бенности, какую мы наблюдаемъ въ гортани соловья и которую найдемъ въ беззавѣтномъ увлеченіи поэта, въ томъ что его личная натура дѣлала изъ него какъ бы самый совершенный музыкальный инструментъ, отзывавшийся стройно и громко на каждое прикосновение, притомъ невольно, такъ что онъ звучалъ до самой той минуты, когда порвались струны.
Поразительное и любопытное для психолога явленіе представляло это восторженное увлечение пѣснью—до самозабвенія, это «пѣніе на-смерть», съ сохраненіемъ полнаго блеска таланта до последнаго вздоха груди, въ тѣ моменты, когда уже перо не держалось въ рукѣ и въ мозгѣ мысли уже смѣшивались, переплетались. Остановимся надъ этимъ послѣднимъ періодомъ жизни поэта, обнимающимъ 1861 и 1862 годы, по день смерти, 15 сентября. Это — періодъ быстро шедшаго разложенія организма, но вмѣстѣ и тотъ, въ которомъ были написаны: «Поэзія послѣдняго часа» и «Мелодiи изъ дома умалишенныхъ», Изъ Борейковщины, имѣнія Тышкевичей, Кондратовичъ переехалъ въ Вильно, перенесся въ уличный грохотъ и шумъ. Посѣщаютъ его безпрестанно люди знакомые и незнакомые, которыхъ онъ любитъ, но предпочелъ бы имѣть подальше, потому что они утомляютъ его и надоѣдаютъ ему, отнимаютъ у него время и выкуриваютъ сигары, которыя для поэта были роскошью (письмо къ Хенцинскому въ соч. Крашевскаго «В. Сырокомля», стр. 188). Во всю свою жизнь поэтъ нуждался: «panem careo»... писалъ онъ еще въ 1854 г. Крашевскому, обремененный содержаніемъ семьи въ полтора десятка душъ. Отсюда необходимость писать и писать, продавать еще на корню будущую умственную жатву, непріятная зависимость втечение всей жизни отъ евреевъ на квартиру, за полученные задатки. Славный на всю Литву поэтъ часто нуждался в дровахъ, писалъ при сальной свѣчкѣ. Къ лишеніямъ и неприятностямъ присоединились физическія страданія; артритизмъ лишилъ его движенія ногъ; не принесло пользы лѣченіе въ Друскеникахъ и Бирштанахъ;
