Томительные, длительные стоны...
Все брошено, и онъ спѣшитъ на стонъ.
Кто кинутъ рокомъ, боленъ иль плѣненъ
Въ безлюдьѣ лѣса, въ заросли зеленой?
Не сталью врагъ соперника сразилъ —
Зарыта въ землю женщина безъ силъ.
И мучится, зарытая по горло,
И дико стонетъ пересохшій ротъ,
Стенанье человѣка не найдетъ,
Надъ ней лѣсная глушь шатеръ простерла.
Но вотъ спаситель! прерванъ рокъ зловѣщій.
Спасенная въ его рукахъ трепещетъ.
Дивится онъ: ея дѣвичья кожа
Коричневая, словно изъ земли.
Лѣсные стебли тѣло оплели,
И съ женскими ея глаза не схожи.
Не можетъ губъ застывшихъ разомкнуть,
Но дышитъ пламенно нагая грудь.
И вотъ ослабли руки, слиплись вѣки,
Безъ силъ она склонилась на траву.
«Такъ живы призраки и наяву,
И стонъ земли о мужѣ-человѣкѣ
Не дымный сонъ и не безцѣльный окрикъ?..»
Такъ думаетъ и на дикарку смотритъ.
Томительные, длительные стоны...
Все брошено, и он спешит на стон.
Кто кинут роком, болен иль пленен
В безлюдье леса, в заросли зеленой?
Не сталью враг соперника сразил —
Зарыта в землю женщина без сил.
И мучится, зарытая по горло,
И дико стонет пересохший рот,
Стенанье человека не найдет,
Над ней лесная глушь шатер простерла.
Но вот спаситель! прерван рок зловещий.
Спасенная в его руках трепещет.
Дивится он: её девичья кожа
Коричневая, словно из земли.
Лесные стебли тело оплели,
И с женскими её глаза не схожи.
Не может губ застывших разомкнуть,
Но дышит пламенно нагая грудь.
И вот ослабли руки, слиплись веки,
Без сил она склонилась на траву.
«Так живы призраки и наяву,
И стон земли о муже-человеке
Не дымный сон и не бесцельный окрик?..»
Так думает и на дикарку смотрит.
