она жила цѣлыхъ двадцать пять лѣтъ,—этого моря, съ его соленымъ воздухомъ, съ его бурями, съ его ревомъ, съ его могучими волнами,—моря, которое она ежедневно видѣла изъ своихъ оконъ въ Тополяхъ, вдыхала день и ночь, чувствовала вблизи себя и полюбила какъ друга, сама того не сознавая.
Бой тоже жилъ въ постоянномъ безпокойствѣ. Со дня переѣзда онъ поселился внизу кухоннаго шкапа и его никакъ нельзя было оттуда выгнать. Днемъ онъ лежалъ почти неподвижно, изрѣдка только поворачиваясь съ глухимъ рычаньемъ.
Но лишь только наступала ночь, онъ тащился къ двери, выходящей въ садъ, натыкаясь на стѣны. Пробывъ тамъ нужныя ему нѣсколько минутъ, онъ возвращался, садился у теплой еще печки и, какъ только обѣ его хозяйки уходили спать, принимался выть.
Вылъ онъ такимъ образомъ цѣлую ночь самымъ жалобнымъ, плачевнымъ голосомъ; иногда останавливался на время, но потомъ снова принимался въ еще болѣе раздирательномъ тонѣ. Его привязали у дома въ бочкѣ. Онъ сталъ выть подъ окнами. Такъ какъ онъ становился все болѣе увѣчнымъ и чувствовалась близость его смерти, его водворили опять въ кухнѣ.
Жанна совсѣмъ не могла спать, слыша постоянные стоны и царапанье старой собаки, старавшейся освоиться съ своимъ новымъ жилищемъ и отлично сознававшей, что она не у себя дома.
Ничто не могло его успокоить. Проводя въ дремотѣ цѣлый день, какъ будто слѣпота и сознаніе своей немощности мѣшали ему двигаться въ то время, когда двигаются и живутъ всѣ другія существа, онъ начиналъ безъ устали бродить съ наступленіемъ ночи, рѣшаясь жить и
