетъ умереть, если останется позади, онъ умоляетъ своего лучшаго друга оказать ему послѣднюю услугу, прежде чѣмъ отрядъ двинется впередъ. И другъ дрожащими руками разряжаетъ ружье въ умирающее тѣло. Такъ поступаютъ и дикари. Старикъ дикарь проситъ для себя смерти; онъ самъ настаиваетъ на выполненіи этой послѣдней своей обязанности по отношенію къ своему роду. Онъ получаетъ сперва согласіе своихъ сородичей на это. Тогда онъ самъ роетъ для себя могилу и приглашаетъ всѣхъ сородичей на послѣдній прощальный пиръ. Такъ, въ свое время, поступилъ его отецъ,—теперь его чередъ,
- ↑ Я слышалъ это отъ него самаго, въ 1864 году, на Амурѣ, когда онъ былъ епископомъ Охотскимъ и Камчатскимъ, прежде чѣмъ стать митрополитомъ Московскимъ.
Таким образом ему действительно удалось совершенно вывести детоубийство[1].
То же самое справедливо и по отношению к тому явлению, которое поверхностные наблюдатели называют отцеубийством. Мы только что видели, что обычай умерщвления стариков вовсе не так широко распространён как это рассказывали некоторые писатели. Во всех этих рассказах много преувеличения; но несомненно, что такой обычай встречается, временно, почти у всех дикарей и в таких случаях он объясняется теми же причинами, как и умерщвление детей. Когда старик «дикарь» начинает чувствовать, что он становится бременем для своего рода; когда каждое утро он видит, что достающуюся ему долю пищи отнимают у детей, — а малютки, ведь, не отличаются стоицизмом своих отцов и плачут, когда они голодны; когда каждый день молодым людям приходится нести его на своих плечах по каменистому побережью или чрез девственный лес, — у дикарей, ведь, нет ни кресел на колёсах для больных, ни бедняков, чтобы возить такие кресла, — тогда старик начинает повторять то, что и до сих пор говорят старики-крестьяне в России: «чужой век заедаю, — пора на покой!» И он идёт на покой. Он поступает так же, как в таких случаях поступает солдат. Когда спасение отряда зависит от его дальнейшего движения вперёд, а солдат не может дальше идти, и знает, что должен будет умереть, если останется позади, он умоляет своего лучшего друга оказать ему последнюю услугу, прежде чем отряд двинется вперёд. И друг дрожащими руками разряжает ружьё в умирающее тело. Так поступают и дикари. Старик дикарь просит для себя смерти; он сам настаивает на выполнении этой последней своей обязанности по отношению к своему роду. Он получает сперва согласие своих сородичей на это. Тогда он сам роет для себя могилу и приглашает всех сородичей на последний прощальный пир. Так, в своё время, поступил его отец, — теперь его черёд,
- ↑ Я слышал это от него самого, в 1864 году, на Амуре, когда он был епископом Охотским и Камчатским, прежде чем стать митрополитом Московским.
