— О, какъ я его ненавижу! Какъ я его Ненавижу! — прошепталъ онъ.
— Кого? — спросилъ я; но несчастный уже снова плакалъ надъ своими горестями. Труднѣе было угадать, кого онъ не ненавидѣлъ, чѣмъ кого онъ ненавидѣлъ; иногда мнѣ приходилось видѣть въ его глазахъ такіе злобные огоньки, что нетрудно было угадать, что онъ ненавидитъ весь міръ. Я иногда думалъ, что онъ ненавидитъ даже самого себя. Въ такіе моменты мнѣ было искренно жаль его и было стыдно, что я когда-то радовался его несчастіямъ. Жизнь неблагосклонно обошлась съ нимъ и сыграла надъ нимъ грубую шутку, создавъ его такимъ. Развѣ онъ могъ быть инымъ? И, какъ будто отвѣчая на мой невысказанный вопросъ, онъ жалобно проговорилъ:
— Мнѣ никогда не везло, никогда! Кто посылалъ меня въ школу, или кормилъ меня, когда я былъ голоденъ? Кто утиралъ мнѣ окровавленный носъ, когда меня били мальчики? Кто позаботился обо мнѣ когда-нибудь?
— Ничего, Томми, — сказалъ я, положивъ ему руку на плечо. — Не унывайтеі Все въ концѣ концовъ обойдется. Передъ вами еще долгая жизнь, и отъ васъ зависитъ, чтобы она была хороша.
— Это ложь! Это подлая ложь! — закричалъ онъ вдругъ, отталкивая мою руку. — Это ложь, и вы это сами знаете. Я навсегда останусь такимъ, какимъ я созданъ, а созданъ я изъ отбросовъ и всякой дряни. Другое дѣло вы, Гёмпъ. Вы родились бариномъ. Вы никогда не знали, что значить ложиться спать голоднымъ и засыпать отъ соб-
