ковъ французскую фамилыо Gollard на русскій ладъ. —А вотъ посмотри, какъ я сейчасъ чарку дерну...
Въ эту минуту баталеръ кричитъ:
— Андрей Ковшиковъ!
— Яу! отвѣчаетъ Ковшиковъ сипловатымъ голосомъ.
И, снявши фуражку, подходить къ ендовѣ. Лицо его въ это мгновеніе принимаетъ серіозно-напряженное и нѣсколько торжественное выраженіе. Слегка дрожащею отъ волненія рукой зачерпываетъ онъ полную чарку и осторожно, словно бы драгоцѣнность, чтобы не пролить ни одной капли подноситъ ее ко рту, быстро и жадно пьетъ и отходить.
— Видѣлъ, братъ Галярка, какъ пьютъ у насъ? Я и анкоръ и еще анкоръ—сдѣлай одолженіе, поднеси только! смѣется онъ. —Ну, машеръ обѣдать!
И, подхвативъ француза, онъ ведетъ его внизъ.
Тамъ уже разостланы на палубѣ брезенты, и матросы артелями, человѣкъ по десяти, перекрестившись, усаживаются вокругъ деревянныхъ баковъ, въ которыхъ только что налиты горячія жирныя щи.
— Садись, Галярка... Кушай на здоровье! Вотъ тебѣ ложка.
Въ этой же артели сидитъи Бастрюковъ, а около него юнга-французъ, мальчикъ лѣтъ пятнадцати, блѣдный, съ тонкими выразительными чертами лица, еще не вполнѣ оправившійся послѣ пережитыхъ ужасныхъ дней. Бастрюковъ съ перваго же дня взялъ этого мальчика подъ свое покровительство и ухаживалъ за нимъ, когда тотъ первые дни лежалъ въ койкѣ. Подойдетъ къ нему, погладитъ своею шаршавою, мозолистою рукой бѣлокурую голову, стоить у койки и ласково глядитъ на мальчика, улыбаясь своею хорошею улыбкой. И мальчикъ невольно улыбается. Такъ постоитъ и уйдетъ. А то принесетъ ему либо чая, либо кусокъ булки, за которою ходилъ къ вѣстовымъ.
— Вы, ребята, дайтегосподскойбулки. Сироткѣ снести.
