когда ребенку было сто четырнадцать дней, я тряхнулъ возлѣ его лица картонную коробку съ сухими фруктами, онъ сильно вздрогнулъ, тогда какъ такое же движеніе этой коробкой, только пустой, произведенное даже ближе къ его лицу не производило никакого дѣйствія. Изъ всѣхъ этихъ фактовъ мы можемъ заключить, что миганіе, видимо служащее для охраненія глазъ, не зависитъ отъ опыта. Но не смотря на такую чувствительность къ звукамъ онъ не умѣлъ и позже, даже въ сто двадцать четыре дня разбирать направленія звука, такъ какъ онъ вовсе не поворачивалъ глазъ въ ту сторону, откуда приходилъ звукъ.
Теперь перейдемъ къ зрѣнію. Глаза этого ребенка устремились на зажженную свѣчу въ первый разъ на девятый день и до сорокъ пятаго дня никакой другой предметъ не привлекалъ ихъ въ такой степени; на сорокъ девятый день вниманіе его привлекла яркаго цвѣта кисть у полога, что я узналъ по устремленному взгляду и неподвижнымъ ручкамъ. Меня очень удивила медленность съ какою онъ пріучался слѣдить глазами за движеніемъ качающагося передъ нимъ предмета; даже и въ семь съ половиною мѣсяцевъ онъ этого не вполнѣ достигъ. Въ тридцать два дня онъ узналъ грудь своей матери на разстояніи 75 или 100 миллиметровъ, что можно было угадать по движенію его губъ и неподвижности глазъ; но я очень сомнѣваюсь въ томъ, что тутъ дѣйствовало одно только зрѣніе; осязаніе было тутъ, конечно, ни причемъ; но не дѣйствовало ли тутъ обоняніе или приближеніе теплаго тѣла, а можетъ быть и то положеніе, которое ему при этомъ обыкновенно давали — я не берусь рѣшить.
Довольно долго всѣ движенія его конечностей и тѣла были неопредѣленны и безцѣльны и походили болѣе на вздрагиванія; но тутъ надо сдѣлать одно исключеніе: очень рано, конечно, еще до сорока дней, онъ умѣлъ уже придвигать руки ко рту. Семидесяти дней онъ схватывалъ правой рукой рожокъ, изъ котораго его прикармливали, на какой бы рукѣ его ни держала няня; мнѣ стоило цѣлой недѣли труда заставить его взять рожокъ лѣвой рукой; стало-быть правая рука опередила лѣвую на цѣлую недѣлю, несмотря на
когда ребенку было сто четырнадцать дней, я тряхнул возле его лица картонную коробку с сухими фруктами, он сильно вздрогнул, тогда как такое же движение этой коробкой, только пустой, произведенное даже ближе к его лицу не производило никакого действия. Из всех этих фактов мы можем заключить, что мигание, видимо служащее для охранения глаз, не зависит от опыта. Но не смотря на такую чувствительность к звукам он не умел и позже, даже в сто двадцать четыре дня разбирать направления звука, так как он вовсе не поворачивал глаз в ту сторону, откуда приходил звук.
Теперь перейдем к зрению. Глаза этого ребенка устремились на зажженную свечу в первый раз на девятый день и до сорок пятого дня никакой другой предмет не привлекал их в такой степени; на сорок девятый день внимание его привлекла яркого цвета кисть у полога, что я узнал по устремленному взгляду и неподвижным ручкам. Меня очень удивила медленность с какою он приучался следить глазами за движением качающегося перед ним предмета; даже и в семь с половиною месяцев он этого не вполне достиг. В тридцать два дня он узнал грудь своей матери на расстоянии 75 или 100 миллиметров, что можно было угадать по движению его губ и неподвижности глаз; но я очень сомневаюсь в том, что тут действовало одно только зрение; осязание было тут, конечно, ни причем; но не действовало ли тут обоняние или приближение теплого тела, а может быть и то положение, которое ему при этом обыкновенно давали — я не берусь решить.
Довольно долго все движения его конечностей и тела были неопределенны и бесцельны и походили более на вздрагивания; но тут надо сделать одно исключение: очень рано, конечно, еще до сорока дней, он умел уже придвигать руки ко рту. Семидесяти дней он схватывал правой рукой рожок, из которого его прикармливали, на какой бы руке его ни держала няня; мне стоило целой недели труда заставить его взять рожок левой рукой; стало быть правая рука опередила левую на целую неделю, несмотря на
