о его смерти другой поэтъ - Сигизмундъ Красинскій написалъ многозначительныя слова: «для людей моего поколѣнiя онъ былъ медомъ и молокомъ, желчью и кровью духовною; всѣ мы — отъ него; онъ поднялъ насъ волной своего вдохновенія и бросилъ на свѣтъ, онъ величайший поэтъ всѣхъ племенъ славянских[1]».
Умственныя силы цѣлаго народа обратились к этому поэтическому творчеству, въ немъ приняла участие и Литва; прошелъ по слѣдамъ Мицкевича почти необозримый рядъ его товарищей, его подражателей, польскихъ поэтовъ литовской школы. Послѣднимъ по времени, въ числѣ наиболее способныхъ изъ ихъ числа и наиболѣе самостоятельных, былъ Людовикъ Кондратовичъ, извѣстный сперва под псевдонимомъ Владислава Сырокомли[2]. Въ прекрасномъ трудѣ, посвященномъ его жизни и произведениямъ, извѣстный критикъ Тышинскiй сравниваетъ Кондратовича съ заходящимъ надъ Нѣманомъ солнцемъ поэзіи, яркимъ еще и полнымъ, но не жгучимъ, бросающимъ уже смягченные лучи. Самъ Кондратовичъ, вмѣстѣ съ раздражительностью и жаждой славы, соединялъ нѣкую боязливую скромность, никогда не пробовалъ высокихъ полетовъ, не вѣщалъ съ треножника, и песни свои приравнивалъ лишь къ пѣнію принѣманскаго соловья, къ игрѣ доморощеннаго музыканта среди сельскихъ бѣднаковъ[3]. Онъ называлъ себя еще деревенскимъ пѣвцомъ, который не ищетъ родственныхъ себѣ душъ, на пиру богача, гдѣ показался бы послѣднимъ изъ послѣднихъ долженъ былъ бы стоять у порога:
На пирѣ богатыхъ привѣтствiемъ дружнымъ |
