къ фантазіямъ этого человѣка, чтобы относиться къ нимъ съ должнымъ хладнокровіемъ.
— Я забылъ спросить васъ, — продолжалъ онъ ласково, — какого рода ваше занятіе. Что вы производите и какіе вамъ требуются матеріалы и инструменты?
— Бумага и чернила, — отвѣтила она со смѣхомъ. — Да! еще пишущая машина.
— Вы — Модъ Брюстеръ, — сказалъ я медленно и увѣренно, точно я обвинялъ ее въ какомъ-то преступленіи.
Она съ любопытствомъ посмотрѣла на меня.
— Откуда вы знаете?
— Развѣ это не такъ? — спросилъ я.
Она утвердительно кивнула головой. Теперь настала очередь Волка Ларсена удивляться. Ея имя ничего не говорило ему. Я былъ очень радъ, что оно кое-что говорило мнѣ, и въ первый разъ за все время своего пребыванія на шхунѣ, я почувствовалъ удовлетвореніе отъ сознанія своего превосходства надъ нимъ.
— Я помню, что я однажды написалъ критическій разборъ небольшого томика… — началъ я небрежно, но она перебила меня.
— Вы? — вскричала она. — Значитъ, вы…
Она смотрѣла на меня широко раскрытыми отъ изумленія глазами.
Я утвердительно кивнулъ головой.
— Гёмфри Ванъ-Вейденъ? — докончила она, и затѣмъ прибавила съ облегченіемъ, не сознавая, что этотъ вздохъ относится болыце всего къ Волку Ларсену, я такъ рада…
