имущественно изъ сельской жизни, равная глубина чувства, съ оттѣнкомъ однако: у Сырокомли большей трогательности вмѣстѣ съ нѣсколько — шутливымъ тоном, у Шевченки — большей страстности, смѣшанной съ мрачной дикостью. У обоихъ ихъ одинаковая неспособность къ олицетворенію темъ историческихъ, мыслей болѣе глубокихъ и сложныхъ; а наконецъ оба были осуждены на бездѣтность, не нашли вокругъ себя людей, которымъ бы могли завѣщать или отдать свои деревянныя лиры, предназначенныя къ истлѣнію.
Тарасъ Шевченко, какъ былъ одинокъ при жизни, такъ остался и доселѣ, сравнение съ дубомъ въ степи вѣрно и здѣсь. Долгаго времени и особенно— благоприятныхъ обстоятельствъ требовалось-бы на то, чтобы степь эту облѣсить посаженными и старательно взрощенными деревьями; а еще раньше, чемъ они выростутъ, промышленность и желѣзныя дороги могутъ измѣнить и бытовыя условія того края. Кто можетъ знать—не утонетъ ли украинщина въ великомъ теченіи русской культуры, не пойдетъ-ли на пищу и въ ростъ этому исполинскому тѣлу, утрачивая свою отдѣльность и самостоятельность литературную. Инымъ было положеніе Кондратовича, выросшаго и воспитавшагося въ великой, исполненной выработанныхъ традицій поэтической школѣ. Въ тотъ моментъ когда Кондратовичъ умиралъ, школа эта въ своемъ обще-польскомъ составѣ, включая и литовскую ея отрасль, сама уже приближалась къ концу, вполнѣ уже исчерпавъ свою задачу, выразивъ уже въ пѣсни всѣ свои идеалы. Каждое общество тѣмъ склоннѣе бываетъ любоваться идеалами, чѣмъ менѣе имѣетъ возможности дѣйствовать, заниматься реальнымъ общественнымъ дѣломъ. Польское общество было страстно влюблено въ свои полусонныя мечтанія, потому что втеченіи полувѣка ему не оставалось ничего болѣе дѣлать, только мечтать. Ему не осталось ничего, о чем бы надо было совѣтоваться, что оно могло бы рѣшать, не было ничего такого, что соединило-бы руки въ какой
