ніемъ чудный морской воздухъ, еще прохладный и свѣжій.
Какъ и всѣ, онъ былъ весь въ бѣломъ. Изъ-подъ растегнутаго кителя виднѣлась рубашка безукоризненной бѣлизны; отложные воротнички открывали его слегка загорѣвшую шею. Все на немъ сидѣло какъ-то особенно ловко и свидѣтельствовало объ его привычкѣ одѣваться не безъ нѣкотораго щегольства. Свѣжій, съ налетомъ загара на щекахъ, опушенныхъ темно-русыми бакенбардами, статный и хорошо сложенный, онъ имѣлъ необыкновенно симпатическій, привлекательный видъ. Чѣмъ-то простымъ, добрымъ и въ то же время мужественно спокойнымъ, вѣяло отъ всей его фигуры, чувствовалось въ выраженіи лица и особенно глазъ, этихъ сѣрыхъ, вдумчивыхъ и ласковыхъ глазъ.
— Андрей Николаичъ!
— Что прикажете?
— Какое у насъ сегодня по расписанію ученье?
— Артиллерійское, Василій Ѳедорычъ.
— Такъ, пожалуйста, чтобы оно было не болѣе четверти часа, много двадцати минуть, а то люди утомятся. День будетъ жаркій.
— Слушаю-съ.
— И вотъ еще что: прикажите, чтобы люди не пили простую воду, а непремѣнно разбавленную виномъ... Докторъ совѣтуетъ.
— Я сдѣлаю распоряженіе.
— Флагъ поднять! раздалась веселая команда мичмана Лопатина.
Всѣ обнажили головы.
Начались обычные утренніе рапорты начальниковъ отдѣльныхъ частей о благополучіи корвета по ввѣреннымъ имъ частямъ, и всѣ затѣмъ спустились въ каютъ-кампанію пить чай.
Мичманъ Лопатинъторопливо сдалъвахтуи побѣжалъ
