Осуждать его за то, что онъ не устроился практичнѣе со своими рессурсами нельзя, по той простой причинѣ, что получалъ онъ отъ издателей такую плату, которой высшимъ размѣромъ были два злотыхъ за стихъ, а число тѣхъ, кого онъ долженъ былъ кормить доходило до 19-ти. Но были и иные поводы къ обвиненіямъ. Кондратовичъ бросилъ жену, велъ въ Вильнѣ жизнь гулящую въ кружкѣ актеровъ и литераторовъ, подогрѣвалъ вдохновеніе напитками, вдался въ романъ съ замужней женщиной, пробовалъ даже оправдать эту связь въ единственной изъ своихъ поэмъ, гдѣ главную роль играетъ любовь, въ «Стеллѣ Форнаринѣ». Нѣсколько намековъ въ этомъ смыслѣ примѣшались даже къ слову проповѣдника во время отпѣванія. Едва ли однакоже возможно допустить, чтобы, даже среди общества наиболѣе щепетильнаго насчетъ нравственности, вины такого рода могли помѣшать оказанію помощи страждущему, имѣющему большiя заслуги передъ обществомъ, ― еслибы только этимъ серьёзно занялись. Худшія вины прощались, очень многое игнорировалось порой, tacito consensu, изъ жизни людей, несравненно менѣе заслуженныхъ, но снискавшихъ расположение общества, не собирались и не выставлялись на-показъ ихъ человѣческія слабости свойства частнаго, если самъ писатель и человѣкъ общественный былъ чистъ и безупреченъ. Сведеніе надъ кѣмъ-либо слишкомъ подробныхъ счетовъ по прегрѣшеніямъ частнымъ, часто только отражаетъ въ себѣ недовольство имъ, истекающее изъ иного источника, и по меньшей мѣрѣ служитъ признакомъ, что привязанность къ поэту не была всеобщая, единодушная.
Въ данномъ случаѣ не могло быть иначе. Кондратовичъ самъ никогда не скрывалъ, въ какую сторону клонились всѣ его сочувствія: множество разъ онъ твердилъ, что пишетъ для самой простой толпы, ненавидѣлъ фракъ и бѣлый галстухъ, самъ говорилъ въ такомъ родѣ — «когда я пробовалъ очертить барскія хоромы, то карандашъ ломался», а когда онъ проводилъ случайные
