формальный процессъ о нарушеніи свободы выборовъ и о незаконности своего заключенія, ссылаясь на установленное для королей въ законѣ правило: neminem captivabimus (лишеніе свободы принадлежитъ судебной власти). «Его не избралъ я, не присягну ему (III. 285)»; «я убѣжденіе одно уже избралъ и присягнуть другому не могу (229)». «Крѣпка моя присяга до тѣхъ поръ, передъ страной, предъ королемъ и Богомъ, пока не разошлетъ универсаловъ примасъ, дворянъ не созоветъ на выборное поле, пока свободные уста не возгласятъ, что Августъ ― нашъ король».
Въ этомъ непреклонномъ защитникѣ золотой вольности, Кондратовичъ видѣлъ «великаго человѣка (186)» и говорилъ, что это-тотъ же Касперъ Карлинскій, но только ― въ нравахъ иной эпохи («предисловіе»). Трудно признать это тожество, но можно сказать, что въ убѣжденіяхъ копаницкаго старо́сты Понинскаго уже содержится основа будущей тарговицкой конфедераціи, и что если нѣсколько измѣнить черты времени, то изъ Понинскаго выйдеть Феликсъ Потоцкій, типъ, отъ прославленія котораго Кондратовичъ былъ наиболѣе далекъ. «Староста Копаницкій», яснѣе другихъ произведеній Кондратовича показываетъ, какъ ему неудавалась исторiя и до какой степени результаты на этомъ полѣ расходились у него съ намѣреніями. Не будемъ останавливаться на такой слабой вещи, какъ «Смерть Ацерна (1855 г.)», пропустимъ лишенный всякой оригинальности и сентиментальный образъ Сигизмунда-Августа въ «Королевскихъ пѣвцахъ 1856 г.)», а также ― выступающія эпизодически, вводныя фигуры: Скарги ― въ «Старыхъ Воротахъ» и гетмана Тарновскаго ― въ «Гетманскомъ ночлегѣ». Для славы автора не было бы большаго ущерба, еслибы эти произведенія потерялись, хотя по количеству стиховъ и убыла бы въ такомъ случаѣ добрая половина изъ всего что написалъ Кондратовичь. Привлекательность его не заключается въ томъ, что онъ былъ поэтомъ развалинъ. Тяжкая необходимость заставила всѣхъ поэтовъ
