... А дѣвочка? Какой судьбѣ немилой
Мать осудила хилое дитя?
Настои травъ варя и кипятя,
Съ безумными глазами ворожила,
Ей неостывшей кровью тѣло терла
И соки горькіе вливала въ горло.
И въ комнатѣ съ желѣзною рѣшеткой
Малютка научилась вѣдовству,
Распознавала камень и траву
Цѣлительную — и, гордясь находкой,
Бѣжала къ матери и, ластясь къ ней,
Вдругъ схватывала жестче и больнѣй.
Въ ней шевелилась жуткая услада
При видѣ крови. Если изъ когтей
Не могъ спастись младенецъ-соловей,
Еще вчера свистѣвшій въ вѣткахъ сада, —
Съ огнемъ въ зрачкахъ она глядѣла жадно
И хохотала сладко и нещадно.
Кто не узнаетъ дѣвушку-колдунью?
Но какъ она перемѣнялась вся,
Лампадки глазъ то тепля, то гася,
Когда мѣнялся мѣсяцъ въ новолунье,
Какъ взвизгивала, млѣя отъ тоски!
Багряная струя, теки, теки!..
... А девочка? Какой судьбе немилой
Мать осудила хилое дитя?
Настои трав варя и кипятя,
С безумными глазами ворожила,
Ей неостывшей кровью тело терла
И соки горькие вливала в горло.
И в комнате с железною решеткой
Малютка научилась ведовству,
Распознавала камень и траву
Целительную — и, гордясь находкой,
Бежала к матери и, ластясь к ней,
Вдруг схватывала жестче и больней.
В ней шевелилась жуткая услада
При виде крови. Если из когтей
Не мог спастись младенец-соловей,
Еще вчера свистевший в ветках сада, —
С огнем в зрачках она глядела жадно
И хохотала сладко и нещадно.
Кто не узнает девушку-колдунью?
Но как она переменялась вся,
Лампадки глаз то тепля, то гася,
Когда менялся месяц в новолунье,
Как взвизгивала, млея от тоски!
Багряная струя, теки, теки!..
