лософствовался до тоски, и я ежеминутно ждалъ обычнаго взрыва. Однако взрыва не последовало, и онъ былъ въ самомъ прекрасномъ настроеніи. Въ немъ не было ни слѣда мрачности, и я уже радовался этому; но, увы, я ошибался.
Какъ я уже сказалъ, онъ находился въ прекрасномъ настроеніи: у него давно уже не было головной боли, глаза его были ясны, бронзовое лицо дышало здоровьемъ. Поджидая меня, онъ оживленно бесѣдовалъ съ Модъ Брюстеръ. Они говорили объ искушеніи, при чемъ онъ доказывалъ, что искушеніе является искушеніемъ только тогда, когда человѣкъ сознательно поддается ему и падаетъ.
— По моему, — говорилъ онъ, — человѣкъ поступаетъ согласно своимъ желаніямъ. У него много разнообразныхъ желаній; онъ можетъ желать избавиться отъ страданій или насладиться удовольствіемъ. Но что бы онъ ни дѣлалъ, онъ дѣлаетъ только потому, что желаетъ этого.
— А если у него является одновременно два противоположныхъ желанія? — спросила Модъ. — Я какъ разъ объ этомъ хотѣлъ говорить,
— Вотъ именно, когда въ человѣкѣ борются противоположныя желанія, тогда-то и сказывается его настоящая душа, — продолжала она, — Если душа хороша, то возьметъ верхъ и хорошее желаніе, а въ противномъ случаѣ произойдетъ обратное. Рѣшаетъ именно душа.
— Это вздоръ, — воскликнулъ онъ нетерпѣливо, — рѣшаетъ желаніе. Человѣкъ, напримѣръ, желаетъ напиться пьянымъ, но въ то же время
