дать въ ея каюту, но Водкъ Ларсенъ положилъ и на это свою тяжелую лапу.
— Кто она такая, что для нея нашъ столь и общество недостаточно хороши? — спросилъ онь меня, когда я ему сказалъ объ этомъ.
Но ея появленіе за столомъ произвело довольно забавное дѣйствіе. Охотники стали вдругъ молчаливы, какъ устрицы. Только Джонъ Горнеръ и Смокъ не смутились, украдкой бросали на нее любопытные взгляды и даже принимали участіе въ разговорѣ. Остальные четверо опустили свои глаза въ тарелки и усердно жевали, при чемъ ихъ уши двигались въ униссонъ съ челюстями.
Волкъ Ларсенъ вначалѣ говорилъ мало, отвѣчая только на вопросы, когда къ нему обращались. И не потому, что онъ былъ смущенъ. Ничуть не бывало. Но эта женщина была для него новымъ типомъ, совсѣмъ изъ другого міра; такихъ онъ еще не зналъ и съ большимъ любопытствомъ присматривался къ ней. Онъ изучалъ ее и почти не сводилъ глазъ съ ея лица, развѣ только въ тѣхъ случаяхъ, когда смотрѣлъ на ея руки или плечи. Я тоже изучалъ ее и, хотя я именно, главнымъ образомъ, и поддерживалъ разговоръ, но чувствовалъ себя немного смущеннымъ и не по себѣ. Онъ же былъ совершенно спокоенъ и вполнѣ увѣренъ въ себѣ; его самоувѣренность была непоколебима, и его такъ же мало могла смутить женщина, какъ буря или битва.
— А когда же мы придемъ въ Іокогаму? — спросила она, повернувшись къ нему и глядя ему прямо въ глаза.
