многіе изъ нихъ въ своихъ мемуарахъ признаются: когда получились первыя извѣстія о пожарахъ, мы подумали, что они происходятъ отъ неосторожности и легкомыслія нашихъ солдатъ[1]. Правда, эти предположенія могли едва-ли основываться на опытахъ, которые можно было сдѣлать въ Можайскѣ и селахъ, лежащихъ по пути въ Москву; они тоже, конечно, сгорѣли и не одни только неосторожность и легкомысліе были виною этого; но съ Москвою было дѣло совершенно иное: здѣсь надѣялся французскій солдатъ, послѣ долговременной нужды получить наконецъ спокойствіе и отдыхъ, тѣмъ болѣе, что ему это определенно было обѣщано Наполеономъ. Москва должна была (послѣ того какъ ее нашли оставленною) сдѣлаться зимнею квартирою арміи, и было бы безуміемъ со стороны французовъ пожелать умышленно сжечь свои собственныя пристанища. Вѣдь все войско при взглядѣ на городъ охватило восхищеніе, которое имѣлъ возможность въ достаточной степени изобразить только такой писатель, какъ Филиппъ Сегюръ[2]. Поэтому такое невольное признаніе французскихъ офицеровъ должно имѣть другое значеніе, именно то, что распущенность великой арміи достигла уже очень значительной степени.
Несмотря на то, что, какъ мы увидимъ ниже, былъ изданъ строгій приказъ Наполеона не допускать никакого грабежа, мы должны были однако констатировать уже, что солдаты тотчасъ начали грабить, какъ только они
- ↑ Peyrusse, стр. 96; Fain, стр. 86, II т.; Jomini, I т., стр. 142; Laveau, стр. 113.
- ↑ Ph. Ségur, стр. 438.
многие из них в своих мемуарах признаются: когда получились первые известия о пожарах, мы подумали, что они происходят от неосторожности и легкомыслия наших солдат[1]. Правда, эти предположения могли едва ли основываться на опытах, которые можно было сделать в Можайске и селах, лежащих по пути в Москву; они тоже, конечно, сгорели и не одни только неосторожность и легкомыслие были виною этого; но с Москвою было дело совершенно иное: здесь надеялся французский солдат после долговременной нужды получить наконец спокойствие и отдых, тем более что ему это определенно было обещано Наполеоном. Москва должна была (после того как ее нашли оставленною) сделаться зимнею квартирою армии, и было бы безумием со стороны французов пожелать умышленно сжечь свои собственные пристанища. Ведь все войско при взгляде на город охватило восхищение, которое имел возможность в достаточной степени изобразить только такой писатель, как Филипп Сегюр[2]. Поэтому такое невольное признание французских офицеров должно иметь другое значение, именно то, что распущенность великой армии достигла уже очень значительной степени.
Несмотря на то что, как мы увидим ниже, был издан строгий приказ Наполеона не допускать никакого грабежа, мы должны были однако констатировать уже, что солдаты тотчас начали грабить, как только они
