штабѣ — корейца, отлично владѣвшаго и русскимъ и китайскимъ языкомъ, при чемъ оставилъ его на иждивеніи штаба отряда. Послѣдняя мѣра казалась мнѣ совершенно лишней, потому что полкъ могъ нанять этого переводчика на свой счетъ, отпустивъ совершенно ненужнаго своего. Когда я кончилъ докладъ по службѣ Уссурійскаго полка, то спросилъ Графа, оставляетъ ли онъ меня въ распоряженіи Абадзіева. Онъ отвѣтилъ: „оставайтесь и, долженъ вамъ сказать, что въ настоящее время у меня не предвидится для васъ иного назначенія“. Увы, тонъ его словъ и смыслъ показали, что ожидать мнѣ было нечего: Графъ также считалъ меня въ чемъ то провинившимся и не желалъ оказывать мнѣ довѣрія.
Съ тяжелымъ чувствомъ ушелъ я на ночлегъ, къ пріютившему меня врачу Краснаго Креста Диканскому. Я познакомился съ этимъ достойнѣйшимъ человѣкомъ на пути слѣдованія изъ Ляояна къ Засуличу, и онъ почему то особенно дружелюбно ко мнѣ относился. Всегда буду вспоминать съ благодарностью этого добраго человѣка, день и ночь трудившагося самоотверженно при своемъ летучемъ отрядѣ.
На другой день нужно было розыскать и дождаться переводчика, получить на него деньги. Все это зависѣло отъ исполнительности чиновъ штаба, а этотъ достойный органъ достойнаго Орановскаго отличался особою неаккуратностью, да кромѣ того любой заурядъ-чиновникъ любилъ заставить почувствовать свою власть и силу, или вѣрнѣе попрактиковать свое нахальство. Утромъ я уже слышалъ разговоры о спѣшномъ отступленіи Абадзіева изъ Мади, но повидимому серьезнаго значенія этому отступленію не придавали, потому что на прощаніе Графъ приказалъ мнѣ передать полку и его командиру благодарность за службу; ну, а за только что совершенную ретираду Абадзіева благодарить не стоило.
Я не расчитывалъ доѣхать въ одинъ переходъ до расположенія полка, потому что собственная лошадь сопровождавшаго меня переводчика была очень плоха, но мнѣ хотѣлось присоединиться къ казакамъ возможно скорѣе, въ
