онъ и не хочетъ напиться. Какъ же онъ поступитъ? Онъ пѣшка, онъ рабъ своихъ желаній и верхъ возьметъ то желаніе, которое въ немъ сильнѣе — вотъ и все. Здѣсь душѣ желать нечего. И искушеніе здѣсь никакой роли не играетъ, если только… — онъ остановился, обдумывая неожиданную мысль, если только его не искушаетъ мысль остаться трезвымъ. Ха, ха, ха! что вы думаете объ этомъ мистеръ Ванъ-Вейденъ?
— Думаю, что оба вы спорите только о словахъ, — сказалъ я. — Желаніе человѣка — его душа, т.-е. душа — сумма всѣхъ желаній. Вы оба не правы, потому что оба раздѣляете душу отъ желаній, тогда какъ то и другое — одно и то же. По-моему миссъ Брюстеръ все-таки права, утверждая, что искушеніе остается искушеніемъ независимо отъ того, поддаемся ли мы ему, или нѣтъ. Вѣтеръ раздуваетъ огонь въ пламя; желаніе — тотъ же огонь; его раздуваетъ видъ желаемаго предмета или описаніе его. Вотъ это и есть искушеніе. Искушеніе — вѣтеръ, раздувающій огонь желанія въ всепобѣждающее пламя. Если оно недостаточно сильно, то и желаніе не можетъ быть непреоборимымъ. И искушеніе, какъ вы сказали, можетъ толкать насъ какъ въ хорошую, такъ и въ дурную стороны.
Когда мы сѣли за столъ, я почувствовалъ гордость собою. Мои слова были очень рѣшительны. Во всякомъ случаѣ они положили конецъ спору.
Но Волкъ Ларсенъ былъ сегодня очень говорливъ. Казалось, что въ немъ кипитъ энергія, которой нуженъ какой-нибудь выходъ. Онъ тотчасъ же завелъ разговоръ о любви и, по обыкновенію.
