извѣстно читателямъ, склеенъ изъ неискусныхъ подражаній двумъ, тремъ поэмамъ любимыхъ нашихъ поэтовъ и законченъ катастрофой собственной выдумки, годной развѣ для модныхъ французскихъ пародій, какова "Le lendemain du dernier jour d'un condamné".
Благозвучные стихи безъ мыслей обнаруживаютъ не талантъ поэтическій, а хорошо устроенный органъ слуха. Гармонія стиховъ Виргилія, Расина, Шиллера, Жуковского и Пушкина есть, такъ сказать, тѣло, въ которомъ рождаются поэтическія чувства и мысли. Какъ женская красота вполнѣ выразилась въ формахъ Венеры Медиційской, такъ у истинныхъ поэтовъ каждая мысль и каждое чувство облекаются въ единый, имъ свойственный гармоническій образъ. Сія-то связь очаровательности звуковъ съ истиною вдохновеній всегда будетъ услажденіемъ и славою человѣчества; она врѣзала въ памяти великаго Лейбница двѣнадцать пѣсней „Энеиды“; плѣненный ими, онъ говаривалъ: „Если бы Виргилій наименовалъ меня только въ одномъ стихѣ „Энеиды“, я бы почелъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ и пренебрегъ бы всякою другою извѣстностью“.
Подобное благозвучіе предвѣщала намъ, какъ заря прекраснаго дня, поэма „Дивъ и Пери“, и къ сожаленіию надежды наши не сбылись по прочтеніи „Нищаго“. Въ немъ напрасно вы будете искать поэтическаго вымысла, въ немъ нѣтъ во многихъ мѣстахъ (не говорю о грамматикѣ) даже смысла. Это что-то похожее на часовой будильникъ, но хуже: ибо будильникъ имѣетъ цѣль, онъ звенитъ, чтобы разбудить въ назначенное время спящаго человѣка. Въ подтвержденіе нашего мнѣнія разскажемъ содержаніе сего сочиненія:
Бѣдный итальянецъ, уже въ преклонныхъ лѣтахъ оставившій Италію, тоскуетъ по родинѣ, жалуется, что она далеко и, какъ ребенокъ, не умѣя назвать собственнымъ именемъ, описываетъ ее частными картинами, болѣе изображающими Швейцарію, чѣмъ Италію:
Еще я помню: горы тамъ,
Снѣга и льдины по горамъ,
Они блестятъ вѣнцомъ златымъ
Подъ небомъ вѣчно голубымъ;
