критическими замѣчаніями. Когда я кончилъ, онъ прочелъ поэму вовторой разъ, затѣмъ въ третій. Мы стали спорить о философіи, о наукѣ, объ эволюціи, о религіи. Онъ проявилъ вполнѣ всѣ недостатки своего образованія, но въ то же время и самоувѣренность и прямоту своего примитивнаго ума. Въ простотѣ его разсужденій заключалась ихъ сила, и его матеріализмъ былъ гораздо проще, но зато и непоколебимѣе шаткаго, сложнаго матеріализма Чарли Фурусета. Я не хочу сказать, что я, убѣжденный идеалистъ, былъ сбитъ съ толку; но Волкъ Ларсенъ шелъ приступомъ на твердыню моей вѣры съ такой силой, что если и не убѣдилъ меня, то, во всякомъ случаѣ, заставилъ уважать его.
Время шло. Ужинъ долженъ былъ быть уже скоро, а столъ еще не былъ накрытъ.
Я сталъ безпокоиться и, когда Томасъ Могриджъ съ больнымъ, раздраженнымъ видомъ заглянулъ въ каюту, я хотѣлъ встать и итти исполнять свои обязанности. Но Волкъ Ларсенъ крикнулъ ему:
— Поварокъ, вамъ придется управляться сегодня одному. Мнѣ сейчасъ нуженъ Гёмпъ, и вы ужъ какъ-нибудь обойдитесь безъ него.
И тутъ случилась небывалая вещь: въ тотъ вечеръ я сидѣлъ за столомъ съ капитаномъ и охотниками, а Томасъ Могриджъ приспуживалъ намъ и затѣмъ одинъ мылъ посуду. Это быдъ капризъ, Калибаново настроеніе Волка Ларсена; но только я предчувствовалъ, что оно мнѣ принесетъ много огорченій. А пока мы говорили и говорили, къ большому неудовольствію охотниковъ, которые не понимали ни одного слова.
