живыхъ силъ, безъ которыхъ не живутъ націи. Въ русскомъ христіанствѣ, по-настоящему, даже и мистицизма нѣтъ вовсе, въ немъ—одно человѣколюбіе, одинъ-Христовъ Образъ,—по крайней мѣрѣ это—главное. Вы, г. Градовскій, безжалостно укоряете Россію за ея неустройство. А кто мѣшалъ до сихъ поръ ей устроиться во всѣ эти два послѣдніе вѣка, и особенно въ послѣднее пятидесятилѣтіе? А вотъ все, подобные вамъ, русскіе европейцы, г. Градовскій, которые у насъ всѣ два вѣка не переводились, а теперь особенно на насъ насѣли. Кто врагъ органическому и самостоятсльному развитію Россіи на собственныхъ ея народныхъ началахъ? Кто насмѣшливо не признаетъ даже существованіе этихъ началъ и не хочетъ ихъ замѣчать! Кто хотѣлъ передѣлать народъ нашъ, фантастически „возвышая его до себя“—по просту надѣлать все такихъ-же какъ сами, либеральныхъ свропейскихъ человѣковъ, отрывая, отъ времени до времени, отъ народной массы по человѣчку и развращая его въ европейца даже хоть фалдочками мундира?
— Вѣдь, мы начали нашу Европейскую культуру съ разврата, да этимъ сущимъ развратомъ еще гордимся, какъ настоящей культурой. Хотя окультурены мы дѣйствительно всего только капельку. Ну, а развращены этой капелькой уже окончательно! Да за все это кричимъ еще: „Виватъ, Европа“ и гибель тебѣ, темная, грязная и некультурная, по—Европейски, Россія! Этимъ я не говорю, что европеецъ—развратенъ; я говорю только, что передѣлывать рус-
