И онъ не зналъ, что ночь ея кончины —
Лазоревая, роковая ночь —
Ему за сыномъ подарила дочь,
Что мать, склоненная съ такой змѣиной
Любовью къ маленькому изголовью,
Ее питаетъ молокомъ и кровью.
И кровяное пятнышко алѣетъ
На хрупкомъ тѣлѣ, рдѣетъ кровь въ глазахъ
И вспыхиваетъ въ рыжихъ волосахъ.
Какъ нѣжно сумасшедшая лелѣетъ
Малютку-дочь, безъ помысла о томъ,
Кто цѣпью скрученъ въ погребѣ сыромъ.
Прошли года — давно имъ люльки тѣсны.
Воспитанный наставничьей рукой
Рѣзвится отрокъ надъ сквозной рѣкой,
Какъ лѣтній день, небрежный и прелестный,
Какъ звѣрь, играетъ съ дикими звѣрями,
И, какъ пчела, питается цвѣтами.
Онъ съ птицами перекликался птицей,
Ныряя въ зеленѣющій овесъ.
Онъ, какъ отецъ, любилъ миганье звѣздъ
И желтыхъ лунъ задумчивыя лица,
Ихъ чертежи блестящіе читалъ,
Но, не гадая, только зналъ — и ждалъ.
И он не знал, что ночь её кончины —
Лазоревая, роковая ночь —
Ему за сыном подарила дочь,
Что мать, склоненная с такой змеиной
Любовью к маленькому изголовью,
Ее питает молоком и кровью.
И кровяное пятнышко алеет
На хрупком теле, рдеет кровь в глазах
И вспыхивает в рыжих волосах.
Как нежно сумасшедшая лелеет
Малютку-дочь, без помысла о том,
Кто цепью скручен в погребе сыром.
Прошли года — давно им люльки тесны.
Воспитанный наставничьей рукой
Резвится отрок над сквозной рекой,
Как летний день, небрежный и прелестный,
Как зверь, играет с дикими зверями,
И, как пчела, питается цветами.
Он с птицами перекликался птицей,
Ныряя в зеленеющий овес.
Он, как отец, любил миганье звезд
И желтых лун задумчивые лица,
Их чертежи блестящие читал,
Но, не гадая, только знал — и ждал.
